Хедер и йешива
Хедер
Традиционное еврейское образование, без которого нельзя представить себе передачу традиции следующим поколениям происходило на трех уровнях – хедер для малышей, талмуд-тора для детей постарше и йешива для подростков и взрослых.
Ни один еврейский традиционный институт не снискал столь скверной репутации как хедер. В меламеды, как правило, шли неудачники, которым не повезло ни в йешиве, ни в торговле. Начиная с эпохи просвещения хедер и меламед были объектами беспощадной социальной критики. В автобиографиях того времени хедер изображался как болото грязи, жестокости и диких суеверий. Реальность была достаточно мрачной и без литературных ужастиков. Классы были большими, учились подолгу, обычно с утра до вечера, с часовым перерывом на перекус. Педагогические методы сводились в основном к зубрежке и телесным наказаниям. Большинство детей быстро отучалось задавать вопросы по тексту просто из опасения за собственную безопасность.
Самые маленькие мальчики (на этой стадии иногда подключались девочки) учили алфавит, учились молиться, читать и изучали недельную главу. С восьми лет добавлялся Раши и другие комментаторы Средневековья, а вскоре после – Хумаш в переводе на арамейский.
С десяти лет дети (уже только мальчики) начинали учить Талмуд, обычно с трактата Моэд, где разбираются законы о праздниках. Трактат начинается словами «Яйцо снесенное в субботу». Тект обсуждает, что нужно делать с яйцом, которое курица снесла в субботу, святой день, когда запрещено пользоваться плодами труда животных и собственного труда. Вспоминает Дан Порат, живший в начале тридцатых в местечке на польско-румынской границе и посещавший там традиционный хедер. «Мне даже в голову не пришло спросить какое отношение имеют эти трактаты к нашей жизни».*
На рубеже веков в России были попытки модернизировать хедер по сионистским лекалам. Называлось это хедер метукан и преподавание там велось на иврите. Но ортодоксы считали это опасной апостасией, а враги религии – волком в овечьей шкуре.
Даже защитники института хедера понимали, что он нуждается в серьезных реформах. Раввин Иосиф Цви Гирш Карлебах, в отличии от большинства немецких евреев к ост-юден свысока не относился. За время своей службы капелланом в немецкой армии в первую мировую он близко познакомился с жизнью польских евреев и зауважал их. После войны ему удалось основать совеременные еврейские школы в Ковно и Риге. В опубликованном в 1924-ом году в Берлине памфлете он предлагал следующие меры по реформированию хедера: отделение учебного пространства от жилища меламеда, преподавание по стандартным программам, улучшение положения меламедов путем повышения их квалификации и лучшей оплаты их труда, написание стандартных для всех хедеров учебников, запрет на телесные наказания и подотчетность хедера напрямую раввину.
Но изменения внедрялись в местечках крайне медленно. Хедер, который посещал Дан Порат, располагался в доме меламеда.
Это было скромное деревянное строение с таким низким потолком, что даже ребенку он казался давящим. Пол был земляной и всю обстановку составляли два грубо струганных стола, четыре скамьи да полка с книгами. Жена ребе стирала в соседний комнате наполняя помещение запахом щелочного мыла, а его дочь, которая страдала от туберкулеза, сидела за ткацким станком. Мы видели их, потому что в стене было прорублено отверстие, чтобы в наш класс попадал свет – окон в нем не было.
Порату пришлось изучать грамоту на четырех языках. Светские предметы преподавались на польском, на улице все говорили по украински. Пришлось учить латиницу для польского, кириллицу для украинского, алеф-бет для хедера и еще там же в хедере, готический шрифт немецкого. Австро-Венгрия, долго владевшая этими местами требовала от всех изучать немецкий готический шрифт и традиция прижилась.
К началу тридцатых такой хедер стал исключением, а не правилом. Хедер умирал по всей Европе – не только в атеистическом Советском Союзе. В Польше многочисленные законы об образовании сделали хедер старого образца просто нелегальным. Закон запрещал обучать детей в жилище учителя. Закон требовал чтобы во всех национальных школах дети обучались истории, арифметике и польскому языку. Меламед эти предметы преподавать не мог, приходилось нанимать дополнительного учителя. На светские предметы требовалось отводить не меньше двенадцати часов в неделю из тридцати-шести.
Ортодоксальные общины саботировали эти требования как могли. Когда инспектор министерства просвещения посетил в 1938 талмуд-тору на 1200 мальчиков в Кракове, он обнаружил там здание в аварийном состоянии, грязь, скученность и классы переполненные сверх всяких санитарных норм.
Во многих местах хедер исчез или принял форму группы продленного дня, куда дети ходили после обязательных занятий в государственных школах. Родители предпочитали отправлять детей в государственную школу бесплатно, а не платить за полный день в хедере. За первую половину тридцатых в Варшаве число хедеров сократилось со 108 до 62. В Белостоке остался один хедер. В Волоковысске до первой мировой войны их было тринадцать. К началу двадцатых они все позакрывались и осталась семиклассная талмуд-тора, где кроме лимудей кодеш изучали историю, географию, естествознание, польский язык, арифметику и живой иврит.
Реформы – насаждаемые извне или предлагаемые изнутри – пришли слишком поздно чтобы спасти европейский хедер от отправки на свалку истории.
* Дан Порат – после хедера учился в элитной еврейской гимназии в Вене основанной равом Чачесом. В 1939-ом, в семнадцать лет, уехал в Палестину. Жил в киббуце, потом завербовался в английскую армию. Участвовал в боевых действиях в северной Африке и Италии. Уже в рядах ЦАХАЛа участвовал в Войне за Независимость. Уехал в Англию в Манчестерский Университет изучать физику и остался там в качестве профессора.
Йешива
В тридцатые годы в Польше насчитывалось около двухсот йешив. Некоторые были незасимыми, но большинство входило в одну из двух федераций. Федерация Хойрев объединяла йешивы центральной и южной Польши и возникла в 1924, отпочковавшись от Агуды. В 1934-1935 годах 103 йешивы системы Хойрев насчитывали 10,200 йешиботников. Вторая фелерация – Ваад Ха-Йешивот – была основана в Гродно в том же 1924-ом году. Сначала ее возглавлял Хофец Хаим, после его смерти – Хаим Ойзер Гродзенский. Из штаб-квартиры в Вильне Ваад Ха-Йешивот контролировал 64 йешивы северной Польши и Литвы, обучавшие 5700 человек.
Общее число йешиботников в Польше тридцатых вертелось вокруг цифры 20,000 человек, что составляло 14% еврейских подростков мужского пола. Такая цифра на общину из трех миллионов евреев не сулила традиционному образу жизни ничего хорошего. Еще несколько тысяч человек обучалось в йешивах Румынии, Венгрии, Чехословакии и Литвы, но их было слишком мало чтобы изменить картину.
Изначально хасиды не основывали йешив, считая это сугубо миснагедским делом. Но начиная с двадцатого века многие хасидские лидеры (Гур, Бобов, Александров, Любавич) начали открывать свои йешивы. А вот Бельзская династия свои первые йешивы открыла уже после войны в США и Израиле. Гордостью польской ортодоксии была хасидская йешива рава Меира Шапиро, открывшаяся в 1930-ом в Люблине. Она располагалась в новом шестиэтажном здании. В йешиве было общежитие, лазарет, библиотека на 45,000 книг и отдельная комната с макетом Храма. Именно Меир Шапиро изобрел и внедрил практику даф йоми – еженедельный лист Талмуда для изучения, пока в течении семилетнего цикла не будет пройден весь Талмуд. Это новшество привлекло внимание и получило поддержку у влиятельного Гурского Ребе. А вот мункачевскому и это показалось недопустимым модернизмом.
Движение Мусар требовало от своих последователей высокой этики, абсолютного бескорыстия и доходящего до аскетизма самоотречения. Это движение основал рав Исраэль Липкин (1810-1883), больше известный по месту своего рождения как Исраэль Салантер. Последователи Мусара ежедневно проверяли себя на соответсвие этическому идеалу и тренировали себя именно на это соответствие. Основанная в 1881-ом году йешива Слободка стала цитаделью Мусара. Учащиеся Слободской йешивы отличались от других йешиботников манерой одеваться. Светские частенько упрекали йешиботников в неряшливости и вонючести, но от слободкинцев руководство йешивы требовало одеваться так, чтобы Тору не позорить. Некоторые последователи мусара практиковали тайную аскезу, носили под строгим костюмом что-то типа власяницы, целый день постились и следовали доктрине пришут (отделения от мира)*.
Система обучения в йешивах не предполагала большого числа преподавателей. В 1937-ом на 326 учащихся люблинской йешивы приходилось десять учителей, на 477 учащихся йешивы Мир – только четверо. В большинстве йешив было очень мало лекций с кафедры и совсем не было экзаменов. В основном йешиботники занимались в одиночку или с хаврутой. Не было определенного момента, когда человек обязан был оставить йешиву и многие учились по многу лет. Например в йешиве Тельз в Литве учились молодые люди от шестнадцати до тридцати.
Йешива были не только образовательным институтом, но и распределителем благотворительной помощи. Более богатые йешивы обеспечивали своих студентов столовыми и общежитиями. В йешивах победнее студенты снимали углы или же спали прямо на скамейках в синагогах и бейс-мидрашах. Распространена была практика «эссен таг» — когда йешиботник по определенным дням обедал в чьей-то семье. Но многие рошей йешива в двадцатом веке уже не одобряли эссен таг из опасения что обеды в частных домах повлияют на студентов в ненужную сторону – еще один признак оборонительной позиции принятой ортодоксальным миром в этот период.
Главной статьей расходов люблинской йешивы за 1939-ый год были не зарплаты преподавателям, а траты на еду для студентов. Это «съедало» 40% бюджета йешивы. Любавичская йешива в Отвоке также предоставляла своим студентам бесплатную еду, одежду, постельное белье, медицинскую помощь и лекарства. Большинству студентов йешива оплачивала расходы на жилье. Но взносы студентов составляли лишь полпроцента доходов йешивы. Та же финансовая картина наблюдалась в йешивах Слободка и Поневеж.
Когда-то считалось, что заморские колонии были нужны Британской Империи, чтобы было куда девать младших сыновей аристократии, так чтобы они при этом не проиграли в уровне жизни и статусе. Можно предположить, что йешива выполняла функцию опеки над сыновьями еврейской мелкой буржуазии, дабы не допустить или отложить их столкновение с реальным миром.
Йешивы всегда рассчитывали на финансовую поддержку богатых евреев. Кризисы времен первой мировой войны заставили их все больше зависеть от поддержки извне, в основном из США. Экономическая депрессия начала тридцатых закрыла и этот канал. К концу десятилетие многие йешивы были по уши в долгах. Расходы поневежской йешивы за 1938-ой год превышали доходы на шесть тысяч долларов. Расходы йешивы Мир превышали ее доходы вдвое. Более престижные йешивы были в еще худшем положении, но так как в таких йешивах никто не был озабочен ведением финансовой документации, трудно сказать в насколько худшем. В 1938-1939 годах Ваад Ха-Йешивот тоже был должен всем кругом. Вся система оказалась на грани финансового банкротства.