«Ложка сметаны в помойном ведре» — гонения на Тору в СССР
«Ложка сметаны в помойном ведре» — гонения на Тору в СССР (Часть 1 из 2)
В СССР вся религиозная деятельность была объектом массированной атеистической пропаганды. В 1917-ом году в Российской Империи было двенадцать тысяч хедеров на 170,000 учеников. Но в декабре 1920-ого еврейский отдел наркомата просвещения (не путать с Евсекцией ВКП(б)) издал приказ о ликвидации хедеров и йешив. Из текста приказа: «дети должны быть освобождены от духовного разложения и физического угасания».
В следующим году в Витебске состоялся показательный суд над хедером. Действо происходило не в суде, а в местном театре. Среди подзащитных были бывшие меламеды, бундисты и разные другие сомнительные с коммунистической точки зрения евреи. Что удивительно, в театр пустили толпу религиозных евреев и они пытались сорвать начало заседания. Театр был набит под завязку, включая места на галерке. Заседание часто прерывалось криками и аплодисментами исходившими от враждующих фракций в зрительном зале.
В своей обвинительной речи прокурор рассказал, что в Витебске осталось 39 хедеров и 49 меламедов, в основном пожилых. Хедеры посещало 1358 учеников в возрасте от пяти до семнадцати лет. Четыреста из них также посещали советскую школу, для остальных хедер был единственным источником образования. Прокурор описывал хедер как образовательную систему, которая не дотягивала даже до самого минимального стандарта по всем критериям – учебный материал, подготовка персонала, педагогические методы и состояние помещений. Меламеды отличались «средневековым» мировоззрением. Классы в хедерах были ужасающе грязными, некоторые напоминали хлев. Учеников терроризировали садистскими издевательствами. Хедер морально и физически калечил детей. Он внушал ученикам шовинизм и ненависть к неевреям. Прокурор потребовал для хедера смертного приговора.
Заседание велось на идише. Суд заслушал показания свидетелей обвинения. Они цитировали труды Соломона Маймона, Переца Смоленскина и Ицхока Лейбуша Переца об ужасах хедера. Один свидетель обвинил меламеда в сексуальных приставаниях. Свидетелям защиты было позволено предоставить свои аргументы и они цитировали Филона Александрийского, Рамбама и Песталоцци. Когда один свидетель попытался защитить присутствующего меламеда как человека по доброму относящегося к детям и прирожденного педагога, прокурор ответил «Одной ложкой сметаны ведро помоев не забелишь».
Рав Шмарьягу Лейб Медалье, один из свидетелей защиты, высказался в том смысле, что ни о каком честном разбирательстве речь идти не может, раз атеизм поддерживается всей мощью государства.* Согласно стенографическому отчету о процессе, рав Медалье несколько раз «впадал в состояние религиозного экстаза». Громовым голосом он возглашал «Ди Тойре из мин ха-шамаим» (Тора дана с небес) и вспоминал евреев прошлых поколений отдавших ради Торы свои жизни. Президент суда пытался уговорить рава Медалье, что советское государство уважает свободу совести, но обманывать пожилого мудрого человека было бесполезно. Он закончил свою речь словами «Вы думаете, что вы уже похоронили хедер и Тору вместе с ним. Но Тора жива и живой останется!»
Процесс продолжался пять дней. Последняя сессия длилась с пяти вечера до шести утра. В полном молчании суд огласил вердикт – хедер осужден. Все хедеры Витебска было приказано закрыть. От меламедов потребовали подписать обязательство прекратить преподавать. Всех детей распорядились перевести в светские школы с преподаванием на идиш. После оглашения вердикта враги хедера дружно запели Интернационал в честь торжества победы над «еврейским клерикализмом, сионизмом и национализмом». Но защитники хедера тоже встали и запели – второй куплет Ха-Тиквы. Од Ло Авда Тикватейну – Еще жива надежда.
В 1922-ом году в уголовные кодексы РСФСР и других республик была включена статья о запрете преподавания религии группе из больше чем трех детей младше восемнадцати. Это каралось годом исправительных работ. Меламедов массово судили и в Полоцке, например, детей принудили давать показания на своего учителя. Хедеры отчаянно цеплялись за существование. В 1928-1929 годах они функционировали еще в двухстах городках и местечках бывшей черты. Но концу тридцатых хедеров на советской территории не осталось.
Витебский процесс был первым из многих театрализованных судов на религией, которые состоялись в последующее десятилетие. В Минске в 1925 году судили шойхета за попытку убийства другого шойхета и все это превратилось в обличение шхиты. На процесса присутствовало три тысячи зрителей и он широко освещался в прессе на идиш. В Харькове в 1928-ом году состоялся процесс над обрезанием, гениально описанный Исааком Бабелем в новелле «Карл-Янкель»
Частично эти процессы являлись пропагандистской инициативой сверху. Но они никогда бы не приобрели такого размаха если бы сами евреи не находились в конфликте с самими с собой – что значит быть евреями и как жить дальше.
Эти процессы были лишь эпизодами в кампании антирелигиозной пропаганды развернутой Евсекцией в двадцатые годы. В дни постов устраивались банкеты и делались попытки внедрить «красный брис» вместо традиционного обрезания. Религиозные евреи пытались защитить синагоги от закрытия путем протестов и петиций, но у них ничего не выходило. В 1928-29 годах раввины, как и все прочие «служители культа» стали лишенцами. Они потеряли право на пенсию и жилье, а их дети – право на образование. В течении следующего десятилетия синагоги и миквы позакрывались, а кошерное мясо исчезло.
В городе Слуцке к 1926-ому году закрыли все еврейские организации кроме школ на идиш, а главную синагогу превратили в военный склад. Раввином города был Йехезкиэль Абрамский, известный талмудический авторитет и автор книги комментариев к трактату «Тосефта». В 1928-ом году он начал выпускать единственный журнал для раввинов в истории СССР, «Йагдиль Тора», но через два выпуска все прикрылось. Абрамский был арестован в Москве в 1930-ом году и заочно осужден на пятилетний лагерный срок. Немецкие раввины ходатайствовали за Абрамского перед своим правительством. Между СССР и Германией была достигнута договоренность обменять рава на кого-то из немецких коммунистов. Его неожиданно освободили из лагеря, довезли до границы с Латвией, высадили из машины и показали направление куда идти.
Роспуск Евсекции в 1930-ом не означал сворачивание антрелигиозной пропаганды. Наоборот, ее с еще большим рвением подхватили другие организации, в частности Лига Воинствующих Безбожников. С 1931 по 1935 она выпускала журнал на идиш «Дер Апикорес».
* — Был такой Владимир Андреевич Шелков, руководитель независимой церкви Адвентистов седьмого дня с 1950 по 1984. Неизвестно, имел ли он возможность ознакомиться с витебской речью рава Медалье, но так или иначе, пришел к тому же заключению об отношениях религии и государства, насаждающего атеизм всей силой своего репрессивного и пропагандистского аппарата. Стержнем его богословской и гражданской позиции стала проповедь активного противостояния верующих враждебному государству и полной от него независимости. Два предшественника Шелкова на посту руководителя церкви были перемолоты в лагерной мясорубке. Такая же судьба постигла и рава Медалье. Сам Шелков провел в заключении в общей сложности 26 лет и в последний раз был осужден на ссылку в Якутию в возрасте 83-ех лет. Естественно, он там долго не продержался.
«Ложка сметаны в помойном ведре» — гонения на Тору в СССР (Часть 2 из 2)
Многие евреи надеялись примирить соблюдение заповедей с лояльностью советской системе или хотя избежать с ней открытой конфронтации. Наверное, они думали словами старого Гедали из бабелевского рассказа «Допустим мы скажем революции «да». Неужели это значит, что мы должны сказать «нет» Субботе?»
Но с 1929-ого года начались советские эскперименты с календарем (пятидневка, шестидневка). Это сделало соблюдение субботы практически невозможным. Неявка на работу в субботу или еврейский праздник теперь рассматривалась как прогул и наказывалась соответственно.
По букве советского закона йешивы не считались нелегальными, если только все учащиеся были старше восемнадцати лет. Но на практике советская власть йешивам функционировать не давала. К 1928-1929-ым годам они остались лишь в двенадцати городах и местечках и обучалось в них в общей сложности 620 человек.
150 из них учились в Минске, но и там последняя йешива закрылась в конце 1930-ого. Последнее упоминание о подпольной йешиве в довоенном СССР относится к 1938-ому году (Бердичев).
Движение Хабад, по руководством шестого ребе, Йосефа Ицхака Шнеерсона, оставалось активным в СССР до начала тридцатых. Семья Шнеерсон покинула Любавич в 1915-ом и переехала в Ростов, затем, в 1924-ом – в Ленинград. На конференции советских раввинов в 1926-ом Ребе был избран председателем – хотя сам там не присутствовал. В 1927-1929, по мере того, как закрывались любавичские йешивы в разных городах, наиболее упорные молодые люди стекались в Витебск, чтобы продолжить занятия там. Витебская йешива находилась не нелегальном положении. Закупать продукты на 150 человек стало опасно, а найти семьи, готовы предложить йешиботникам эссен таг и заработать неприятности с властями становилось все труднее. В начале 1928-ого был арестован глава витебской йешивы. Занятия продолжались на частных квартирах, но незадолго до Песаха 1930-ого случилась облава и остальные преподаватели также были арестованы.
Витебская группа оставалась в заключении несколько месяцев. Им удалось переправить с воли в тюрьму талесы и даже шофар. В день Рош Хашана их неожиданно отпустили. Оставалось только подписать квитанцию о том, что были выданы вещи отобранные при аресте. Подписывать что бы то ни было в праздник узники отказались. Их продержали до окончания праздника, затем отпустили. Некоторые бежали в Грузию, где контроль советской власти над религией был не таким удушающим. Любавичский Ребе был арестован в 1927-ом, но в результате международного давление отпущен и выслан в Латвию.
Рассказы от подпольной деятельности Хабада в СССР могут быть слегка преувилечены, но существуют независимые потдверждения тому, что Хабад советской власти без боя не сдался. Исаак Башевис Зингер, тогда мало кому известный журналист из Варшавы, посетил СССР в 1926-ом году и попал на любавичский фарбренген, где «удивился, увидев среди присутствующих студентов, инженеров и других просвещенных людей».
В Умани и Тульчине сохранились остатки бреславских хасидов, которые продолжали жить религиозной жизнью до конца тридцатых. Эта секта мистиков не имела живого лидера. Они изучали труды и чтили память рабби Нахмана из Бреслава (1772-1810), который умер не оставив наследника и не назвав преемника. Бреславские считали рабби Нахмана Машиахов и ждали его воскрешения из мертвых как первого признака наступления мессианской эры. После революции некоторые из них уехали в Польшу (в основном в Люблин и в Варшаву), но многие остались, чтобы иметь возможность совершать ежегодное паломничество в Умань к могиле рабби Нахмана. Их штибл был реквизирован и в середине тридцатых большая часть была арестована.
Два именитых раввина, оба из династии Тверских, остались в СССР до конца тридцатых. Шломо Бенцион Тверский, чернобыльский адмор, уехал после революции в Америку, но вскоре вернулся в Киев, потому что «не смог жить в материалистической Америке». Власти даже вернули ему квартиру. Он умер в 1939-ом. В местечке Махновка (с 1935-ого года Комсомольск) около Бердичева Авраам Йегошуа Гершель Тверский держал хасидский двор – последний в СССР. С начала двадцатого века еврейской население Махновки сократилось на две трети.
В 1936-1938 было репрессировано большинство раввинов на территории СССР. Некоторых чудом отпустили. А вот рав Шмарьягу Лейб Медалье, секретарь московского бейт-дина и защитник хедера на витебском процессе был арестован и казнен.** Шкловский раввин Мордехай Файнштейн, возглавлявший там йешиву, был арестован прямо за праздничным столом в Шавуот и умер в заключении. Его брат Моше Файнштейн, бывший раввином в Любани и одним из редакторов «Ягдиль Тора» сумел бежать в США. К 1939-ом году на весь СССР осталось не более 250 еврейских «служителей культа».
Секуляризация советского еврейства была тесно связна с его урбанизацией и модернизацией и в первую очередь ударила по молодому поколению. Соблюдение еврейских традиций стало делом сугубо поколения дореволюционного. К середине тридцатых любой намек на соблюдение членами партии стал рассматриваться как идеологическая диверсия.
В 1937-ом году с целью продемонстрировать типа свободу совести в советском обществе и успех своих антирелигиозных пропагандистских кампаний, правительство СССР включило вопрос о религиозной принадлежности в перепись населения. И вот тут они сели в большую лужу. 57% советских граждан объявили себя верующими. Но евреи и тут бежали впереди паровоза и оказались образцовым советским нацменьшинством. Лишь десять процентов евреев назвало своей религией иудаизм. Это сделало вдвое больше женщин чем мужчин.
И в этом лежал двойной парадокс. Во-первых, женщины цеплялись за религию, которая недвусмысленно указывала им на их более чем второсортное место. Во-вторых повсюду в Европе кроме СССР женщины ассимилировались с той же скоростью что мужчины, а то и быстрее.
* — это мне напоминает еще одну хасидскую секту, не будем указывать пальцем какую.
** — Элиезер Рабинович, внук расстрелянного рава Медалье, провел огромную работу в ФСБшных архивах.
http://www.memorial.krsk.ru/memuar/Rabinovish/1.htm