Юденпрессе
Антисемиты всех европейских стран обвиняли евреев в контроле над прессой. Во Франции эта кампания обвинений началась со скандальных разоблаченй вокруг Панамского канала в 1880-ых годах. Никаких фактических оснований она под собой не имела. Но в центральной Европе наблюдалась другая картина. Большинство немецкоязычных газет Берлина, Вены, Будапешта и других крупных городов издавались евреями. Однако нельзя сказать, чтобы эта пресса действовала в интересах народа или даже отдельных общин.
Ярким примером такой прессы стала «Нойе-Фреепрессе», самая крупная ежедневная газета Вены с конца девятнадцатого века по 1938-ой год. С 1881 по 1920 редактором был Мориц Бенедикт. Под его руководством газета превратилась в рупор венской либеральной буржуазии. Ни одно политическое назначение не было возможно без поддержки «Нойе-Фреепрессе» и в 1917-ом сам Бенедикт избрался в австрийский парламент. Либерализм газеты вызывал гнев политических противников и, как правило, это подавалось под густым антисемитским соусом.
Влияние «Нойе-Фреепрессе» не ограничивалось политикой. Во время культурного ренессанса Вены на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков газета стала арбитром в литературе, музыке, театре и изобразительном искусстве. Основатель сионизма Теодор Герцль работал на «Нойе-Фреепрессе» иностранным корреспондентом, а потом редактором секции фельетонов. Он же пригласил на работу в газету Стефана Цвейга, который не мог скрыть по этому поводу своего энтузиазма и называл «Нойе-Фреепрессе» «пророком моих отцов».
Гитлер возненанвидел «Нойе-Фреепрессе» со времен своих бездомных и голодных лет в послевоенной Вене. Евреи составляли 80% редакторского состава. Зигмунд Фрейд не проводил без чтения «Нойе-Фреепрессе» ни одного дня. Венский анекдот того времени «Что еврейского в тебе осталось? Ты не соблюдаешь праздники, не ходишь в синагогу – Но я читаю «Нойе-Фреепрессе».
Однако такие газеты не рассматривали себя как еврейские. Несмотря на то, что ими владели евреи, их писали евреи и читали евреи же, такие газеты придерживались универсалистского либерального направления и делали все, чтобы их не обвинили в продвижении специфически еврейских интересов. Участие Герцля в «Нойе-Фреепрессе» заставило Морица Бенедикта отказаться даже от упоминания сионизма на страницах газеты.
Падение Габсбургской монархии и потеря Веной статуса имперской столицы привели к тому, что и «Нойе-Фреепрессе» потеряла большую часть своего статуса. Так же как другие газеты, она потеряла часть доходов в результате общего обнищания Великой Депрессии. Сын Морица, Эрнст Бенедикт был вынужден продать то, что осталось от газеты, австрийскому правительству. Он «Нойе-Фреепрессе» не осталось ничего кроме названия. Она стала рупором нацистской пропаганды в 1936-ом году были уволены все сотрудники евреи даже раньше чем из Берлина пришел соответствующий приказ.
В Будапеште немецкоязычная «Пестер-лойд» занимала ту же позицию что «Нойе-Фрее Прессе» в Вене. Хотя она и выходила по немецки, но была главной газетой Венгрии и уважаемым печатным органом либеральных политических кругов. После 1933-его года она печатала материалы изгнанных из Германии антифашистов, включая евреев. Но в 1937-ом году владелец Иосиф Веши был изгнан из венгерского парламента по причине еврейского происхождения и потерял контроль над газетой.
Подобные газеты играли важную роль в политической жизни восточной и центральной Европы. Эти страны не могли похвастаться сильными или давними демократическими традициями. Большая часть прессы находилось под правительственным контролем и жестко регулировалась. Существование независимых про-демократических газет было глотком воздуха для тех, кто хотел знать правду. То, что Геббельс называл «юденпрессе» было в какой-то степени реальностью. Нигде, больше чем в Германии, еврейская пресса не взяла на себя миссию защиты прав человека. Нигде, больше чем в Германии, еврейская пресса не дистанцировалась от еврейских проблем.
«Франкфуртер Цайтунг» считалась самой серьезной интеллектуальной газетой Германии. Тираж ее был небольшой – 70,000 экземпляров и ориентирована она была на интеллигенцию и коммерсантов. Большую часть своего существования «Франкфуртер Цайтунг» принадлежала семье Сонненман-Симон. Внук основателя Генрих Симон, был в детстве крещен, потом от христианства отошел, но к иудаизму не вернулся. Либерал и меценат, он многое вложил в великолепную репутацию «Франкфуртер Цайтунг». Но в тридацтые годы он был вынужден за бесценок продать большую часть акций немецким конкурентам. 27-ого марта 1933-его года Геббельс злорадствовал в своем дневнике «Юденпрессе скулит от страха и ужаса. Все еврейские организации заявляют о своей лояльность имперскому правительству». В июне 1934-ого года Симон был вынужден продать оставшиеся акции.
Ханс Лахман-Моссе, владелец газетного конгломерата Моссе, выпускавшего либеральную «Берлинер Тагеблатт», уехал из Германии как только Гитлер захватил власть. Через несколько недель его заманили обратно в Германию и Герман Геринг лично гарантировал ему безопасность. Едва газетный магнат сошел с поезда на берлинском вокзале, он был арестован гестапо. Под дулом пистолетов он подписал отказ от всех акций и был препровожден к французской границе.
Так же потеряла свою газетную империю (самую крупную в Германии) семья Ульштейн. Ульштейны издавали «Берлинер Цайтунг», «Берлинер Моргенпост» и «Фоссише Цайтунг» (по прозвищу «Тетушка Фосс», самая старая газета Германии). Основную прибыль концерну приносила «Берлинер Иллюстрите Цайтунг», чей тираж в конце двадцатых годов насчитывал полтора миллиона экземпляров.
Эти газеты были по настоящему массовыми и нееврейских читателей у них было больше чем еврейских. Все они разделяли либеральные ценности и поддерживали Веймарскую республику. Они не растеряли читателей с приходом к власти Гитлера. В 1933 году читатели нацистских газет составляли 2.5 процента от общего числа подписчиков. Однако Герман Ульштейн понял куда ветер дует. Он писал: «Хотя наши читатели оставались лояльны нам на поверхности, было ясно, что скоро мы их потеряем.»
Немецкоязычная либеральная пресса восточной и центральной Европы была все-таки еврейской еще кое в чем, кроме владельцев, издателей, редакторов и читателей. Она призывала своих читателей построить такое общество, в котором евреи могли бы жить спокойно и не страдать от дискриминации. Общество, где все равны перед законом, общество, где социальная мобильность обусловлена личными качествами и где уважают и защищают гражданские свободы. Но ни одна из этих газет не оказала нацизму даже пассивного сопротивления. Подхалимский тон этих газет в их последние дни конечно их не украшает. Это был лишь симптом позорного провала европейского либерализма и его неспособности противостоять нацизму.
В октябре 1933 был издан закон запрещеющий еврейским журналистам работать в любых газетах кроме еврейских. Но уже до этого большинство еврейских журналистов было уволено. Многие уехали, сначала в Чехословакию, Венгрию, Австрию – страны, где можно было писать по-немецки. По мере того, как нацизм расползался по Европе, уезжали дальше – в СССР, США, Англию, Францию и Палестину. Среди изгнанников были крупные корифеи немецкой литературы, такие как Арнольд Цвейг и Леон Фейхтвангер. Но их доходы очень страдали от того, что основная масса людей читающих на немецком людей жила в Третьем Рейхе.
Газеты для немецкоязычных изгнанников в европейских городах располагали великолепными журналистами, но читательской аудитории просто не было. К 1939-ому году вся немецкоязычная пресса Европы (не только Рейха) была ариизирована.
Советская пресса на идиш была бледной тенью польской и по количеству изданий, и по тиражу. Уже в двадцатые годы чиновники евсекции отмечали в своих отчетах, что даже евреи местечек склонны больше доверять газетам на русском языке.
В начале двадцатых годов возникло много новых изданий, но с этого момента и до начала войны, дела прессы на идиш шли очень плохо. В 1931-ом году общий тираж семнадцати крупнейших изданий на идиш составлял в общей сложности 150,000 экземпляров. Некоторые экземпляры, без сомнения выписывались по одному на несколько человек. А вот библиотеки и НИИ заказывали по нескольку копий. К 1935-ому году лишь сорок газет и журналов на идиш выходило в Советском Союзе. Становилось понятно, что пресса на идиш нужна лишь незначительному меньшинству советских евреев. Даже в Минске, где жило больше идишеговорящих евреев чем в любом другом советском городе, тираж ежедневной газеты на идиш к 1933 ему году упал до чуть больше восьми тысяч экземпляров. В СССР тираж газет определялся планом, а не рынком, но там, как и повсюду в Европе спрос на газеты на идиш шел на убыль.
В это время Минск уступал свое место центра культуры на идиш Киеву и Харькову. При царской власти Харьков в черту оседлости не входил и крупным еврейским центром не стал. Но с 1919 по 1934 год он был столицей советской Украины и еврейское население выросло да 130,000 человек. Там выходила ежедневная газета на идиш «Дер Штерн» тиражом в двенадцать тысяч экземпляров.
В Харькове также выходил литературный альманах на идиш «Ди Ройте Вельт». Тираж его был небольшим – две тысячи экземпляров (единственный выпуск большим тиражом – в 1930 году, на тему коллективизации). «Ди Ройте Вельт» привлек к сотрудничеству несколько известных писателей и на его страницах разыгралась ожесточенная война между группировками пишущих на идиш.
Группировки пытались придать своим дрязгам идеологический характер, но на самом деле это не было ничем иным как борьбой за влияние в маленьком мирке литературы на идиш между Харьковом, Киевом, Минском и Москвой. Поэт Лейб Квитко обозвал редактора московоской «Дер Эмес» Моше Литвакова «птичка-вонючка». Самого Квитко заклеймили «антикоммунистическим паяцем» и отправили перековываться к станку на тракторный завод. Он благополучно пересидел волну репрессий и его детские стихи в переводах на русский стали необычайно популярными.
В 1933 «Ди Ройте Вельт» слился с литературным альманахом на идиш выходившем в Киеве. На следующий год столица Украины переехала из Харькова в Киев и многие писатели, включая Квитко, переехали туда же. Аресты опустошали киевский и минский институты изучения идиш с такой скоростью, что в 1936-ом году оба закрылись. «Дер Штерн» продолжала выходить, но еле держалась на плаву все уменьшающимся числом подписчиков.
Московская ежедневная газета на идищ «Дер Эмес» страдала от зигзагов и скачков советской национальной политики. В 1927-1928 годах она выходила тиражом двенадцать тысяч экземпляров и сталкивалась с трудностями доставки номеров подписчикам жившим за пределами Москвы. В 1937-ом году редактор, Моше Литваков, был арестован, осужден по политической статье и расстрелян.
Судьбу Литвакова и его газеты можно рассматривать в контексте изменений советской политики в отношении национальных меньшинств в худшую сторону. Но несмортря на зловещую политическую атмосферу, конец газеты «Эмес» можно объяснить элементарным отсутствием спроса. Ее элементарно перестали доставлять в московские киоски – никто не покупал. Газеты на идиш продолжали выходить в Киеве, Минске и Харькове, но к 1939-ому году в СССР осталось всего семь газет на идиш общим тиражом чуть меньше сорока тысяч экземпляров.
Вольф Виворка, фельетонист «Паризер Хайнт» написал «Дер Эмес» язвительный, но вполне заслуженный некролог, в котором назвал ее «коммунистическим казенным раввином». Скоро все советские евреи будут знать русский язык, предсказывал Виворка, и не будут нуждаться в няньке на идиш, чтобы восхвалять мудрость Сталина и обличать троцкистов.*
*– Вольф Виворка погиб на марше смерти из Аушвица на запад в 1945-ом году.
Между двумя мировыми войнами в Париже выходило три ежедневные газеты на идиш. Все они были ориентированы на иммигрантов из восточной Европы. Финансы всех трех были в плачевном состоянии. Самой маленькой была бундистская «Унзер штиме». Она просуществовала с 1936 по 1939 год. Сионистская «Паризер хайнт» начала выходить в 1923, в 1926 стала ежедневной. Ее редактор, Шмуэль Яцкан, уже выпускал газету в Варшаве и в Париже начал дело заново. Тираж «Паризер Хайнт» составлял десять тысяч экземпляров.
Основным конкурентом была коммунистическая «Найе прессе» основанная как еженедельник в 1923-ем году. Ей пришлось много раз менять название. Первый редактор, Лео Кац, работал фельетонистом в печатном органе немецкой компартии «Роте Фане» — «Красное знамя». После его изгнания из Франции, на посту редактор друг друга сменили два беженца из Польши. Газета целиком копировала французскую коммунстическую «Юманите», и представитель «Найе прессе» обязательно присутствовал на каждом редакционном совещании «Юманите». Тираж составлял восемь тысяч экземпляров, потом упал до пяти тысяч.
Благодаря большой волне иммигрантов из Польши, пресса на идиш в Париже продержалась дольше чем в любом другом западноевропейском городе. Но по мере того, как дети иммигрантов погружались во французскую культуру и теряли еврейскую, потенциальных читателей прессы на идиш становилось все меньше и меньше.
На другом конце Европы французский язык окончательно вытеснил ладино. Газеты на ладино не добились такого влияния, которым пользовались газеты на идиш. Большинство тихо скончалось еще до первой мировой. Сефардские общины в Европе были очень небольшими. Лишь в Салониках демографическая ситуация сложилась так, что нескольким газетам на ладино хватило читателей. К 1935 году французские газеты вытеснили с рынка ассимилянтскую «Эль Тьемпо», социалистческую «Аванти» и сионистскую «Эль Пуэбло». К концу тридцатых ежедневных газет осталось две. «Аксьон» выходила с 1929 по 1941. Сначала она была социалистической, потом стала сионистской. В Салониках насчитывалось три тысячи подписчиков плюс тысяча иногородних. И еще выходила «Эль Менсахеро» , последняя газета печатавшаяся шрифтом Раши. Число подписчиков все убывало и убывало. Молодое поколение учило французский и греческий.