Как евреи устраивались в городах. Жилье и работа. Бильдунг
Переезд в города многое менял в жизни каждого отдельного еврея и в жизни общины. Первое, с чем большинство расставалось, это с традиционной одеждой. За исключением пожилых людей и особо ревностных в соблюдении, длинная черная капота исчезла из обихода и ее заменила практичная рабочая одежда. В местечке каждый еврей мужского пола хоть чем-то покрывал голову, в городе же это делали люди только строго ортодоксальные. Даже многие хасиды отказались от ежедневного ношения штраймла принятого у предыдущего поколения и по будням ограничивались ермолкой.
Евреи переезжали в города в таких количествах и так компактно селились, что можно сказать, что местечко в какой-то степени поехало в город вместе с ними. В Варшаве, Львове и Киеве евреи составляли треть населения этих городов. В Гродно и Белостоке они были абсолютным большинством. Почти в каждом крупном городе в центральной и восточной Европе был еврейский квартал, часто около центра города. В промышленном городе Томашов-Млазовецкий в центральной Польше на главной улице жило 625 жителей, из них 565 евреев. Там же располагались еврейские организации, магазины и синагоги. Еврей владел кинотеатром, где показывались фильмы для всех жителей города и специально для еврейской аудитории, как например сьемки в 1925-ом году открытия Еврейского Университета в Иерусалиме. Рядом была баня (9000 посетителей в год). Века преследований научили евреев селиться вместе и держаться кучей, даже когда в этом не было явно видной необходимости.
Условия, в которых жили мигранты из местечек в города, были хуже среднего. Большинство не могло позволить себе ничего лучше перенаселенных антисанитарных трущоб. Условия жизни городской бедноты Варшавы можно уяснить из анкет детей, подаваших заявление на место в туберкулезном санатории. Более 80% детей жило в жилищах с плотностью населения по пять человек на комнату. В одном случае четыре семьи, общей численностью 24 человека, жили в одном подвале.
Анкеты в архивах невозможно читать без ужаса. Нахме Розенман, 15 лет. Жил в подвале, где на шесть человек было две кровати. Один из его братьев умер от «легочной болезни», от которой Нахме тоже страдал. Его отец перелицовывал старую одежду, а мать торговала этой одеждой на улице. Мать была неграмотна. До десяти лет Нахме ходил в школу, а потом начал помогать отцу. Персонал санатория отмечал, что он остает в физическом развитии, упрям, апатичен и ссорится с сестрами. Моше Котлярски, 14 лет. Отец ушел из семьи после его рождения. Моше до девяти лет не разговаривал. Мать умерла, когда ему было двенадцать и только тогда отец начал посылать небольшие деньги. За год до обращения в санаторий Моше переболел тифом. Он работал подмастерьем у сапожника и жил в комнате с теткой, ее семью детьми и двумя угловыми жильцами.
В Париже 1930-ых община еврейских иммигрантов из восточной Европы составляла 90,000 человек из общего числа евреев в Париже 150,000. Некоторые иммигранты торговали, но большинство было занято в мелких мастерских по производству одежды. Было много надомников. Огромное количество людей жило на грани нищеты. Многие иммигранты лишь недавно приехали из Польши после того как США прекратили массовую иммиграцию в 1924-ом году.
«Старая» еврейская община Парижа не встретила иммигрантов из восточной Европы с распростертыми обьятиями и иммигранты платили старожилам такой же неприязнью. Взаимное презрение подогревалось политическими разногласиями. Мигранты в своих пристрастиях были куда левее центра, в то время как старожилы сколнялись к центристским партиям. В религиозной практике тоже существовали большие различия. Мигранты не вливались в местные синагоги, а молились в своих маленьких штиблах. Чопорные церемонии в синагогах управляемых парижской консисторией, мигранты из восточной Европы находили не-еврейскими, формальными и холодными. Да и что они могли подумать, глядя как у дверей фешенебельной синагоги на Рю де Виктуар курят и болтают между собой шофера богатых прихожан – в Рош Хашана.
Мигранты были вовлечены в еврейскую жизнь куда больше старожилов. Они сформировали множество землячеств и касс взаимопомощи. Некоторые из них было объединены в Федерацию Еврейских Сообществ Франции. Федерация, сионистская по своей направленности и их коммунистический аналог, Союз Еврейских Сообществ Франции открывали библиотеки на идиш, вечерние школы, организовывали спортивные команды и досуг для молодежи. В конце тридцатых был основан Парижский Еврейский Рабочий Театр (ПЕРТ) на идиш, который поставил своей задачей рассказывать со сцены о жизни еврейских трудящихся масс «трагедии их бесправия, борьбе против угнетения и за хлеб, справедливость и свободу».
В Париже каждое землячество евреев из Польши собиралось в определенном месте. Актеры и актрисы театры на идиш тусовались на Площади Республики. На другой стороне той же площади обреталось кафе, где собирались идишистские журналисты. Там же устраивали ежегодный благотворительный бал «Друзья из Варшавы». Иммигранты из Лодзи собирались в Taverne de Paris. В ресторане «Стамбул» кучковались сефардские интеллектуалы и там общение шло на ладино. Кафе сдавали задние комнаты под политические сборища – некоторые бундовцам, некоторые рабочим сионистам.
* * *
Великая Депрессия ударила по евреям восточной и центральной Европы с особой силой. В 1931-ом году в Варшаве 34% евреев рабочего возраста не имели постоянного места работы. Еврейская безработица была куда выше нееврейской – потому что так мало евреев было занято на государственных должностях. В Львове в том же 1931-ом году без работы сидело 29% евреев, а неевреев – всего 16.5%. Экономика восточноевпропейских стран начала медленное восстановление во второй половине тридцатых, но еврейская безработица оставалась высокой.
Еврейский пролетариат Польши, если подразумевать под пролетариатом рабочих крупных предприятий, был очень мал. Евреев почти не было ни в горнодобывающей, ни в нефтяной, ни в сталелитейной промышленности. Около трех процентов еврейских рабочих работало на крупных заводах, а 83% — в мелких мастерских, не больше пяти работников. Широко было распостранено надомничество и семейные подряды. Некоторые ремесла были почти целиком еврейскими – изготовление париков и конской упряжи, сапожное и ювелирное дело. Много евреев было занято на всех стадиях изготовления книг – от печатания до переплетения. Более половины всех жителей Польши работающих «на себя» были евреями. Эти условия были не самыми благоприятными для возникновения и деятельности профсоюзов.
Те еврейские рабочие, которые состояли в профсоюзе, почти всегда состояли в профсоюзе еврейском же. Бундистские профсоюзы объединявшие сто тысяч работников (половину в Лодзи и Варшаве) составляли две трети всех объединенных в профсоюз евреев. Соперничество между еврейскими профсоюзами было серьезным. Сионисты обвиняли Бунд в «идеологическом терроризме» и «безмерном эгоизме». Бунд же не оставался в долгу обвиняя сионистов в том, что они «совращают рабочих обещаниями сертификатов (в Палестину)».
В Варшаве существовали профсоюзы носильщиков, столяров, швей, фотографов, клерков, парикмахеров, кожевников и продавцов содовой воды. Бунд оперировал достаточно либеральной трактовкой понятия «пролетариат» и организовывал не только работников на хозяина, но и работников «на себя». Например еврейский профсоюз транспортников объединил независимых носильщиков, извозчиков, шоферов, курьеров и таким образом они добились установки на свои услуги минимального тарифа.
В Варшаве работали тысячи еврейских носильщиков, их было больше чем поляков. Евреи-торговцы предпочитали работать с еврейскими же носильщиками. Некоторые носили грузы на спине, кое-кто пользовалась тачками, а у многих были телеги, в которые они вместо лошадей сами и впрягались. Обычно они владели лишь базовой грамотой. Некоторые были неудавшимися торговцами, но большинство тянуло лямку носильщика с ранней юности. Политическое соперничество за лояльность профсоюза носильщиков было интенсивным. Так профсоюз носильщиков «на спине» сменил лояльность с коммунистов на Бунд на польских социалистов, после чего распался на три фракции.
В декабре 1936-ого года газета профсоюза транспортников опубликовала репортаж из Люблина. Забастовали тамошние извозчики евреи. Они вступили в профсоюз в надежде что это поможет им в борьбе с произволом городских властей поставивших себе целью выжить евреев из профессии. Люблинские извозчики жаловались на придирки и произвол муниципального инспектора. Например, с них брали штрафы за принятие пассажиров вне специальных стоянок, а с польских коллег не брали. Муниципальные власти придирались к тому, что повозки грязны, но сохранить повозку чистой целый день при осенней погоде практически невозможно. Антиеврейский бойкот так ударил по доходам извозчиков, что им стало нечем кормить лошадей, не говоря уже о семьях. Осталось не ясным, сумел ли профсоюз им помочь, но из этого эпизода ясно насколько экономическое давление и антисемитские преследования конца тридцатых заставили евреев объединиться для защиты своих интересов.
Хотя больше еврейских рабочих чем польских состояло в профсоюзах и они чаще бастовали, условия труда евреев были, как правило, хуже чем условия труда поляков. Так как большинство работало в маленьких мастерских, они не было защищены законом о восьмичасовом рабочем дне. В результате десяти- и двенадцати-часовые рабочие дни были нормой, в сезон пик – больше. Опрос еврейских парикмахеров в Варшаве в 1937-ом году показал, что они работали шесть дней в неделю по одиннадцать часов. Закон о страховании на случай потери работы на работников мелких предприятий тоже не распостранялся. Медицинской страховки тоже ни у кого не было и большинство евреев жило в постоянном страхе перед серьезной или долгой болезнью, которая ввергнет их в полную нищету.
* * *
Несмотря на всю громоподобную риторику еврейского рабочего движения, евреи остались буржуазным народом. Даже трудящиеся евреи владели тем, что по марксистской терминологии называется «средствами производства». Так как большинство работало «на себя», а не на хозяина, они скорее являлись мелкой буржуазией, чем еще каким-то классом. Будучи независимыми, они могли добиться двух необходимых условий для социальной мобильности – пусть маленький, но капитал для инвестиций и образование для детей. Община давала евреям доступ к финансовым и социальным ресурсам, которого были лишены их нееврейские сограждане – крестьяне и заводские рабочие. Все больше и больше евреев по всему континенту совершало прыжок из мелкой буржуазии в среднюю и в интеллигентцию.
В Румынии евреи владели третью концернов и заводов в конце тридцатых годов. В Буковине, Бессарабии и Молдавии евреи владели большинством крупных предприятий. Самым крупным индустриальным холдингом в стране был комбинат «Ресита», возглавляемый Максом Аушниттом. Там работало семнадцать тысяч человек, выплавлялось 90,000 тонн стали в год, изготовлялись паровозы, станки и моторы. Также в Венгрии сорок процентов промышленности было в еврейских руках. Много богатых венгерских промышленников-евреев получило от Габсбургов дворянство. Среди них был Манфред Вайс, основатель целой индустриальной империи по производству машин и станков, получивший баронское достоинство. Его сыновья, Альфонс и Эуген, возглавили концерн после его смерти в 1922-ом.
Там, где евреям давали получать интеллектуальные профессии, они массово это делали. В Вене тридцатых 65% врачей были евреями. В Польше евреями были более половины всех частно практикующих врачей и адвокатов. В Венгрии, где евреев было пять процентов населения, из адвокатов евреи составляли половину, из журналистов – треть.
По мере того, как евреи карабкались вверх по социальной лестнице, они оставляли центральные районы города и переезжали в более здоровые и благоустроенные пригороды. В Берлине 1933-его года лишь 15 процентов евреев проживало в старом еврейском районе. Но даже в благополучных пригородах евреи предпочитали селиться вместе.
Еврейская средняя и крупная буржуазия отличалась от бедноты образом жизни и языком. Большая часть оставила идиш и стала общаться на языке элиты страны проживания. В Германии и Австрии это был немецкий, в Венгрии венгерский. В восточной Европе все было не так просто. Там евреи не обязательно принимали язык титульной национальности как свой. В румынской Трансильвании, Словакии и Войводине (Югославия) евреи учили венгерский. В Бухаресте евреи изучали французский, а не румынский, а на советской Украине – русский, а не украинский.
Еврейская буржуазия Германии до 1933-его года была самой многочисленной и процветающей и задавла тон еврейским элитам по всему континенту. Верхушка немецкой общины отличалась либерализмом, любовью к немецкой культуре, широкой благотворительностью и чувством оптимизма и уверенности в своем положении.
Культурный фон жизни немецкоязычных евреев центральной Европы подробно описан в сотнях мемуаров хранящихся в коллекции Института Лео Бек в Нью-Йорке. Главным идеалом был бильдунг – достаточно трудно переводимая концепция. Бильдунг – это просвещение, либерализм, терпимость к инакомыслию и любовь к высокому искусству. Бильдунг – это чинность и респектабельность, идеальные манеры и личная гигиена, немного формальный способ общения, любовь к немецкой литературе, уважение к званиям «доктор» и «профессор», почти религиозное поклонение классической музыке, ужас от любого вида фанатизма и презрение к образу жизни и жаргону Ост-юден. А теперь представим себе, как трудно было этим людям сохранять лицо (как бильдунг это предписывает) пока их упорядоченный, рациональный мир ломался силой жестокой и зловещей.