Четыре «новых Иерусалима»
Иерусалим Запада – Амстердам.
«Амстердам это город евреев и велосипедистов», писал журналитсь Эгон Эрвин Киш.* Так же как велосипедисты, евреи чувствовали себя абсолютно как дома в голландской столице. В 1961-ом году Зигфрид ван Прааг опубликовал книгу «Иерусалим Запада», но фраза была в ходу задолго до этого. И евреи и неевреи называли Амстердам теплым прозвищем «мокум» от ивритского «маком».
Евреи начали селиться в городе в конце шестнадцатого века. Сначала это были испанские и португальские марраны. Потом к сефардам присоединились мигранты из центральной Европы и со времени их число превысило число старожилов. В семнадцатом и восемнадцатом веках Амстердам процветал как центр еврейской культуры. Евреи Амстердама на протяжении долгого времени играли немаловажную роль в политической, экономической и культурной жизни Нидерландов и сталкивались с меньшей степенью вражды от неевреев что где-либо еще в Европе.
В 1939-ом году в Амстердаме жило 79,000 евреев, более половины всех евреев страны. Но там, как и повсюду в Европе рождаемость падала, население старело и демографическая картина будущего общины выглядела куда как печально.
Большинство голландских евреев еще оставались номинально ортодоксальными, хотя идеи секуляризма находили отклик, особенно у тех, кто по политическим пристрастиям был левее центра. Общинные институты оставались под контролем ортодоксов и традиционный иудаизм имел больше влияния и преверженцев в Амстердаме чем в любом другом городе западной Европы. Маленькие либеральные конгрегации, основанные в 1930-ых в Гааге и Амстердаме в основном получали поддержку от беженцев из Германии и оставались на периферии общины.
Большинство амстердамских евреев принадлежало, как ни странно, к рабочему классу и было беднее чем средняя цифра по городу. В 1930-ом году 18.5% амстердамцев в целом платили городу налог на годовой доход превышающий три тысячи флоринов, но среди евреев эта цифра не превашала десяти процентов. В 1932-ом году евреи составляли одну десятую населения города, но четверть еврейского населения получала пособия чтобы дотянуть до прожиточного минимума.
Так же как в большинстве европейских городов, евреи занимались в первую очередь розничной торговлей. По крайней мере треть работающих евреев было занято именно в этом секторе. Разброс в экономическом и социальном плане был огромным – от владельцев фешенебельных универмагов до торгующих на улице с маленького лотка. Еврейский пролетариат был занят в основном на производстве одежды. Как везде, были распостранены надомные подряды за мизерную плату.
Аристократия амстердамских работающих евреев была сконцентрирована в уникальной области – огранке алмазов. Евреи забрали это производство себе еще в семнадцатом веке. Первый голландский профсоюз был основан в 1894-году евреями – гранильщиками алмазов. Штаб квартира помещалась в помпезном здании в элитном районе Плантаж.
До первой мировой войны более половины всех работников алмазной промышленности жили в Амстердаме. Но в 1920-ых годах амстердамская индустирия захирела. Антверпен обогнал Амстердам по числу гранильщиков. В Антверпене можно было нанять людей задешевле и работали они в основном на дому. Великая Депрессия нанесла алмазной промышленности существенный удар. Большая часть гранильщиков оказалось без работы и пополнила класс мелких торговцев. К 1930-ым годам алмазами было занято лишь шесть процентов работающих евреев.
Но то, что осталось в Амстердаме от алмазной промышленности, продолжало оставаться еврейским. Алмазная биржа закрывалась по субботам как было с момента ее основания в 1890-ом. При здании было помещение, где работники могли молиться Минху и кошерный ресторан. Торговцы бриллиантами заканчивали каждую сделку словами «а мазель ун а брохе» — «удача и благословение».
За исключением этой фразы и еще нескольких вошедших в речь еврейских низов Амстердама, местный вариант идиша, тихо скончался уже в девятнадцатом веке. В двадцатом веке идиш снова зазвучал в Амстердаме – но в устах эмигрантов из восточной Европы и в русско-польской форме. Большинство эмигрантов было левыми – коммунистами, бундистами и рабочими сионистами – и кучковались вокруг ими же основанного культурного центра с большой библиотекой.
В старинном квартале Юденбуурт размещались главные синагоги и общинные здания, например первая в городе синагога основанная в 1675-ом году португальскими марранами. Там же можно было купить традиционные португальские лакомства. В 1930-ых годах в городе было восемьдесят магазинов кашерной еды, включая тридцать-две мясные лавки и двадцать-четыре кондитерских. Но в 1930-ые годы в скученных и антисанитарных условиях старого квартала остались лишь самые бедные евреи. Рабочие, кто поприличнее и поудачливей, уехали в Трансваальбуурт, а буржуазия – в Плантаж.
Община была не без внутренних различий. Выделялось три группы – сефарды, ашкеназы и – с 1933-его года – беженцы из Рейха. Сефарды свысока смотрели на ашкеназов, а сефарды вместе с ашкеназами – на беженцев. Но амстердамские евреи умели не только свысока смотреть. Община могла похвастать впечатляющими успехами в благотворительности и образовании. Но в большинстве случаев, организации были разделены не только по функции, но и по линии ашкеназы-сефарды.
«Португальская» община насчитывающая не более 4500 человек содержала больницу в районе Плантаж, два детдома (один для мальчиков, другой для девочек), три дома престарелых (женский, мужской и для семейных пар женатых более двадцати лет), общество для выдачи пожилым зимней одежды и общество выдачи женских блузок. Существовало два «португальских» общества помощи роженицам, одно для родивших сына, другое для родивших дочку. Попыткам объединения все эти общества яростно противились.
Две другие амстердамские еврейские больницы обслуживали ашкеназов. Основная, на улице Нейве Кейзерграхт, насчитывала триста коек. Дом призрения под названием Юдше Инвалид открылся в конце в 1920-ых, а в 1937-ом переехал в новое здание. Юдше Инвалид держался на плаву благодаря частным пожертвованиям и – что необычно для еврейское больницы – обращался за помощью к неевреям за пределами общины. Чтобы получить пожертвования, использовались торговля сувенирами, благотворительные балы и лотереи, короткометражные фильмы и грампластинки и даже реклама на радио. Сбором средств для Юдше Инвалид занимался даже премьер-министр страны, Хендрикус Колийн — красноречивое свидетельство гармоничных отношений голландских евреев с окружающим обществом.
Но волна беженцев из Рейха (35000 человек за семь лет) эти гармоничные отношения сильно подточила. Министр соцобеспечения Нидерландов жаловался в официальном меморандуме «это совсем не такие евреи как наши». Никакой помощи беженцам правительство не оказывало.
В 1935-ому году амстердамский комитет по беженцам из Рейха с наплывом уже не справлялся. С 1933-его года приехало 5400 человек. Из этих 2200 было отправлено морем за пределы Европы, в основном в Палестину. Около тысячи было отослано назад в Германию с мотивировкой «ничего страшного с вами не случится». В апреле 1935-ого секретарь комитета Гертруда ван Тийн писала комиссару Лиги Наций по делам беженцев Джеймсу МакДональду, что комитет скоро закроется из-за нехватки средств.
Большинство беженцев оставшихся в Голландии, осели в Амстердаме. Среди них был и Отто Франк с женой Эдит и дочерьми Марго и Анной. Дела Отто Франка во Франкфурте после в 1933-его года пришли в полный упадок, а в Амстердаме ему раньше приходилось бывать по делам. Здесь он основал маленькую фирму по продаже джема и специй для начинки сосисок. Во Франкфурте Франк был преуспевающим банкиром, но об этом пришлось забыть. Семья поселилась в районе Риверайн на юге города, где осело еще много беженцев из Рейха.
Так же как беженцы повсюду, те разговаривали на своем языке и кучковались вокруг своих кафе, газет и синагог. В 1939-ом году евреи составляли треть населения Риверайн. Проходивший через район 24-ый трамвай прозвали «Берлинский экспресс».
Историки до сих пор спорят о том, насколько Голландия действительно отличалась от других стран Европы отсутствием антисемитизма. Небольшое голландское нацистское движение, набравшее восемь процентов на выборах в 1935-ом году не взволновало голландских евреев настолько, чтобы они подвергли сомнению свое будущее в стране. Сначала программа движения даже антисемитской не была, но наслушавшись немецких товарищей, голландские нацисты стали призывать к депортации евреев в колонии, например в Суринам.
Иерушалаим де Лита – Вильно
Прозвище «литовский Иерусалим» город Вильно получил благодаря Наполеону. На пути в Москву в 1812-ом году он проезжал через Вильно и заявил «Господа, кажется, мы в Иерусалиме!». Как видно он имел в виду не физический облик Вильно, а его абсолютно еврейских характер. В 1812-ом году в Вильно жило больше евреев чем в Иерусалиме – и в процентах и в абсолютных цифрах.
Евреи начали селится в Вильно с пятнадцатого века и к началу шестнадцатого четверть населения города были евреями. Известность в еврейском мире город получил благодаря выдающемуся мудрецу Элиягу бен Шломо Кремеру, известному как Виленский Гаон. Немало сил положил Виленский Гаон на контр-реформацию против хасидизма. В девятнадцатом веке Вильно стал одним из центров Хаскалы (движения Просвещения). В городе было несколько крупных еврейских издательств и множество типографий. Так называемый Вильна Шас, каноническое издание Талмуда, изданное типографией братьев Ром в 1886-ом году, бережно хранилось в многих ортодоксальных семьях и йешивах. К началу первой мировой войны евреи составляли почти половину населения города.
Во время и после первой мировой войны сам город и его еврейская община пострадали от многочисленных катастроф. Город оказался в эпицентре гражданской войны, несколько раз переходил из рук в руки, волны беженцев катались то туда, то сюда. В 1920-ом году Литва объявила город своей столицей, но он был занят польскими войсками. Польша контролировала город до 1939-ого. Поляки утверждали, что составляют большинство населения. В 1916-ом половина жителей Вильно объявила своим родным языком польский, 42% идиш и лишь три процента литовский. Литва не смирилась с польскими притязаниями и отношения между двумя странами оставались враждебными. Большую часть периода между двумя мировыми войнами граница между Польшей и Литвой была закрыта, что сильно вредило экономике города, особенно еврейским торговым интересам. Закрытая граница также мешала культурной жизни евреев. Между Вильно и Ковно (Каунас) книги и журналы приходилось возить контрабандой.
Во время первой мировой войны царское правительство принудительно эвакуировало часть евреев вглубь России. В 1920-ом в городе насчитывалось 47,000 евреев. За следующие пятнадцать лет еще восемь тысяч эмигрировали в Южную Африку, Аргентину и США. Но к 1939-ому году численность общины превысила 60,000. В межвоенный период община столкнулась с экономическим бойкотом (католическая церковь бойкотт поддержала) и антисемитским хулиганством. В 1931-ом году еврейский студент Шмуэль Вольфин предстал перед судом за убийство польского студента в националистической драке. Он был признан виновным и получил два года.
Главной политической фигурой общины был депутат городского совета (и какое-то время польского парламента) Цемах Шабад.* Он был человеком высокой культуры, был широко образован и умел находить общий язык со всеми – от социалистов и до Агуды. Политический спектр в Вильно повторял тенденции повсюду в Польше. Евреев было столько, что поддержки хватало всем – и Агуде, и сионистам, и левым. Среди бедноты и рабочих были сильны позиции Бунда, который там же в Вильно и был основан в 1897-ом году.
В городе насчитывалось сотни синагог и он оставался цитаделью миснагедской ортодоксии. Свои синагоги были у трубочистов, наборщиков и могильщиков. Виленский Ваад Хайешивот курировал ортодоксальное еврейское образование по всей Литве и северной Польше. Влияние раввинов Вильно простиралось далеко за его пределы. Но даже в Вильно ортодоксия сдавала позиции. В 1928-ом коалиция сионистов и левых (уже составлявшая большинство в кехилле) получила решающий голос в цедака-гдола (благотворительная касса) и начала распределять средства между всеми евреями, не только ортодоксами.**
До падения Российской Империи модернизированные, образованные евреи Вильно предпочитали общаться на русском, а не на идише. Оказавшись отрезанными от России, они частично растеряли свой энтузиазм в отношении русского языка, но тем не менее не бросились в срочном порядке учить польский.
Вместо этого евреи Вильно жили своей культурой и своим языком. На переписи 1931-ого года 86% евреев назвали идиш родным. На идише выписывались банковские квитанции и предписания врачей. Гимназия на идиш соперничала с гимназией на иврите. Организация скаутов на идиш Бин (Пчела) проводила слеты, организовывала летние лагеря и опубликовала сборник песен. ВИЛЬБИГ (Вильнер Идише Бильдунгс Гезельшафт) – народный университет на идиш – устраивал на идише лекции по истории, языкам, литературе, георграфии, физике, химии и социологии. ВИЛЬБИГ таже организовал хор (смешанный) и оркестр на мандолинах.
На идиш выходило несколько газет, включая левую антисионистскую «Вильнер Таг» (1919-1939 с небольшими перерывами) и сионистскую «Ди цайт» (1924-1939 тоже с небольшими перерывами). Самым популярным был «Ойвент Курьер» Как и многие газеты она держала читателей в напряжений публикацией длинных романов из сотен эпизодов – этаких предшественников современных сериалов. Многие переводились из американской желтой прессы. Когда вдруг американскую газету перестали доставлять, редакция нашла нетривиальное решение – все персонажи сели на корабль и корабль пропал в море без вести.
Группа молодых писателей и поэтов «Юнг Вильне» собиралась в известном кафе «Велех». Газета «Вильнер Таг» объявила об этом событии в номере от 11-ого октября 1929-ого года. Юнг Вильне не было коммунистической, но склонялась влево. Между 1934-ым и 1936-ым годами Юнг Вильне выпустила три литературных альманаха (второй был конфискован цензурой и вышел в урезанном виде). В конце тридцатых Юнг Вильне взяла под крыло группу совсем юных подростков называвших себя «Юнг Вальд» — юный лес. С января по апрель 1939-ого Юнг Вальд выпустил четыре сборника стихов и прозы на идиш. Там публиковался семнадцатилетний Гирш Глик, впоследствии написавший «Гимн Партизан».
* — http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D0%B4,_%D0%A2%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D1%84%D0%B5%D0%B9_%D0%9E%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
Иерусалим на Балканах – Салоники (Часть 1 из 2)
Сефардские ладиноязычные евреи Салоник называли свой город Иерусалимом и madre de los judios – матерью евреев. Это же впечатление складывалось и у иностранных посетителей. В 1913 году еврейское население Салоник составляло более шестидесяти тысяч – из общего населения 150,000. Лишь 37,000 салоникцев был греками и евреи составляли в городе большинство. Еврейские коммерсанты, владельцы банков и параходных контор могли не волноваться о том как войти в социальную элиту города – они и были этой самой элитой. Большинство евреев было ремесленниками, мелкими торговцами или занималось физическим трудом. Опрос 1918-ого года показал что в общине 750 человек интеллигентции, 1900 крупных коммерсантов, 6100 средних и мелких коммерсантов, 7450 клерков в пароходствах и банках, 7750 ремесленников и 9000 носильщиков, докеров, портовых рабочих и рыбаков (последние еще делились на глубоководных и мелководных). Что делало салоникскую общину необычной, так это такое количество людей занятых на самой что ни на есть физической работе. Большинство служащих порта было евреями и по субботам он закрывался.
Главным языком общины был ладино. С 1870-ых Фрацузский Еврейский Альянс (ФЕА) стал открывать в Салониках светские школы на французском и молодежь, особенно из зажиточных семей, стала тянуться ко всему французскому. Община бережно и с любовью хранила вывезенные из Испании традиции. Существовали синагоги для выходцев из разных провинций, таких как Арагон и Каталония. На Песах пекли ароматную мацу с добавлением пряностей. Но в культурном отношении Салоники от европейских общин такого же размера все-таки отставали. Не было профессионального театра на ладино. Местные газеты не заморачивались серьезными интеллектуальными вопросами как это делали еврейские газеты Польши и Германии.
А вот в благотворительности община была на высоте. С 1898-ого действовала больница – подарок от баронессы Клары де Хирш (двенадцать врачей, 97 коек из них 55 бесплатных); сумасшедший дом на 80 коек (мужское и женское отделение, деньги давало салоникское землячество в Нью Йорке); Матанот ле Эвионим обеспечивало бесплатные обеды для 675 стариков, а Тора-у-Млаха выдала бедным детям бесплатные учебники. Не получая от муниципалитета почти никакой помощи община содержала два детдома (50 мальчиков и 45 девочек), ложу Бнай Брит (помогала едой и койками бедным студентам), дом престарелых, восстановительный санаторий для бедных рожениц (311 клиенток в год) и Бикур Холим (беплатная аптека и дежурства дому по уходу). Светская общинная жизнь включала женские и молодежные клубы, сионистские общества и несколько библиотек.
Евреям Салоник при оттоманской власти жилось неплохо. Но в 1912-ом город был завоеван греками* и евреи потеряли хоть какое то, но покровительство властей. Это было первой из многочисленных катастроф свалившихся на следующее поколение. В 1917-ом в центре города случился страшный пожар. Без крова осталась половина населения города и большинство евреев. Сгорели 32 синагоги с 45-ю свитками Торы, десять раввинских библиотек, восемь школ и пять йешив. Вернуться от отстроиться на старом месте в центре города евреям не дали. Вместо этого, они были вытеснены на окраины.
Все это привело к массовой эмиграции во Францию, Новый Свет и Палестину. В Париже эмигранты побогаче поселились в девятом округе и открыли в 1932-ом году свою синагогу. Много бывших салоникцев добилось успеха в странах, которые их приютили. В 1929-ом году во Францию приехал еще совсем юный Даниэль Каррасо и привез маленькую компанию по производству йогурта. В 2009 Каррасо умер в возрасте 103 лет, а продукция компании «Данон» продавалась по всему миру.
Демографическое лицо Салоник в 1920-ые годы изменилось до неузнаваемости. По результатами войны Греция и Турция произвели обмен населением. Все мусульмане, включая Донмё**, были изгнаны из Салоник в Турцию. На их место приехало сразу 150,000 греков из областей оставшихся за Турцией по Лондонскому мирному договору. Город не справлялся с наплывом переселенцев, инфраструктура трещала по швам. В одно не-прекрасное утро евреи проснулись и обнаружили себя самым заметным нацменьшинством в городе охваченным националистическим угаром.
Как и все новорожденные национальные государства восточной Европы, Греция стремилась ограничить влияние на экономику и культуру всех нетитульных национальностей. Хотя евреи получили греческое гражданство, никто не считал их греками. Конторам и пароходствам было запрещено вести документацию на любом языке кроме государственного. Греческие корабли заходившие в порт хотели работать только с греческими докерами и евреям пришлось работать только с иностранными судами. В 1924-ом году был принят закон объявляющий воскресение государственным выходным днем. Там специально оговаривалось, что для евреев исключения не будет. Теперь порт уже был закрыт по воскресеньям, а работал по субботам.
В 1928-ом году Греция стала первым в Европе государством выделившим евреев в отдельный избирательный округ. Тогда же была сформирована Ассимиляционная Ассоциация. Они добивались отмены отдельного избирательного округа и старались доказать лояльность евреев в отношении Греции тем, что нападали на сионизм и поощряли еврейских детей посещать греческие школы. Сионисты в долгу не оставались и высказывали об Ассоциации в своей прессе все, что думали и еще побольше.
В 1933-ем был смещен премьер министр Элефтериос Венизелос, чьей идеей и был отдельный избирательный округ. Венизелос писал: «Греки не хотят влияния евреев на политику… Евреи Фессалоник следуют еврейской национальной политике. Они не греки и не чувствуют себя таковыми. Поэтому они не должны вмешиваться в греческие дела».
* — Первая Балканская Война. Я даже не знала, что такая была.
** — Донмё – потомки евреев принявших в 17-ом веке ислам под влиянием Шабтая Цви. Они сохраняли отдельную от турок клановую идентичность а-ля марраны. Когда уроженец Салоник Кемаль Ататюрк проводил свои прозападные антимусульманские реформы, его обвиняли в том, что он Донмё.
Иерусалим на Балканах – Салоники (Часть 2 из 2)
Еврейским школам вменили в обязанность нанять учителей греческого чтобы дети овладели государственным языком. Это создало проблемы. Около половины еврейских детей Салоник посещало общинные школы, другая половина – школы ФЕА. Когда инспектор министерства просвещения посетил еврейскую школу в 1929-ом году, он отметил что четвероклассники слабо владеют греческим. Учитель пожаловался «Мы не можем добиться лучших результатов потому что евреи хотят учить только французский, а греческий учить не хотят.» Еврейский общинный инспектор школ накатал правительственному собственную жалобу на французском языке. Претензии к греческим учителям: не являются на занятия, не принимают участия в жизни школы, подрывают авторитет учителей французского и иврита. И вообще «Господин Экономидес нас недолюбливает».
В 1930-ом был издан указ о том, что преподавание во всех школах должно вестись по-гречески. Были запрещены школы администрируемые из-за границы. Такие школы разрешалось посещать только не-гражданам и временным жителям. Таких в салоникской общине насчитывалось около десяти процентов. Некоторое время под запретом находилось преподавание иврита как живого языка. Еврейские школы обязали преподавать по общегосударственным программам и посвящать еврейским предметам не больше двенадцати часов в неделю.
Антисемитская агитация греческих ультранционалистов дала свои плоды и в 1931-ом году евреи Салоник пережили свой первый погром. Обошлось без жертв, но было испорчено много имущества. Судья оправдал хулиганов с мотивировкой «они действовали из патриотических чувств». Вердикт поверг евреев в отчаяние. Между тем экономическая ситуация все ухудшалась. В 1933-ем году семьдесят процентов евреев жило ниже черты бедности. Обнищание и насилие толкнули на эмиграцию еще десять тысяч человек между 1931 и 1934 годами.
При оттоманской власти сионизм в Салониках влияния не набрал. В 1911-ом году там какое-то время жил Бен Гурион и высказывался о том, что салоникским евреям не хватает национального духа. Но катастрофы постигшие общину подтолкнули многих задуматься о Палестине, тем более что ехать было не далеко. Общинный совет стал ареной ожесточенной борьбы между коммунистами, сионистами и ассимилянтами. В 1928-ом году сионисты набрали 61% голосов на выборах в общинный совет. Совет активно поддерживал эмиграцию в Палестину чтобы хоть как-то облегчить ситуацию с безработицей в Салониках. В 1936-ом году, когда открылся тель-авивский порт, в Тель Авив поехала из Салоник целая группа инженеров и опытных докеров чтобы наладить работу. Но публикация англичанами Белой Книги в 1936-ом году практически закрыла эмиграцию.
Лишенные возможности отправить в Палестину всех, кто этого хотел, салоникские сионисты старались хотя бы помочь евреям овладеть полезными профессиями и подготовить их к алие. Это состояло в том, что отучить евреев от коммерции и научить их производительному труду.
В августе 1936-ого года в Греции установилась военная диктатура Иоанниса Метаксаса. Так же как маршал Пилсудский, лично Метаксас ничего против евреев не имел (если они только не были коммунистами). Евреи были лояльны, но греческое правительство беспардонно вмешивалась в общинные дела, отменило выборы в общинный совет, а на все позиции назначало коллаборантов и соглашателей.
В культурном и идеологическом плане евреи Салоник просто разрывались. Система школ ФЕА насаждала французский язык и культуру, коммунисты и ассимилянты призывали изучать греческий, а сионисты – иврит. В отличие от Вильно с его мощным идишистским движением, никто даже не попытался сохранять и развивать ладино. Евреи Салоник оказались затянутыми в воронку ассимиляции. Характерный признак – стали массово давать новоржденным нееврейские имена.
В 1923-ем Салоники остались без главного раввина. Рав Бенцион Узиэль поехал в Палестину чтобы принять там пост Ришон Ле Цион, главного раввина сефардов. Салоники, так же как и многие европейские общины были вынуждены обратиться в Польшу – пришлите нам раввина. После нескольких лет безвластия главным раввином города стал Цви Корец. Он хоть и родился в Польше, но смиху получил в Берлине, а светский докторат в Вене. Властный и представительный, он сумел наладить отношения с Метаксасом и греческой королевской семьей, но не сумел завоевать доверие собственной паствы.
Цви Корец с самого начала вошел в свою общину с левой ноги. Не будучи фанатиками, салоникцы тем не менее не захотели чтобы их раввин ходил без бороды. С Кореца взяли обещание отпустить бороду чтобы сохранить свой пост. С этого момента никто не ждал от него ничего хорошего и с 1933-его года у него начались конфликты со светским руководством общины и его начали критиковать в газетах. Его обвиняли в надменности, невежестве, трусости и ассимиляторстве. Особый гнев Корец вызвал у сионистов своей готовностью сотрудничать с государственной программой по эллинизации. Новый раввин и «старая гвардия» постоянно конфликтовали на тему что будет с общинной собственностью на месте пожара 1917-ого. Конфликты между общиной и раввином в Европе случались часто и то, что Корец был ашкеназом, ему совсем не помогало. Салоникская газета на ладино «Эль Тьемпо» писала «Все знают, что эти люди (ашкеназы) отличаются тяжелым, заносчивым и нетерпимым характером в то время как мы сефарды народ жизнерадостный и незлобливый».*
Евреи честно старались доказать Греции свою лояльность. Когда Метаксас в январе 1939-ого по случаю своих именин посетил Салоники, еврейские газеты наперебой изливались в верноподданических чувствах.**В мае Бнай Брит открыл в городе новую библиотеку с обязательной секцией греческой литературы. На выпускной церемонии женского детдома директор произнесла речь по-гречески и поблагодарила министерства соцобеспечения за щедрый вклад (вклад был минимальный).
В январе 1939-ого рав Корец прочел лекцию. Она сводилась к тому, что если евреи античной Александрии могли сочетать еврейскую религию с греческой культуры, то и евреям Салоник ничего не должно помешать. Рабанит Корец, которой Салоники сразу не понравились умоляла мужа принять пост раввина где-нибудь где его оценят по достоинству. Но Корец принял роковое решение остаться в Салониках. ***
* — по моему личному ИМХО, со второй частью анализа газета «Эль Тьемпо» не ошиблась. У сефардов действительно все уходит в пар, в крик, в свист, в размахивание руками и эмоциональные всплески по десять раз в день. На долгоиграющую агрессию уже ресурсов не остается.
** — это мне напоминает нынешнюю российскую прессу и панегирики ВВП.
*** — Корец остался с общиной до самого конца. Пережил Берген-Бельзен и умер от тифа в лагере перемещенных лиц в Австрии.
Красный Иерусалим – Минск
Минск, расположенный в сотне миль к юго-востоку от Вильно, тоже был центром еврейской учености, а впоследствии маяком Гаскалы и рассадником политического радикализма. Хотя Бунд и был основан в Вильно, штаб-квартира партии находилась в Минске и там же в 1898-ом году прошел первый сьезд РСДРП. Тогда евреи составляли половину населения города. Сильны были позиции сионистов. В выборах в российскую Государственную Думу, в минский Совет рабочих и солдатских депутатов и в кехиллу (1917-1920) сионисты и их союзники получали большую часть еврейских голосов.
Так же как Вильно, Минск несколько раз менял хозяев в ходе первой мировой и гражданской войн – от немцев к полякам к большевикам и обратно. Большинство евреев коммунистических идей не разделяло, но вдруг обнаружили что их лояльность склоняется к Советам – хотя бы потому, что РККА была единственной армией не допускавшей на занятой территории погромов. Евреи бундисты, меньшевики и большевики (последних было довольно мало) из всех сил старались, чтобы в Минске была установлена советская власть. В начале двадцатых евреев было довольно много в партийных и советских органах. Большинство было в итоге репрессировано как лишенцы или за сионистское/бундовское/троцкистское прошлое.
При советской власти Минск стал столицей Советской Социалистической Республики Белоруссия. Кехилла была разогнана. Большинство синагог, хедеров и йешив было закрыто. Последний сьезд Бунда на советской земле состоялся в Минске в 1921-ом году и закончился слиянием с РСДРП. Некоторые сионистские группы оставались в Минске активными до конца двадцатых пока туда не внедрились агенты ГПУ. Девятнадцать сионистских активистов были лишены гражданство и выгнаны из СССР. Последние упоминание о подпольной сионистской деятельности в Минске относится к 1935-ому году.
В двадцатые и тридцатые в Минск приезжали евреи из окрестных местечек. Но еще больше совсем уезжало из бывшей черты оседлости, особенно в Москву и Ленинград. В результате еврейское население Минска (54,000 в 1926) росло медленнее белорусского и к концу десятилетия евреи уже не составляли в городе большинства.
В Минске, как и повсюду в СССР евреи были скоцентрированы в торговле и в результате сильно пострадали от окончания НЭПа. В тридцатых годах процент лишенцев среди еврейского населения Белоруссии составлял одну пятую. К середине тридцатых евреев частных предпринимателей в Минске не осталось. Еврейский пролетариат был так же занят в текстильной, кожевенной, деревообрабатывающей и типографской промышленности, как и до революции. Получив при советской власти беспрепятственный доступ к высшему образованию, евреи, как и повсюду в Европе, ринулись в престижные профессии.
В 1922 был опубликован декрет запрещающий обучать детей религии кроме как на дому. Кое-какие хедеры и школы на иврите продолжали функционировать подпольно до начала тридцатых на деньги поставляемые Джойнтом. Но к концу тридцатых из ста двадцати синагог было открыто лишь три. Из-за политических дел община Минска оказалась в информационном плане отрезанной от географически и культурно близких общин Польши и Литвы. Пришлось полагаться только на свои ресурсы. Минск стал опытной лабораторией для развития именно советской еврейской культуры. С 1921 по 1933-ий год советское правительство проводило политику укореннизации в нерусскоязычных регионах. Это означало поддержку местных культур и языков, но в строго в рамках коммунистической идеологии. Все, что в эти рамки не влезало, безжалостно уничтожалось.
Так же как в Вильно, в Минске с начала века еврейская буржуазия и интеллигенция активно учила русский язык и ежедневно им пользовалась. Но идиш оставался разговорным языком рабочих и бедноты. До 1938-ого года идиш признавался одним из четырех официальных языков Белоруссии наряду с русским, белорусским и польским. Вывеска с названием города на минском вокзале была на всех четырех языках. Граждане имели право вести официальную переписку на идиш, на судебные разбирательства на идиш – и пользовались этим правом. Профсоюзы и партийные ячейки вели документацию на идиш. Местная радиостанция регулярно передвала идишские программы. Субтитры к немым фильмам писались на всех четырех языках. Доходило до того, что почтальоны неевреи узнавали написанные на идиш адреса и доставляли почту правильно.
В результате Минск стал основным центром советской культуры на идиш тридцатых годов. В бывшей хоральной синагоге на улице Володарского работал еврейский театр. Талмуд-тора превратилась в институт усовершенствования учителей для еврейских школ. Были основаны еврейский рабфак и еврейская школа коммунистических кадров. При Академии Наук Белорусской ССР действовал Институт Еврейской Пролетарской Культуры. При белорусском государственном университете была открыта первая в мире академическая кафедра языка идиш. Некоторое время на идише даже преподавались точные науки. Но потом выяснилось, что нет учебников и студенты предпочитают изучать точные науки по-русски.
В Минске собралось некоторое количество интеллектуалов и литераторов на идиш, выгнанных из других европейских стран за коммунистические симпатии. Они выпускали ежегодный литературный альманах «Цайтшрифт». Вышло пять номеров, а потом ими заинтересовалось НКВД с предсказуемым результатом.
Прекращение НЭПа в конце двадцатых привел к всплеску антисемитизма принявшему форму народного гнева против еврейских спекулянтов. Кампании против бунда и троцкистов тоже явно отдавали антисемитским душком. Евреев было много и среди отклонившихся от линии партии и среди тех, кто активно отстаивал идеологические позиции своей юности.