Прототип Эдмона Дантеса
Меньше чем за год Александр Дюма превратился из простого драгуна в генерала, сначала бригадного, потом дивизионного. Теперь под его началом было не сто человек и даже не тысяча, а десять тысяч.
Революционные возможности тех лет шли рука об руку с революционными же рисками. Чтобы принять генеральское звание во Франции летом 1793 нужно было обладать особым мужеством и некоторым фатализмом. Ведь такому человеку угрожала смертельная опасность не только от врагов на поле боя, не только от собственных не блещущих дисциплиной солдат, но и от гражданского руководства собственной страны, которое постоянно лезло в военные дела.
В это лето список врагов Франции рос как на дрожжах – Испания, Португалия, Англия, Нидерланды, Неаполь. Правительство видело в каждом поражении происки врагов революции, но суть проблемы была в том что революционная Франция слишком задиристо себя вела, слишком многим насолила. Теперь приходилось воевать на два крупных фронта, на море с английским флотом и на суше с силами австрийцев и немцев. Французские суда везде подвегрались нападениям – от Средиземного моря до Карибского. В Париже свирепствовала инфляции, цены взлетели до небес.
(Дальше про Комитет Общественного Спасения и его функции. На самом деле их было четыре, сменивших друг друга). Одним из двух членов Комитета имевших техническое образование был Лазар Карно. Впоследствии он прославился как выдающийся математик, написал очень серьезные труды по военному инженерному искусству. Но даже ему в революционной атмосфере слегка башню снесло и он предложил объявить массовую мобилизацию, а необученных и неопытных солдат вооружать, не смейтесь, пиками. Массовая мобилизация удалась успешно. Меньше чем за год Карно удалось увеличить численность французских войск с около 178000 человек до миллиона. В книге текст декрета о тотальной мобилизации не приводится, но я считаю что уместно его здесь процитировать. Даже такие мастера массовых рекрутских наборов как Петр Первый и Карл Двенадцатый до высот Лазара Карно не дотянули:
Пока враги не будут изгнаны с территории Республики, но военную службу мобилизуется весь французский народ. Молодые мужчины отправятся сражаться, женатые мужчины постарше будут изготовлять оружие и предоставлять транспорт, женщины изготовлять одежду и палатки и служить в госпиталях, дети щипать корпию, а старики произносить речи в общественных местах чтобы возбудить в молодых отвагу, любовь к Республике и ненависть к старому режиму.
Вооружить такую массу рекрутов Карно предложил пиками. Последний раз пики выдавались французским солдатам в 1703 году. Но пика была больше чем оружием – она была символом Революции. После битвы при Валми Карно предложил законодательному собранию вооружить пикой любого кто способен ее поднять и пробил декрет обязывающий всех кузнецов ковать в первую очередь пики. Карно называл пику «рукой свободы», а его коллега Бриссо высказался еще пафоснее – «Пика начала революцию, пика ее и завершит», прежде чем лично познакомился с другим символом Революции, а именно с гильотиной.
Пика нравилась революционному руководству по нескольким причинам, в основном идеологическим, а не военным. Вести огонь тогдашними ружьями требовало большой координации и слаженности действий, первый ряд стреляет, второй заряжает, и т.д. А пика подходила и для тех кто не был обучен. Более того, история пики была насквозь пронизана мотивом «простонародье побеждает аристократов». В позднее средневековье звезда конных рыцарей быстро закатилась когда все поняли что несколько пеших пикинеров могут такого рыцаря запросто спЕшить и добить. Более того, все читали античных авторов, о том как греки побеждали превосходящие силы персов с помощью копий – прообраза пик. Речи в конвенте изобиловали призывами уподобиться древним спартанцам и афинянам.
Романтизация средневекового холодного оружия немного странно выглядит для страны способной производить лучший огнестрел и лучшую артиллерию в тогдашнем мире. Но никто не осмеливался спорить с Комитетом Общественного Спасения и летом 1793 армия получила сотни тысяч свежооткованных пик. Если какой-то генерал жаловался на бесполезность этого оружия, против его имени ставился жирный минус и его ждали большие непрятности. Но одновременно с пиками Лазар Карно все-таки и про огнестрел не забыл. В 1793 главная оружейная мастерская Франции выпустила 9000 мушкетов, а в следующем году – уже 145000.
(Последнее боевое применение пики о котором я знаю, случилось в первую мировую. Речь идет о казаке Козьме Крючкове, который с тремя сослуживцами справился с разъездом из 20+ немецких улан – в разных версиях по разному. Крючков орудовал именно пикой, но опять же в разных версиях не то своей, не то немецкой. У донских казаков в первую мировую пики действительно входили в экипировку наряду с шашками).
* * *
До роспуска Комитета в 1794 генерал Дюма регулярно с ним переписывался во всем вопросам командования – стратегическим, тактическим и логистическим. По нескольку раз в неделю он получал письма подписанные Карно или кем-то еще из членов комитета.
Наверное, получая свои генеральские эполеты, Александр Дюма понимал что командовать в таких условиях будет ох как нелегко. Но он был отважен, самоуверен и упрям. И глубокая убежденность в революционных идеалах предавала ему некую броню, которая просто не давала вырасти страху. Дюма без остатка поставил себя службу Революции, хотя изначально не был человеком так уже интересующимся политикой. Но ему действительно было некуда деваться. В отличии от белых коллег он не мог уехать в эмиграцию. Куда бы он поехал? Во всем тогдашнем мире люди его цвета кожи были в лучшем случае вторым сортом, а большинство были рабами. Революционная Франция было его землей обетованной, даже если приходилось делить ее с не слишком приятными людьми. Дюма нашел Дело Своей Жизни, то за что умереть не страшно и не жалко. Это стало причиной того что он чувствовал себя неуязвимым и каждая следующая опасность которую он преодолевал добавляла ему еще больше уверенности.
10 сентября, через неделю после назначения Александра Дюма дивизионным генералом, его жена Мария-Луиза родила их первого ребенка, дочь. Девочку назвали Александрин-Эме. Александру удалось вырваться в отпуск к своей семье всего на четыре дня. Потом ему пришлось ехать к месту нового назначения – командовать армией западных Пиреней, на испанскую границу. Дела там обстояли неважно. За пять месяцев там сменилось четыре генерала – всех снял с должности Комитет Общественного Спасения. Дюма получил от военного министра письмо где высокопарные похвалы его отваге и патриотизму сочетались с не слишком завуалированными угрозами в стиле «только попробуй не побеждать».
Клод Лабуре, который теперь с удовольствием называл зятя «генерал», писал другу семьи:
Генерал приехал 15-ого числа, а уехал вчера, 19-ого. Через несколько дней он будет в Пиренеях. Малышка чувствует себя хорошо и Мария-Луиза тоже. Она вела себя очень мужественно, пока ее супруг был здесь и лишь после его отъезда дала волю слезам. Сегодня она уже не плачет. Она находит утешение в том что жертвы приносятся ради нации.
Ничего особенного на испанской границе Александр Дюма сделать не успел. Там его настиг приказ о переводе на другую должность – командовать армией в Альпах. Уроженцу тропиков предстояло сражаться в ледяных горах, несколько тысяч метров над уровнем моря.
* * *
Для армии Альп Дюма тоже был уже не первым командиром, а именно четвертым. Сохранилось его письмо парижскому начальству, что он едет к месту нового назначения с двумя адьютантами, офицерами по фамилии Эспань и Пистон. Оба было его однополчанами еще в шестом полку драгун королевы. Эспань был личным другом Александра и свидетелем у него на свадьбе. Пистон, на восемь лет старше, был опытным и бывалым человеком, находившим выход из самых невозможных ситуаций. Оба были рады присоединиться к Дюма, как будто чувствовали что его звезда приведет и их к славе.
Армия Альп была размазана (другого слова не подберешь) по пяти департаментам. Везде горный ландшафт и так себе дорожная сеть сильно осложняли задачу поддерживать коммуникации и логистику. Когда я посещал места этих боев, пришлось ждать до июня пока на шоссе растает снег. Когда я полз в машине вверх по этим покрытым снегом крутым склонам – соверешенно нереальное зрелище летом – у меня кружилась голова и я не мог не думать какого здесь было Александру Дюма и его товарищам, верхом и без зимнего обмундирования, в январе. На лыжном курорте Бург Сен Морис местный чиновник пустил меня в обычно запертое помещение местной ратуши, пожалел незадачливого исследователя. В ратуше хранится картина изображающая как командир войск Сардинии формально сдается французам во главе с Александром Дюма.
Писатель Дюма рассказал о том как его отец посетил Бург Сен Морис. Дюма ссылается на старого друга своего отца, Поля-Фердинанда Дермонкура.
Отец проходил через Сен Морис необычайно суровой зимой. Первое что он увидел посреди площади – это готовую к употреблению гильотину. Ему уже рассказали что на этой гильотине вот-вот будут казнены четверо несчастных чье преступление состояло в попытке спасти церковный колокол от конфискации и переплавки. Это преступление не показалось отцу достойным казни и, повернувшись к капитану Дермонкуру, он сказал ему так: «Дермонкур, нам всем холодно, в том числе, я уверен, и вам. Мы не найдем дров там куда мы идем, поэтому проследите чтобы эту дьявольскую машину демонтировали и распилили на дрова. Таким образом мы согреемся.»
Вполне возможно, что Дермонкур что-то такое Дюма-сыну рассказал. В 1830-ые годы, после того как Дермонкур сделал блестящую карьеру при Наполеоне и вышел на пенсию писать мемуары, высказываться в таких выражениях про гильотину стало модно и безопасно. Но я сомневаюсь что в январе 1794, в самый разгул террора, подобным образом мог высказываться даже Александр Дюма. Да, он был фаталистом, да, он не боялся смерти – но это не означает что он активно ее искал. Так или иначе, в скором времени Комитет Общественного Спасения до Дюма все-таки добрался, правда по совсем другому поводу.
* * *
По пути на север генерал Дюма и его адьютанты прошли через Лион, родной город Пистона. В октябре, после двухмесячной осады, правительственные войска отбили Лион у группы контр-революционеров которая весной свергла местное якобинское правительство. Коллективное наказание Лиону было ужасным. Было вырезано две тысячи человек, разрушены многие великолепные здания. Даже название городу сменили – назвали Освобожденным. Кто-то из местных якобинцев не без удовольствия сообщил генералу Дюма – на него в Париж уже пошел донос в Комитет общественного спасения. Суть претензии – присутствовал на Марсовом поле в июле 1791 когда войска открыли огонь по демонстрантам. Этого одного было достаточно чтобы заклеймить Дюма прихвостнем Лафайета, аристократом и врагом Революции. Александр не испугался и написал в Париж длинное и страстное письмо в котором утверждал что да, был на Марсовом поле, да, его солдаты служили живой перегородкой между людьми Лафайета и демонстрантами и спасили «более двух тысяч жизней». В Париже офигели от такой наивности пополам с нахальством и решили что такой человек просто не способен плести заговоры, у него что на уме, то и на языке. Да и находить ему замену командовать армией в Альпах было недосуг. Дюма отправился в горы, но это было далеко не последнее его столкновения с зловещим Комитетом. Можно сказать что Эдмона Дантеса Александр Дюма-писатель списал с отца. До того как заключение в замке Иф сделало из него графа Монте Кристо, Эдмон Дантес не был способен ни врать, ни выкручиваться, ни интриговать – даже ради собственного спасения.