Черный Кодекс
Шарль послал за братом вооруженную погоню и какое-то время его лично искал. Он даже нанял судно чтобы обследовать береговую линию. Бесполезно. Антуан как сквозь землю провалился.
Общество было скандализовано. Беспутный братец уважаемого плантатора исчез в джунглях с тремя рабами. Больше всего боялись что он присоединится к маронам. Так называли общины беглых рабов и их потомков (мулатов, самбо), которые жили в горах и по берегам изолированных бухт. (Название происходит от испанского слова «симаррон», то есть «дикий, не ручной» и этим словом обозначались одичавшие потомки домашних животных привезенные в Новый свет Колумбом и другими конкистадорами). Джунгли и горы давали маронам убежище, они были вооружены и настолько опасны что власти пытались с ними договариваться, а не ловить и сажать. Белых они тоже к себе принимали, тех кого изгнало белое общество, а если такой человек еще и воевать умел – совсем хорошо.
Шарль мог только строить догадки. Если бы Антуан жил в городе или поселении, то его бы наверное уже нашли. Может он сел на корабль и уплыл на Мартинику или Гваделупу, а то и вовсе на Ямайку, под защиту англичан?
В 1757 году умерла маркиза, мать Шарля и Антуана, а старый маркиз последовал за ней на следующий год, в день Рождества. Французские налоговые власти пытались найти старшего сына и наследника, но через какое-то время сдались и в официальных документах появилась запись «неизвестно где он живет, что он делает и женат ли он». Кто-то утверждал что Антуан женился на богатой наследнице на Мартинике, а кто-то утверждал что он вообще умер.
* * *
Но Антуан не умер, не уехал на Мартинику и не присоединился к маронам, хотя ему пришлось пройти занятые ими земли. Маленький отряд из трех цветных и одного белого несколько недель шел по джунглям, постепенно оставляя внизу море и побережье. Центральная часть острова находится на высоте семь тысяч футов над уровнем моря, а Антуану и его спутникам пришлось добираться туда из далеко выдающегося в море полуострова на юго-западе. Они пришли на нагорье, которое местные называли Гранд-Анс (Большая Бухта).
Если Санто-Доминго можно было условно считать «диким западом», то Гранд-Анс был Сьерра-Невадой, самой неосвоенной частью острова. Там не было дорог, только вьючные тропы и легче было доставить письмо из одной части острова в другую морем, лишь бы не соваться в этот опасный регион. В горах можно было вести партизанскую войну до бесконечности, здесь дважды массово восставали рабы. Многие плантаторы тут были мулатами или вовсе свободными неграми. Никто не задавал вопросов. Лучше места спрятаться не придумаешь.
Нагорье Гранд-Анс не подходило для выращивания сахара, но богатая минералами почва прекрасно рождала вторую по прибыльности сельскохозяйственную культуру – кофе. Кофейные плантаторы не могли рассчитывать на такие баснословные прибыли как сахарные, но и производство не требовало таких астрономических вложений. Небольшие кофейные плантации на горных склонах не требовали даже близко столько рабов и вообще были совершенно иначе устроены. Здесь, если ты разумно обрабатывал несколько арпанов (французская мера площади, около 220 квадратных футов), ты мог очень даже неплохо жить.
Когда Антуан поселился в округе Жереми, там жило еще сравнительно мало народу. В переписи значатся 2643 души – 2147 рабов, 109 свободных цветных и 387 белых. Местные плантаторы кроме кофе выращивали всего понемножку – хлопок, индиго, какао, древесину. Климат был в основном мягкий, и хотя с апреля по октябрь продолжался сезон дождей, нагорье было избавлено от разрушительных ураганов которые регулярно обрушивались на побережье. В вулканической почве хорошо росли овощи и бахчевые. Всюду бегали одичавшие коровы, свиньи, собаки и кошки. Сохранились даже записи об одичавших верблюдах, которых кто-то из колонистов привез из северной Африки в качестве интересной диковинки.
Эти места дали приют буканьерам. Золотой век пиратства остался далеко в прошлом и буканьеры вернулись к своему традиционному занятию – охоте и торговле мясом. Термин «буканьер» происходит от аравакского слова «buccan», обозначающего деревянную раму для копчения и поджарки мяса. Когда охота не приносила дохода, они нанимались на соляные шахты или матросами на каботажные суда. Это был совершенно другой мир, ничем не похожий на мир сахарных королей и колониальных бюрократов на побережье. Тут то и обосновался Антуан и начал выращивать кофе. Он оставил в прошлом имя Александр Антуан Дави де ла Пайетри и назвал себя Антуан Деллиль, то есть Антуан с Острова. Ту информацию которую не могли отыскать королевские чиновники, много лет спустя нашел частный детектив нанятый зятем Шарля де ла Пайетри. Из его записей и различных купчих мы знаем что Антуан дал Катин отставку (хотя освободил ее и разрешил жить у себя на ферме на положении вольной) и завел новую любовницу, не то негритянку, не то мулатку (в разных документах по разному), за которую заплатил «непомерную сумму».
Ее звали Мари-Сессетт. 25 марта 1762 она родила Антуану сына, которого родители назвали Тома-Александр.
* * *
Статья 9 Черного Кодекса начиналась с очень суровых мер по отношению к колонистам которые приживали детей с рабынями. Но тут же появлялась лазейка
«Меры предусмотренные данной статьей не должны приниматься к владельцу который не женат в течении всего незаконного союза и женится на рабыне, матери своих детей, по законам церкви. В этом случае она освобождена и ее дети становятся свободными и законными детьми своего отца»
Эта лазейка создала целый класс цветных людей с беспрецедентными в колониальном обществе социальной мобильностью и материальном благосостоянием. В мире где рабство приобрело промышленные масштабы и было обусловлено в первую очередь цветом кожи, эти люди получили неслыханный пакет прав: равные права перед законом, право обращаться с петициями к королю, право наследовать и передавать свою собственность по наследству. Особенно это было заметно на креольских женщинах. Они владели бизнесами, держали салоны, ходили в оперу и одевались по парижской моде. Но угроза рабства висела даже над ними, а в Черном Кодексе было немало лазеек и неточностей, и ситуация человека могла измениться буквально за один день. (Вспомним Касси в «Хижине дяди Тома». Начиналось все куда как замечательно – девочку наряжали как принцессу, она играла на равных с белыми сиблингами, училась в школе при монастыре, знала французский как родной, умела вышивать и играть на пианино. А закончилось все на хлопковом поле во власти садиста)
Людовик XIV обнародовал свой Черный Кодекс в 1685 году. К тому времени как братья де ла Пайетри приехали в Санто Доминго, Шарль уже не смог бы жениться на креолке или мулатке с большим состоянием. Уже колониальное правительство обеспокоилось большим количеством финансово независимых, а то и попросту богатых цветных женщин. Именно на них предпочитали жениться только что прибывшие колонисты. Белых невест было меньше и они были на круг беднее. Были приняты такие законы что официально жениться на бывшей рабыне стало очень сложно, чтоб не сказать невозможно. По прежнему все упиралось в порядочность и добрую волю белого мужа-отца-хозяина. Мог оставить в рабстве, мог освободить. Мог кого-то из детей освободить, кого-то нет. Так и вышло с Антуаном и его любимым старшим сыном. Колониальное правительство еще постаралось сделать освобождение рабов делом материально невыгодным. На каждую данную «вольную» хозяин должен был заплатить налог в казну.
Несмотря на утверждения внука Антуана, писателя Александра Дюма, нет никаких доказательств что Антуан и Мари-Сессетт были официально женаты. Если бы такой документ существовал, его бы наверняка нашли. В свое время писатель выложил на его поиски немалую сумму.
* * *
Первые двенадцать лет Тома-Александра прошли в диковатом, но бурно развивающемся портовом городке Жереми. Сам город был Тома-Александра ненамного старше. Тут хватало таверн и бильярдных, салунов и борделей, но не было ни цервки, ни официальной резиденции правительства, а священник был вынужден жить в каморке на территории порохового склада. Наверное мальчик повидал на улицах всякого – дуэли, проституток, петушиные бои, еле державшихся на ногах пьяных и обкуренных наркоманов. В городе не было питьевой воды – что гарантировало держателям салунов стабильный доход. Город довольно круто поднимался в гору от залива, шел вверх несколькими террасами.
Детство Тома-Александра совпало с бурным экономическим развитием Жереми и всего региона. Место было отсталое и расти ему было некуда кроме как вверх. К началу 1780-ых темпы экономического роста тут были самые быстрые в Санто-Доминго, обогнали даже «сахарные» регионы на побережье. Причина была в глобальном росте цен на кофе (что принесло бы Антуану немалый доход имей он хоть каплю деловых способностей – но увы). В гавани толпились корабли, стремясь взять на борт ценный груз, вкус к которому почувствовала Европа. Цены на сахар падали, цены на кофе росли и в Жереми стали прибывать разные честолюбивые люди из других частей Санто-Доминго и аж из Франции.
Наверное Антуан с неудовольствием взирал на появившуюся на улицах города королевскую полицию. Официальной целью их присутствия была борьба с маронами и буканьерами (те охотились без лицензии), но Антуан понимал что фронтир перестал быть фронтиром и королевские чиновники его рано или поздно здесь достанут. А вот у маленького Тома-Александра белые униформы полицейских с золотыми галунами и вышитыми французскими лилиями вызывали совсем другие чувства – ведь лица этих полицейских были такими же как у него, а то и темнее. Командовал полицией белый инспектор, но она почти целиком состояла из мулатов.
Тома-Александр мог ежедневно наблюдать как люди внешне на него похожие танцуют, ездят верхом и дерутся на шпагах как настоящие французские дворяне. Наряды мулаток и креолок (перепев с парижских мод, все-таки в эту отдаленную провинцию модные веяния запаздывали на год-два) поражали роскошью. Свадьбы и дни рождения правящей четы (Людовика XVII и Марии-Антуанетты) отмечались грандиозными балами. В этот период Санто-Доминго и другие французские колонии стали настоящей культурной столицей Нового света. Между 1764 и 1791 годами в Санто-Доминго было показано более трех тысяч спекталей. Популярными были оперные постановки, жанр комедиа дель арте и креольские интерпретации пьес Мольера. В то время как театральные постановки в английских колониях северной Америки проходили в наспех переделанных складских помещениях и залах судов, во французских сахарных колониях строили великолепные оперные и драматические театры. Здесь гастролировали французские, итальянские, английские и даже русские звезды. Потом местные начали учиться профессиональному балету, опере и драматическому и искусству и появились первые цветные звезды сцены.
Белые колонисты недовольно ворчали, но французское колониальное правительство поощряло свободных цветных людей заниматься искусством. В официальном документе 1780-ого года говорится о трансформирующем эффекте искусства на людей с африканскими корнями. Там сказано что французский театр поможет свободным неграм «отряхнуть дикость своего происхождения и стать цивизованными в своих манерах и обычаях».
Тут расцветало расово многообразное общество и белые колонисты отреагировали как и следовало ожидать. В то время как расизм против рабов был густо замешан на презрении и страхе перед восстанием (я бы еще добавила на нежелании терять материальную выгоду от рабского труда), расизм против свободных цветных был замешан на элементарной зависти. С конца 1770-ых начали принимать законы запрещающие креольским женщинам нарядно одеваться и предписывающие всем людям с африканскими корнями добавить к африканское имя к французскому. И везде один и тот же мотив – граница между белыми и цветными должна быть четкой и не пересекаться. (Вспомнила Татьяну Толстую с ее воплями).
Тома-Александр не только болтался по городским улицам. Он много времени проводил в лесу, с детских лет охотился, чувствовал себя как дома на лоне тропической природы. Через много лет, на другом конце земли, он будет рассказывать о тропических лесах уже своему сыну, а тот будет слушать эти рассказы как волшебную сказку. Наверняка там же он научился понимать животных, что потом сделало его непревзойденным кавалеристом – ведь немало в этом деле зависит от способности «чувствовать лошадь».
У Тома-Александра было главное. У него был отец, который не гнушался проводить с ним время и учил всему что знал сам. Антуан бежал из приличного общества, но его образование при нем осталось. Да, он не был сильно книжным человеком, но в набор французского аристократа тех лет непременно входили античные авторы. В юности Антуан был артиллеристом, а это означает хотя бы сносные знания математики, баллистики и фортификации. Может быть он брал сына в оперу; когда через несколько лет Тома-Александр будет представлен парижскому высшему обществу, все в один голос отметят его великолепные манеры и умение держаться. И разумеется бывший офицер научил своего сына стрелять, держаться в седле и фехтовать – то без чего мужчине восемндацатого века было просто никуда.