«На земле Франции рабов нет»
Пока Антуан не отдал его в залог что заплатить за свой билет, Тома-Александр почти не расставался с отцом. Он привык к городку Жереми, где мулаты составляли большую часть населения и где его отец изображал из себя скромного фермера. Теперь ситуация радикально поменялась. Человек которого он знал как жесткого и нелюдимого изгнанника, теперь был богат, титулован и беззаботен. Нет никаких свидетельств что Антуан вообще вспомнил что у него есть другие дети, но теперь он хотел дать Тома-Александру все что полагается сыну дворянина.
Тома-Александр пропустил некоторые необходимые стадии воспитания будущего аристократа. Под руководством священника или светского гувернера (иногда и того, и другого) мальчики из титулованных семей изучали латынь, древнегреческий, географию, историю, философию, литературу и математику. Обязательны были уроки танцев, фехтования и верховой езды. К тринадцати годам это все уже полагалось знать. Тома-Александру было почти шестнадцать когда он с отцом и мачехой переехал в Сен-Жермен-на-Ле и он был настроен наверстать упущенное.
Утренние часы в академии Ла Бусьер были посвящены наукам, а потом школяры совершенствовались в верховой езде в манеже и в фехтовании в специально оборудованном зале. Тома-Александр обладал превосходными физическими данными и любая физкультура блестяще ему удавалась. Именно здесь подросток познакомился с человеком который надолго стал для него наставником и образцом для подражания.
Звали этого человека шевалье де Сент-Жорж и он был Тома-Александра вдвое старше. Шевалье невероятно модно одевался, носил роскошные парики, а шоколадного цвета кожу имел обыкновение запудривать. Наряжаться и пудриться де Сент-Жорж мог сколько влезет потому что современники признавали его лучшей шпагой Европы. За последние пятнадцать лет никто не мог его победить – кроме одного итальянца, с которым де Сент-Жорж сражался будучи больным и едва стоя на ногах.
При рождении де Сент-Жоржа звали Жозеф Булонь. Он родился в 1745 на одном из островов Гведелупы (до сих пор департамент Франции) и был сыном присланного из метрополии королевского чиновника и свободной негритянки по имени Нанон. Так же как отец Тома-Александра, отец Жозефа был вынужден бежать от правосудия – убил кого-то. Но через два года он получил королевскую амнистию и вернулся на Гваделупу – забрать сына.
Жозеф проявил себя как блестящий фехтовальщик и наездник, пробился в королевскую гвардию и получил право именоваться «шевалье». У него был талант не относящийся к лошадям и шпагам – он великолепно играл на скрипке, начал еще мальчиком на Гваделупе. Жозеф проявил себя не только как исполнитель, но и как композитор и аранжировщик. Выросшая в Вене Мария-Антуанетта имела очень высокие требования к музыке (в детстве ей доводилось слушать игру своего ровесника Вольфганга Амадея Моцарта), и говорила что шевалье де Сент-Жорж единственный маэстро во Франции которого можно слушать без риска увядания ушей.
Посетивший Францию в конце 1770-ых будущий второй президент США Джон Адамс оставил про шевалье такую запись.
«Этот мулат лучше всех в Европе ездит верхом, стреляет, фехтует, сочиняет и исполняет музыку. Он попадает из пистолета в монету подброшенную в воздух».
Шевалье де Сент-Жоржу было суждено достигнуть потолка выше которого человеку его цвета в то время и в том обществе было просто невозможно подняться. Когда он рассматривался на пост директора парижской оперы, три примадонны написали Марии-Антуанетте возмущенное письмо что честь не позволит им исполнять приказания какого-то мавра.
В этот период де Сент-Жорж занимался в основном музыкой и своей бурной личной жизнью, но совсем без шпаги жить не мог и регулярно наведывался в свою альма-матер обучать молодые таланты. Один из учеников в академии, судя по записям в дневнике тот еще расист, оставил такую завистливую запись: шевалье де Сент-Жорж «имел поединок с очень богатым молодым человеком, той же расы что он сам».
Уже тогда по стилю и агрессивности Тома-Александра было заметно что он скорей человек сабли чем человек шпаги. Шпага – оружие выяснения дворянских отношений, а более длинная и тяжелая сабля – оружие для реального боя с реальным врагом.
* * *
Как же стало возможным чтобы мулаты и сыновья рабынь жили в столице колониальной империи жизнью не просто свободных людей, а жизнью аристократов? Ответ на этот вопрос следует искать в архивах французских судов.
Философы французского просвещения любили использовать понятие рабство для обозначения угнетения человека человеком, особенно политического угнетения. «Человек рождается свободным, но он повсюду в цепях» — написал в 1762 Жан Жак Руссо. Целое поколение адвокатов-идеалистов применили идеи просвещения в судах, помогая рабам добиться чтобы к ним относились как другим французским подданным. Почти во всех случаях они добились свободы для своих клиентов, чернокожих и мулатов. Людовик XV был в ярости, но сделать ничего не мог. Фраза «абсолютная монархия» не отражает всей ситуации. Франция «старого режима» была государством законов где применялось прецедентное право, где из искры просвещенного разума то и дело возгоралось пламя равноправия.
В королевской Франции не было законодательного собрания наподобие английского парламента. По французски словом parlement обозначалось постоянное судебное присутствие. Вопросы морского права и международной торговли решал отдельный адмиралтейский суд, но большую часть дел рассматривали двенадцать региональных судов и столичный parlement par excellence. Известная фраза короля-Солнце «государство это я» была сказана именно в контексте конфликта между королем и судом. Людовик Четырнадцатый сделал всё чтобы лишить суды влияния, но после его смерти в 1715 они снова начали свою работу в полном объеме. В отличии от нынешних французских судов которые в основном основывают свои решения на наполеоновском кодексе, дореволюционные суды руководствовались прецедентным правом. За неимением законодательного органа эти суды не только толковали закон, они его создавали.
Задолго до того как в 1772 решение по делу Сомерсет породило аболиционисткое движение в Англии, французские адвокаты пером защищали идею равенства рас, как потом Сент-Жорж и Тома-Александр защищали ее шпагой и саблей.
В 1691 году двое рабов бежали от своего хозяина на Мартинике и зайцами пробрались на корабль отплывающий во Францию. В порту назначения их обнаружили и доложили королю. Людовик Четырнадцатый только за шесть лет до этого издал Черный Кодекс. Рабство в колониях это одно, а в метрополии – это совсем другое. Запись из Адмиралтейства: «Король принял решение относительно двух негров с корабля «Уазо» (Птица). Его величество счел правильным не возвращать невольников их хозяевам так как они попадают под защиту законов направленных на благо подданных его величества как только они ступили на землю Франции».
Те же принципы, по крайней мере в теории, существовали в Англии. Считалось и озвучивалось что сам английский воздух слишком чист для рабов и любого раба добравшегося до метрополии превращает в свободного. В популярной песне пелось «Правь, Британия, правь на морях, британец не будь рабом никогда!»
В 1715 году некая дама из колоний привезла во Францию чернокожую девочку и временно оставила ее в женском монастыре в Нанте, как оставляют чемодан в камере хранения. Но когда хозяйка засобиралась домой, монахини ребенка отдать отказались. Местный адмиралтейский суд постановил что девочка свободна потому что хозяйка не заявила ее как свою собственность когда въезжала из колонии. Мэр Нанта, главного порта страны, обратился в Версаль с прошением принять какой-то закон для подобных ситуаций – он-то знал что они будут возникать снова и снова и падать ему же на голову. Ответом стал эдикт 1716 года. С одной стороны он признал право колонистов привозить во Францию рабов без риска их потерять, с другой – обусловил это право большим количеством формальностей. Рабов разрешалось привозить в метрополию только с целью обучить их ремеслу или подготовить к крещению. Если хозяин не заполнил у своего колониального губернатора нужные бумаги и не заявил о цели привоза раба во Францию, раб мог получить свободу.
Следующий шаг произошел двадцать лет спустя, в 1738 году. Парижский суд получил прошение от молодого человека. Тот написал его прямо из тюремной камеры. Звали его Жан Буссо и он был собственностью губернатора Сан Доминго. Началось все с того, что губернатор умер, а его вдова отправилась во Францию. Здесь она снова вышла замуж за невысокого чина офицера по имени Бернар Верделен и они вдвоем отправились на Сан Доминго разбираться с наследством. Они вернулись во Францию и в числе другой собственности привезли с собой Жана Буссо. Десять лет он работал у них поваром. Но потом он влюбился в местную жительницу и женился на ней. А это уже было нарушением закона, потому что по эдикту 1716 без согласия хозяев раб не имел вступать в брак на территории Франции. Так Жан Буссо оказался в тюрьме.
По материалам дела, узнав о женитьбе, хозяин Жана Буссо, Бернар Верделен, превратил его жизнь в настоящий ад. Буссо повезло с командой адвокатов-правозащитников. Они требовали для Жана Буссо не только свободы и права жить с женой – они требовали чтобы Верделен заплатил ему за десять лет работы.
Дело Буссо стало важной вехой в правозащитной истории. За полвека до революции адвокаты взялись доказать что рабство противоречит закону, морали и национальным ценностям французского народа. Во вступительном слове они начали с исторического эксурса – что рабство на французскую землю принесли легионы древнего Рима, которые приперлись и поработили коренное население, то есть предков всех присутствующих кроме Жана Буссо. Прародители французов франки никогда не практиковали рабство. Само слово «франк» означало «свободный человек». Они процитировали изданную в 1570 в Париже книгу «Всемирная история» где рассказывалось что приезжавшие во французские порты иностранцы могли избавиться от власти своих хозяев криком «Франция и свобода!».
На протяжении всего заседания адвокаты напирали на то, что раса их клиента далеко не главный фактор в деле и вообще значения не имеет. Жан Буссо «француз потому что родился подданным нашего короля; наш единоверец потому что исповедует ту же религию что мы; наш согражданин потому что живет среди нас и по нашим законам». Раса его жены даже не упоминалась – легко представить себе какие вопли раздались бы в суде в британских колониях США если бы там фигурировал черный женившийся на белой.
Адвокат Верделена на спорил с принципом что пребывание на территории Франции делает человека свободным, но настаивал что из этого принципа есть исключение и это люди с африканскими корнями. Применять этот принцип к неграм значит спровоцировать бунт в колониях; «несметные богатства которые король и страна получают из этих земель станут ценой этого бунта».
Жан выиграл дело. Суд присудил Верделену заплатить ему 4200 ливров удержанный зарплаты, плюс компенсацию за заключение в тюрьму и судебные издержки. Чета Верделен подала апелляцию королю, но король отказался ее рассматривать с мотивировкой «этот шум меня утомил». Чтобы сигнализировать свое отношение к этому вопросу, король запретил Жану Буссо жить в Париже и возвращаться в колонии.
Отметив что «все больше и больше негров воспринимает свободный дух Франции и это может привести к прискорбным результатам», король издал новый эдикт. Если хозяин не оформил на раба правильные документы, если держал его во Франции для неразрешенных целей или дольше положенного – такой раб не получал свободу. Он становился собственностью короны и мог быть депортирован обратно в колонии. Более того, запрещалось даже давать рабам вольную на территории Франции иначе как по завещанию.
На период 1740-ых годов иски о свободе прекратились, а Людовик Пятнадцатый стал необычайно популярен в народе благодаря своим военным и дипломатическим победам. Но этот медовый месяц закончился и сменился периодом неразберихи и хаоса. Выходцы из колоний снова начали обращаться в суды и получать свободу. Возникла целая плеяда адвокатов специализировавшихся на таких судах и таких аргументах. И, как положено, у этих адвокатов нашлись идейные противники. Самым зловещим оказался человек по имени Гийом Понсе де ла Грав. Он жил в восемнадцатом веке, но во многом стал предтечей идейных расистов веков девятнадцатого и двадцатого. Он писал что суды подходят к проблеме неправильно потому что неправильно ее формулируют. Проблема Франции не рабы, а чернокожие в любом статусе.
«Присутствие во Франции чернокожих, любого достатка и статуса, само по себе опасно. Они опасные люди. Ни один из них, получив свободу, не распорядился ей правильно».
Де ла Грав первый призвал регистрировать чернокожих во Франции чтобы справиться с этой угрозой.
* * *
Жозеф Булонь был еще совсем молод когда ему впервые пришлось защищать свое человеческое достоинство от расистов со шпагой в руке. Надо сказать что отец его во всем поддерживал и даже обещал за победу на дуэли нового коня. Дуэль эта стала публичным событием, люди заключали пари на результат. Жозеф покрошил противника в капусту. При всем своем расизме Людовик Пятнадцатый был более чем впечатлен и взял Жозефа в свою охрану. Так мулат стал шевалье. Так как шевалье должен был быть непременно откуда-нибудь, Жозеф назвался шевалье де Сент-Жорж (есть версия что так называлась резиденция его отца на Гваделупе). Но в то же время как Жозеф Булонь стал шевалье, Гийом Понсе де ла Грав стал главным королевским прокурором и оседлал своего любимого расистского конька – продолжал требовать регистрации для всех чернокожих.
Весной 1762 в Париже был опубликован ордонанс что все кто имеет африканских предков обязан явиться в суд и зарегистрироваться. На исполнение приказа отводился месяц. Де ла Грав посещал эти заседания самолично.
Этот ордонанс оставил нам подробную картину негритянского населения Парижа на тот момент. Большинство приехало с карибских островов, 25% с колоний в Индийском океане (Мозамбик, Мадагаскар, Индия), 10% из западной Африки и 6% из северной Америки. Мужчин было втрое больше чем женщин и 27% регистрирующихся обозначили себя как свободных.
Следующие пару десятков лет де ла Грав был занят тем что проповедовал опасность межрасовых браков всем кто соглашался его слушать. Он нашел мощных союзников в лице руководства Адмиралтейством и министерством колоний. В 1763 у Франции были все причины замкнуться в националистической паранойе – Франции потеряла все свои территории в северной Америке по унизительному мирному договору об окончании Семилетней войны. Это были земли от Ньюфаундленда в нынешней Канаде до Нового Орлеана, земли которые Франция двести лет до этого исследовала, в которые вкладывала деньги. Французские владения в Индии по этому же договору остались без армии. Единственное что Франции удалось сохранить, это сахарные колонии в Карибском море.
9 августа 1777, через год после приезда Тома-Александра во Францию был издан новый свод законов относительно темнокожих иммигрантов, куда более драконовский. Этот закон устанавливал в восьми главных портах Франции тюрьмы временного содержания для негров и мулатов, куда их отправляли прямо с корабля тепленькими, этакие аналоги современных тюрем для нелегальных иммигрантов. В законе говорилось что эти тюрьмы экстерриториальны, то есть в них действует колониальное право, а не право метрополии. В 1778 этот закон был дополнен еще двумя – все чернокожие жители Парижа должны были носить с собой сертификат с именем, датой рождения и именем владельца, если таковой был; кроме того запретили межрасовые браки.
Как и многие законодательные инициативы последних лет ancien regime, эта претворялась в жизнь из рук вон плохо. Королевская власть уже не внушала прежнего благоговения. Лишь Наполеон со своей эффективностью сделал эффективными иммиграционные тюрьмы.