Бабель. Москва, 1934
«Куча д*рьма, по которой ползают черви, снятая киноаппаратом через микроскоп—вот что такое писания Джеймса Джойса» — верещал в микрофон Карл Радек. Радек выглядел комично и карикатурно, но сидящему в зале среди других писателей Исааку Бабелю было не до смеха. Визг Радека отдавался от стен в Колонном зале Дома Союзов, где проходил первый съезд советских писателей. 700 литераторов, больше чем когда бы то ни было в истории России, собрались на съезд под руководством признанного корифея, похожего на моржа Максима Горького. Именно Горький попросил Бабеля вернуться из Парижа чтобы помочь его организовать съезд. Несмотря на терзавшие его смутные сомнения, Бабель не мог отказать своему наставнику.
Стены Колонного зала украшали портреты Шекспира и Сервантеса, Пушкина и Гоголя и каждый раз когда Бабель приходил и уходил, его взгляд упирался в соседнее здание, где висел огромный плакат со сталинским изречением «Писатели – инженеры человеческих душ». Душ ожидавших своих инженеров хватало. Советская власть сделала много чтобы повысить грамотность среди населения. Съезд начался с открытых литературных чтений в парке культуры и отдыха на Ленинских горах. Потом приходилось принимать многочисленные делегации – от пионеров до шахтеров до красноармейцев до представителей национальных меньшинств. Газета «Правда» посвещала съезду писателей первые полосы. Все было сделано для того, чтобы подтолкнуть советскую литературу работать, т.е. противостоять литературе капиталистического мира.
Для Бабеля начиная с начала тридцатых годов дела обстояли совсем кисло. После относительной свободы 1920-ых он оказался совершенно не у дел. Официальная литература писалась так называемыми агитбригадами – коллективами прикомандированными к заводу, домне или шахте. Свою задачу они видели в прославлении «своего» объекта. Независимый и беспартийный Исаак Бабель никак в эту схему не вписывался. Те, кто как Борис Пильняк и Евгений Замятин, рисковали публиковаться заграницей подвергались шельмованию и травле. На родине им тупо перекрывали кислород и не издавали. Пильняк был вынужден каяться и извиняться, но это ему не помогло. В 1938 он был расстрелян на полигоне «Коммунарка». Замятин отказался извиняться за свою антиутопию «Мы» и был вынужден эмигрировать во Францию.
Проблема состояла в том что написанное агитбригадами было абсолютно нечитабельно. Даже такой правильный советский человек как Максим Горький был вынужден это признать. И Сталин прислушался к Горькому. В 1932 году литературные агитбригады были распущены и был основан Союз советских писателей. Правильным литературным направлением был объявлен социалистический реализм. От обычного реализма от отличался тем что писатель должен был фиксировать не ту реальность которую видел, а «реальность в ее революционном развитии». Как выглядит реальность в революционном развитии на съезде и предстояло решить.
Очень скоро стало ясно что гораздо легче определить чем социалистический реализм не является, дать определение «от противного». Перво-наперво решили что это ни в коем случае не модернизм. Именно поэтому Радек прошелся по Джойсу на заседании посвященном иностранной литературе. В конце своей речи он сказал что социалистический реализм это антипод Джойса с его «Улиссом». История с публикацией «Улисса» была непроста, его периодически запрещали «за непристойность», но запретный плод сладок и к началу первого съезда союза советских писателей «Улисс» стал самым настоящим бестселлером. Для Радека роман Джойса стал олицтворением эскпериментального модернистского индивидуализма, смертельной судорогой «буржуазной литературы» растянутой на тысячу страниц. Досталось не одному Джойсу. Про написанное Марселем Прустом Радек сказал «старый мир, как шелудивая собака, которая уже ничего не может, только лежит на солнце и свои струпья лижет». Аморально любоваться на собственный пупок пока в мире такая тревожная обстановка. Нацисты жгли книги на улицах и площадях немецких городов и ни один порядочный писатель не должен писать так как будто он сидит в башне из слоновой кости. (Дальше цитаты из Радека каким репрессиям нацистский режим подвергал неугодных писателей).
Такой умный человек как Бабель не мог не заметить всей щекотливости ситуации. Да, в нацистском государстве задушена творческая свобода и литература поставлена на службу режиму. А судьи кто? А что в СССР? Что будет с людьми которым нравится читать Пруста и Джойса, а не агитки в стиле соцреализма? Что будем с ним, с Бабелем – ведь он умеет только описывать реальность как она есть, а не идеализированную версию которую требует соцреализм? По всей речи Радека были рассыпаны не слишком завуалированные угрозы в адрес тех кто вздумает артачиться. В качестве такого агента контрреволюции Радек привел в пример расстрелянного ЧК Николая Гумилева. А вот бывшую жену Гумилева поэтессу Анну Ахматову и писателя Михаила Булгакова не упомянул. Те отделались легким испугом, т.е. не увидели изнутри тюремных стен. Поэту Осипу Мандельштаму, арестованному за четыре месяца до начала съезда так не повезло. Он сочинил эпиграмму на Сталина и был достаточно осторожен чтобы нигде ее не записать, но недостаточно осторожен в вопросе кому он ее по памяти читал. Кто-то записал и настучал. Под пытками в лубянской тюрьме Мандельштам признался в своем авторстве. Можно сказать что его оставили в живых только потому что неудобно перед иностранными писателями приехавшими на съезд, например перед давним приятелем Исаака Бабеля Андре Мальро. Но посыл участникам съезда с советскими паспортами был однозначный – кто не с нами, тот против нас.
Пришла очередь Бабеля выступать. Все этого выступления с нетерпением ждали, хотя Бабель, в отличии от некоторых других писателей, не имел обыкновения носить себя, как сосуд с драгоценной влагой. Он не был наделен трагической красотой, как был ей наделен, например, Борис Пастернак. Исаак Бабель был веселым и смешливым, любил розыгрыши и шутки, в первую очередь над собой. Но в том зале только Пастернак и Горький могли сравниться с ним по литературному масштабу. Публикация в 1926 «Конармии» сделала Бабеля самым известным писателем в СССР. Будь то рассказ о гражданской войне, или о преступном мире еврейской Одессы, или об эпизоде детства – каждое предложение было тщательно выверено, ни одного лишнего слова, зато каждое из оставленных слов било точно в цель. С детства Бабель прекрасно знал французский и зачитывался в оригинале такими мастерами как Флобер и Мопассан. «Ни одна железная игла не может пронзить сердце так как точка поставленная в правильном месте» — написал он о своем опыте перевода Мопассана на русский. (Знаю я еще одного мастера пронзать читательские сердца правильно поставленными точками и предложениями состоящими из одного слова). Его стали читать и ценить зарубежом – в 1928 вышел французский перевод «Конармии», годом позже – английский. Среди многих кому понравилась «Конармия» был Эрнст Хемингуэй.
Но были у Бабеля и большие неприятности. Как раз в тот момент когда его открыли для себя иностранные читатели, части советского литературного истеблишмента наметили его в качестве будущей жертвы. В частности критик Александр Воронский, сначала восхищавшийся работой Бабеля, выкатил ему претензию что он непродуктивен, мало пишет. С выхода «Конармии» прошло шесть лет. Почему Бабель не пишет? Почему не издается? (Воронский тоже был расстрелян. Его дочь сидела в Эльгене вместе с Евгенией Гинзбург). Хуже всего, что молчание Бабеля заметили недоброжелатели сталинского режима. Американский троцкист Макс Истмен в 1934 выпустил книгу «Искусство в военной форме». Истмен был известен тем что в 1927 написал работу «С тех пор как Ленин умер», где критиковал зарождающийся сталинизм, ссылаясь в том числе на так называемое политическое завещание Ленина, точнее «Письмо к съезду». В этом письме в числе прочего предлагалось снять Сталина с поста генерального секретаря ЦК ВКП(б), прежде чем он натворит в партии и в стране непоправимых дел. Истмен вывез копию завещания на запад, перевел и распространял. Неудивтельно, что Сталин Истмена люто ненавидел. В книге «Искусство в военной форме» одна из глав называется «Молчание Исаака Бабеля». Там говорится что Бабель молчит потому что он писатель, а не коньюктурщик, и что они никогда не поставит свое перо на службу фанатикам и чинушам. Несомненно Истмен испытывал к Бабелю самые добрые чувства, но своей писаниной сделал его положение более опасным, сфокусировал на нем бессонный красный глаз из Кремля. Теперь Бабель должен был как-то выпутываться из этой истории. Он знал что у Сталина есть основания быть им недовольным. Маршал Семен Буденный, чьим детищем была Первая Конная, воспринял «Конармию» как клевету и оскобрление себе лично, поносил Бабеля на всех возможных форумах. Да и в личной жизни у Бабеля все было сложно и запутано. В 1925 его жена Евгения его оставила, уехала в Париж и увезла дочку Наташу. Надо сказать что у нее на это была более чем уважительная причина – Исаак открыто ей изменял с красавицей актрисой Тамарой Кашириной. У них родился сын Миша, но вскоре после родов Тамара вышла замуж за другого писателя, Всеволода Иванова, тот усыновил мальчика и воспитывал как своего. В 1932 году у Бабеля были проблемы с получением международного паспорта чтобы посетить в Париже жену с дочерью. Горький отправился на поклон к Лазарю Кагановичу и в конце концов паспорта добились. Но Сталин был недоволен и сказал что Бабель «недостоин того чтобы тратить на него иностранную валюту». В письме Кагановичу Сталин похвалил Михаила Шолохова и обругал «Конармию», типа Бабель не знает о чем пишет. То есть что бы Бабель не делал, Сталин был им недоволен.
* * *
Во второй половине дня 1 декабря 1934 Сергей Киров приехал в Смольный. С утра он дома готовил доклад который должен был сделать вечером на заседании партактива. Наверное он был погружен в мысли о предстоящем докладе и не заметил что по коридору Смольного за ним идет странный на вид человек. Киров свернул за угол, преследователь приблизился, достал наган и выстрелил ему в затылок. Сергей Киров умер на месте.
Убийцей оказался некий Леонид Николаев, сын пьющего плотника и уборщицы, который не был в состоянии удержаться ни на одной работе несмотря на членство в партии. Скрыть новость не удалось, гудела вся страна. Зачем Николаеву это нужно? Каковы его мотивы? Что у него за зуб на Кирова? Может это внутрипартийная борьба? Может он иностранный агент? Может решение убрать Кирова было принято наверху, то есть самим Сталиным? Последняя версия получила распространение на западе, а после перестройки – в СССР. Охранник Кирова погиб в подозрительной автокатастрофе, а те НКВДисты которые отвечали за его безопасность получили сравнительно легкие приговоры. Но по сей день нет никаких неопровержимых доказательств что ликвидация Кирова была идеей и волей Сталина.
Что несомненно – это то что Сталин воспользовался убийством Кирова как предлогом для закручивания гаек в партии и в стране и для разгона новой волны репрессий. Расследования неминуемо приводили к политическим противникам Сталина, к его потенциальным конкурентам. В главе НКВД Сталин поставил Николая Ежова прозванного за маленький рост и кровожадность «кровавым карликом». Эффективный и безжалостный бюрократ, Ежов быстро шел вверх по служебной лестнице несмотря на свою алкогольную зависимость, сексуальную распущенность и отвратительный характер. Его предшественник Генрих Ягода был арестован и вскоре «сознался» в том что учствовал в подготовке покушения на Кирова.
В сентябре 1936 Бабель пытался работать за письменным столом, но тревога грызла его изнутри. А работать было надо. Нужно было посылать деньги жене и дочери в Париж, матери и сестре в Брюссель. Его вторая жена Антонина Пирожкова (поженились в 1932) вспоминала что его доброта «граничила с катастрофической», что Исаак Бабель давал деньги всем и вся. А писать не получалось. Перед глазами был пример композитора Дмитрия Шостковича на чью оперу «Леди Макбет Мценского уезда» написали разгромную рецензию в «Правде». Началась кампания против формализма, любого искусства которое критик объявлял абстрактным, элитарным и претенционзным. Многие писатели запаниковали, но Бабель был уже закален своим конфликтом с маршалом Буденным. В марте 1936 в Москву приехал Андре Мальро и Бабель повел его к Горькому. Мальро, не стестняясь в выражениях, донес до Горького мысль что левые интеллектуалы на западе в ужасе от травли Шостаковича. Горький знал как убеждать Сталина. Он сказал что европейские интеллектуалы, какие бы они не были заблуждающиеся и слишком привязанные к идее индивидуальной творческой свободы, все-таки нужны, они делают в Европе общественное мнение. После этого накал травли Шостаковича слегка поубавился.
Бабель написал одну новую пьесу под названием «Мария». Действие пьесы происходит во время гражданской войны и Бабель провел несколько публичных чтений в московских театрах. Надеялся что поставят две версии – на русском и на идиш. И все рухнуло с убийством Кирова. Спектакль отменили. А когда в апреле 1935 пьесу напечатали в отраслевом театральном журнале, ее сопровождала рецензии от культурного редактора «Правды». Рецензия была написана в ключе «через губу» и «фу и фи». Даже Горький тут не мог помочь – пьеса ему не понравилась, он усмотрел там «бодлеровскую страсть к сырому мясу». Бабелю осталось только переиздавать старое. В финансовом плане спасала работа в кино – Бабель писал свои сценарии, полировал чужие и совершенно не настаивал на том чтобы его имя появлялось в титрах. Кроме этого Бабель без конца ходил по инстанциям и хлопотал за арестованных и исчезнувших. Он не мог отказать никому из родственников этих самых арестованных кто обращался к нему с такой просьбой. Андре Жид и Андре Мальро пытались вытащить их с Пастернаком на международный писательский конгресс в Париже, но Бабель не поехал. (Я думаю потому что знал что с женой его не отпустят).
В июне 1936 умер Горький. Его тело лежало для прощания в том самом Колонном зале Дома Союзов, где он за два года до этого предстедательствовал на первом съезде советских писателей. Искреннее горе Бабеля было перемешано с ужасом перед будущим. По воспоминаниям Антонины Пирожковой муж сказал ей: «Теперь меня в живых не оставят». К осени 1936 Бабель остался не только без защиты в лице Горького, но и от своих иностранных друзей. Мальро уехал в Испанию воевать, а Андре Жид впал в немилость когда опубликовал разоблачение сталинизма в работе «Возвращение из СССР». Друзья и коллеги Бабеля продолжали исчезать. Но у него еще остался козырь в рукаве. Звали этот козырь Евгения Фейгенберг. Бабель познакомился с ней Берлине в 1927. Красивая, умная и авантюрная Евгения работала машинисткой в торгпредстве. Была Евгения дочкой раввина из местечка близ Гомеля (я искала какое у нее было еврейское имя, не нашла). Убежала из дома, в 17 лет вышла замуж за одесского журналиста Лазаря Хаютина и работала в редакции. Потом ушла от Хаютина к красному командиру по имени Александр Гладун. Того назначили на дипломатичскую работу в Лондон и он увез Евгению в Англию. После шпионского скандала англичане выслали Гладуна в Москву, а Евгении удалось зацепиться в Берлине. Хотя она по документам оставалась женой Гладуна, Евгения запустила коготки в Исаака Бабеля, да и он особо не сопротивлялся. Он целый день катались по Берлину на такси, обнимаясь и целуясь на заднем сидении, а ночь провели в номере отеля, где остановился Бабель. Когда Евгения вернулась в Москву, они продолжали встречаться, как правило на квартирах подруг Евгении. Страсть постепенно иссякла, но Бабель и Евгения остались добрыми друзьями, и будучи редактором журнала «СССР на стройке», Евгения регулярно подкидывала Бабелю возможность подработать.
Когда разогнался маховик репрессий, Евгения сделала всё чтобы уберечь Бабеля. Возможность у нее была, потому что с 1929 она была женой того самого «кровавого карлика» Николая Ежова, которого ждало столь блестящее будущее главы НКВД. Познакомились они на отдыхе в Сочи. Евгения была сделана из того же теста что Эвита Перон – наличие у мужчины власти и возможностей заставляло ее закрывать глаза на любые его недостатки. Малограмотный, вульгарный, внешне непривлекательный Ежов со своими повадками пьяного сатира отпугнул был большинство женщин – но не Евгению Фейгенберг. По всем источникам инициатива принадлежала как раз ей. И она получила что хотела – машину с шофером, стопятьсот платьев, возможность держать литературный салон. Брак был, что называется, открытым – супруги напропалую друг другу изменяли. В числе других писателей и деятелей культуры Бабель посещал салон Евгении и в августе 1936 даже побывал у Ежовых на даче, но понимал что спать с женой наркома внутренних дел это голову в петлю совать.