Ричард Райт. Париж-Бандунг. 1952-1956
В январе 1955 Ричард Райт остался один в парижской квартире. Его жена Эллен взяла их двух дочек гулять чтобы он мог спокойно поработать. Райт только что вернулся из Испании и работал над книгой о том как выглядит страна управляемая Франко. Он отвлекся на газету и увидел текст от которого уже не смог оторваться. «Я наклонился вперед и перечитал еще раз» — вспоминал он впоследствии – «Представители 29 свободных и независимых стран Азии и Африки встречаются в Бандунге (Индонезия) чтобы обсудить расизм и колониализм. Я перечитал список этих стран: Китай, Индия, Индонезия, Япония, Бирма, Египет, Турция, Филиппины, Эфопия, Золотой Берег. Боже мой! Я взял и стал считать сколько это людей. Когда подсчеты перевалили за миллиард, я перестал считать, снял очки и крепко задумался.» (Честно говоря, меня удивили в этом списке член НАТО Турция и откровенно прозападная Япония, которая сама еще недавно была колониальной державой).
Райт понимал что потенциальные последствия такой конференции могут быть монументальными и много чего определяющими. В холодной войне странам Азии и Африки отводилась роль призов и лакомых кусков в противостоянии двух великих держав и двух идеологий. Сам факт созыва такой конференции обрадовал Райта тем эти страны, многие без году неделя как независимые, не собираются быть пешками СССР и США, но видят себя как независимую третью силу насчитывающую полтора миллиарда человек.
Идея Бандунгской конференции отзывалась в сердце Ричарда Райта на глубоко личном уровне. Он, чернокожий, вырос на сегрегированном Юге, бежал от этого в Чикаго и в рядах компартии нашел ту безопасность и солидарность которых ему в детстве и юности так не хватало. (В детстве там была не только сегрегация, а полный трэш и волосы дыбом, дальше будет подробнее). Но расовое равенство в компартии не означало что не будет других оков – партия пыталась указывать Ричарду Райту что и как ему писать. Партия видела в его таланте лишь инструмент для достижения своих целей, а американское правительство, заявляя себя сторонниками свободы на каждом углу, дискриминировало и преследовало своих цветных граждан. Несмотря на то что его первый роман, «Сын родной», изданный в 1940 имел оглушительный успех, Райт постоянно испытывал щипки и удары (отказы в обслуживании, словесные оскорбления) в типа либеральном городе Нью-Йорке. То что его жена была белой еще сильнее усугбляло проблему. (Ричард Райт был женат два раза и оба раза на рожденных в США дочерях еврейских иммигрантов из восточной Европы). Именно поэтому Ричард Райт и оказался в Париже. Он был не первым афроамериканским писателем и интеллектуалом который искал убежище от американского расизма в Европе. Несмотря на проблемы с электричеством и отоплением, несмотря на еду и промтовары по карточкам, Райт чувствовал что ему во Франции легче дышать. С первого дня приезда в Париж семью Райтов в организационном плане опекала сама Гертруда Стайн, которая продолжала еще с довоенных времен держать литературный салон и собирать в нем все литературные сливки. Когда Симона Бовуар, Альбер Камю и Жан Поль Сартр посетили США в конце войны, Райт с ними там познакомился и в начале пятидесятых они были рады, как сказали бы сейчас, развиртуализоваться. В кафе «Две Маго» собиралась группа интеллектуалов которым одинаково претили американский расизм, угроза американской массовой культуры для Франции и советская склонность насаждать свою идеологию военными угрозами и преследовать инакомыслящих. Райт с радостью присоединился.
Ричард Райт не сразу решил остаться на ПМЖ во Франции, но одной поездки домой ему хватило чтобы понять что в Штатах дела идут к худшему. Комитет расследования анти-американской деятельности везде искал и находил врагов, любого кто подвергал сомнению тогдашние американские скрепы тут же зачисляли в коммунисты и агенты Москвы. Райт писал: «В России свои гонения на культуру, у нас свои. В России это делается официальными органами, а у нас общественным мнением. Но результаты те же – подавление творческой свободы».
По мнению Райта Америка свернула резко вправо после либерального курса Франклина Рузвельта. Он не видел никаких признаков того что победа над расистами и фашистами в Европе заставила кого-нибудь в Америке задуматься о том что расизм и фашизм – это неправильно. (Но если дома и в магазине, где я помогала, было еще терпимо, то в городе становилось совсем худо. Я не могла зайти ни в трамвай, в ни автобус, ни на почту, ни в библиотеку, без того чтобы не наткнуться на таблички “white” и “colored”. Не раз и не два я была близка к тому, чтобы остановиться посреди улицы и закричать: “Люди, опомнитесь! Вы победили третий рейх в Европе, но на самом деле он победил вас, раз вы устроили его у себя дома! Вы допрыгаетесь до крематориев и рвов с телами! Услышьте меня кто-нибудь, опомнитесь!” – «Город на холме»). Чернокожих ветеранов регулярно линчевали (ссылка на материал в первом комментарии), а в Чикаго состоялись уличные волнения – лишь бы не дать таким ветеранам заселиться в квартиры которые по закону им полагались. Симона Бовуар, которая жила у Райтов в Нью-Йорке потом записала что не могла поверить сколько раз на дню Ричарда оскорбляли, это просто шло фоном.
Нельзя сказать чтобы Франция была страной без проблем. В стремлении забыть не слишком героические события военного периода, французы ощупью искали идеологию которая вернула бы им былое величие и гордость своей страной и их бросало из одной политической крайности в другую – от коммунизма до консерватизма Шарля де Голля. Многим было крайне неприятно получать благодеяния от Вашингтона (план Маршалла), но надо было брать откуда-то деньги чтобы экономика встала на ноги. Эта тоска по былому величию, по статусу великой державы и делала расставание с африканскими и азиатскими колониями для Франции столь мучительным. А колонии начали рваться с цепи. Восстал Алжир, а во Вьетнаме французский экспедиционный корпус и вовсе победили маленькие, но упорные вьетнамцы, которых французы и за людей-то не очень привыкли считать. Ричард Райт решил что ему во что бы ты ни стало надо посетить первую конференцию неприсоединившихся стран. Он сказал Эллен: «Я знаю что такое быть цветным среди белых. И они это знают. Я знаю что такое физически работать ради куска хлеба. И они это знают.» Ее ответ был простым – «если ты считаешь что тебе нужно ехать, так поезжай.»
Райт несомненно на личном опыте, на собственной шкуре, узнал что такое быть аутсайдером. Он родился возле Натчеза (Миссиссиппи) в семье издольщика. Когда Ричарду было шесть лет, отец ушел из семьи. Мать взяла Ричарда и его младшего брата и попросилась жить к своим родителям. Их приняли, но Ричарда угораздило играть со спичками и спалить дом. Мать всыпала ему как следует (несколько дней не мог ни сесть, ни лечь) и отдала их с братом в приют. Через некоторое время мать забрала Ричарда и его брата из приюта и уехала с ними в Арканзас, где жила ее сестра. Муж этой самой сестры владел салуном и на его бизнес позарился какой-то белый. Сказано – сделано, собрали толпу, суд Линча, все дела. Мужа тетки Ричарда убили, салун достался белому, а семье пришлось спасаться под покровом ночи, буквально в чем были, бежать куда глаза глядят. Элла Райт с сыновьями снова попросилась к своим родителям, деваться ей было больше некуда, тем более что она перенесла инсульт и работник был из нее был никакой. Бабушка Ричарда и еще одна его тетка, которые устанавливали в доме все правила, были фанатичными последовательницами конфессии Адвентисты седьмого дня. Это означало строгий порядок ежедневных молитв, практически веганское питание, стопятьсот всяких устрожений, а для Ричарда еще и регулярные побои – сожженный дом ему никто так и не забыл, из него целенаправленно пытались «выбить дьявола». Первый раз в жизни Ричард отучился полный учебный год лишь в шестом классе и вообще непонятно как умудрился в этих условиях закончить школу.
Подросток подался в Чикаго и вершиной карьерных амбиций для него тогда было устроиться сортировщиком на почту. Для этого нужно было сдавать экзамен и полгода ждать результатов. Ричард сдал экзамен и в ожидании результатов устроился чернорабочим, а вечерами читал – Достоевского, Пруста, Гертруду Стайн. Он пробовал писать сам, а иногда ходил в местный парк, где собирались коммунисты и слушал выступления ораторов. На почту устроиться удалось. Ричард был в коллективе единственным чернокожим и самым молодым. Его начал опекать другой сотрудник, еврей Эйб Аарон (и почему я не удивлена), который тоже в свободное время пописывал. Эйб и привел Ричарда Райта в литературный кружок «клуб Джона Рида». Тогда такие кружки возникали во всех крупных американских городах чтобы поддержать творческие амбиции левых писателей. В клубе Джона Рида и в коммунистической партии Ричард Райт в первый раз в жизни почувствовал что он кому-то интересен, важен и нужен.
А потом начались проблемы. На свою беду Ричард Райт оказался невероятно талантливым, а главное рано это понял. У него были свои представления о том что такое хорошая литература и он никому не собирался позволять решать этот вопрос за него. Он плевался от соцреализма, считал что это не только писать, это читать невозможно. Своими литературными наставниками Райт считал как раз модернистов Т.С. Элиота, Джойса и Стайн. На советы на читать «буржуазную» литературу он не обращал внимания. Вскоре советы перешли в проработки на общих собраниях и обвинения в троцкизме. Кончилось всё тем, что Ричард Райт «положил партбилет на стол». Однако в тридцатые единственным способом быть антифашистом было быть коммунистом и Райт продолжал поддерживать коммунистов снаружи.
Ричард Райт не мог не писать. Ему было неважно какой доход это приносит, на прожитье он всегда мог себе заработать. После нескольких лет малооплачиваемых публикаций в разных чикагских газетах и журналах, он наконец получил возможность зарабатывать деньги своим пером. Престижный журнал «Стори» каждый год проводил конкурс, а призом было пятьсот долларов и контракт с издательством «Братья Харпер». Райт получил первое место из пятиста претендентов и об этом было объявлено в феврале 1938. Его сборник рассказов «Дети дяди Тома» получил хвалебные отзывы от литературных критиков всех цветов, а так же от Элеаноры Рузвельт. Английский издатель Орвелла, Виктор Голанц, купил права на издание в Великобритании и попроисил Поля Робсона написать предисловие. «Детей дяди Тома» быстро перевели на русский и напечатали хвалебную рецензию в «Правде». (Я искала, упоминания об этой книге есть, но текста в сети нет и даже печатный экземпляр нигде не продается).
Над следующей книгой, «Сын родной», Райт мог работать уже ни на что не отвлекаясь. Он получил грант от нью-йоркского литературного консорциума и переехал в Нью-Йорк. Каждый день, если погода позволяла, он брал блокнот и ручку и шел писать на свою любимую скамейку в бруклинском Брайнт-Парке. «Сын родной» вышел в марте 1940, правда из оригинального текста Райт по настоянию издателя убрал упоминания о мастурбации и о том что белая девушка хочет черного главного героя. Иногда приходилось идти на компромиссы. Тираж 170000 экземпляров был распродан за несколько дней.
Райт окончательно порвал с компартией в военные годы. В 1941 он женился на Эллен и на момент нападения на Перл-Харбор Эллен была беременна. Райт считал что США в войну ввязываться не надо. В этом он следовал линии партии – Великобритания и Франция империалисты и помогать им не нужно. И какого хрена афроамериканцы должны сражаться за свободу где-то еще если не имеют ее у себя дома? «Они призывают нас идти воевать и умирать за свободу которой у нас никогда не было» — писал Райт. Он делал все что мог чтобы избежать призыва и идти рядовым в сегрегированную армию принципиально не хотел. Рассматривался даже вариант переезда в Канаду. (Впоследствии уже армия США сама решила что такой неблагонадежный призывник ей не нужен).
Когда Германия начала «Операцию Барбаросса» и вторглась в СССР, компартия США быстренько переобулась в воздухе. Теперь война была уже не свара между европейскими империалистическими державами, а экзистенциальная борьба с силами зла, в которой США и СССР должны стоять плечом к плечу. Райта от такого цинизма просто выворачивало. Он написал длинную разоблачительную статью «Как я пытался быть коммунистом» и ее в 1944 опубликовали в нескольких номерах журнала «Атлантический Ежемесячник». Версия этого эссе была опубликована в антологии разочаровавшихся в коммунизме под названием «Бог оказавшийся идолом» изданной в 1949.
Политически Райт оказался в вакууме, между двух огней. Для коммунистов он теперь однозначно был ренегатом и реакционером. Американский политический истеблишмент тоже видел в нем врага. В 1945 вышли его мемуары. В штате Миссиссиппи их тут же запретили публиковать, распространять и даже иметь в домашней библиотеке. (Если кто-то думал что запрещать книги это исключительно левая забава, то внезапно нет). Теодор Бильбо, сенатор от штата Миссиссиппи, но полном серьезе предложил в Сенате законопроект запретить книги Ричарда Райта в масштабе всей страны. С 1942 за ним следило ФБР. Не мудрено что Ричард Райт начал подумывать об эмиграции и изучать французский язык.
В парижской эмиграции Райт стал свидетелем строительства принципиально новой модели международных отношений. Европейские колониальные державы лежали в руинах и оставались на плаву лишь благодаря займам США. Империи трещали по швам, общественность в Англии и Франции все настойчивее задавала своим правительствам вопрос – зачем содержать заморские колонии если дома карточная система. И в это слабое место било новое поколение местных националистов выросшее в колониях. В августе 1945 независимость Индонезии от Нидерландов провозгласил Сукарно. Через две недели подтянулся Хо Ши Мин со своим провозглашением независимости Вьетнама от Франции. А 1947 Джавахрлал Неру привел Индию к независимости от британской короны.
И СССР, и США, каждые по своим причинам, провозглашали право колоний на самоопределение, но реальность, как всегда, оказывалась сложнее теоретических деклараций. СССР приветствовал независимость колоний при условии что там будут строить социализм по советскому образцу. А американский политический истеблишмент был по уши в расизме, там считали что африканские и азиатские народы неспособны к самоуправлению и им надо просто сменить метрополию – ориентироваться не на старую Европу, а на США. Европейцы тоже были не дураки и пытались выдать свою заинтересованность в сохранении колоний за борьбу с коммунизмом. Так англичане в своих отчетах США называли коммунистом кенийского лидера Джомо Кеньятта, а французы гвинейского лидера Секу Туре – хоть ни тот, ни другой никогда в партии не состояли и в сторону Москвы на тот момент даже не смотрели.
США не стеснялись напрямую вмешиваться, если этого требовали их интересы. Так начали вовсю дружить с Бельгией, чтобы получить доступ к урановым шахтам в Бельгийском Конго. В августе 1953 с английской и американской помощью был свергнут демократически избранный президент богатого нефтью Ирана Мохаммед Моссадек и вместо него посажен шах Реза Пехлеви. По всему миру США устанавливали свои военные базы, а СССР отвечал диверсионной работой и прикармливанием различных местных подпольных вооруженных формирований.
Откуда же пошел термин «третий мир»? Его придумал один из столпов движения новых левых, социальный философ, чернокожий уроженец Мартиники Франц Фанон. Он взял в качестве рамки предреволюционную Францию, где впервые за хренову тучу лет были созваны Генеральные штаты и в них заседали три сословия: первое (духовенство), второе (нобилитет) и третье (все остальные). Как мы помним, именно с третьего сослововия началась великая французская революция. Таким образом Франц Фанон хотел напомнить первому миру (США и западной Европе) и второму миру (СССР сотоварищи) что будет если они будут игнорировать мнение мира третьего.
(Дальше про то как Райт с несколькими пересадками летел в Бандунг и в каждом аэропорту начиная с Каира в самолет садились «представители угнетенных народов»).
18 апреля началась конференция. Райт сидел на галерее отведенной для корреспондентов. Он делал подробные и аккуратные записи за всеми выступавшими: Неру, Гамалем Абделем Насером, У Ну (Бирма), Джоном Котелавала (Шри Ланка), Мухаммедом Али Джинной (Пакистан) и Сукарно. (У Ну стоял особняком в этом развеселом зоопарке. Он считал Израиль образцом постколониального строительства, при нем отношения Бирмы и Израиля были очень тесными, а в письмах к Бен Гуриону У Ну называл его своим учителем и обращался как младший к старшему. Во втором комментарии ссылка на материал про бирманско-израильскую дружбу частично основанный на интервью с дочерью У Ну, Тан Тан.) В речах звучали идеи о том что раз СССР и США сцепились в холодной войне, то движение неприсоединения поставлено перед задачей не допустить войны, быть мировторцем, а в ядерном контексте – не допустить уничтожения человечества. По более конкретным вопросам – призвали Францию признать независимость Алжира, Туниса и Марокко; призвали ЮАР прекратить политику апартеида и призвали ООН выполнять свои резолюции по Палестине. Дальше шло много общих слов об экономическом и культурном сотрудничестве, правах человека, борьбе с расизмом и невмешательстве в дела суверенных стран.
После того как закончилась официальная часть, началось время неформальных разговоров в кулуарах. В частности Райт целый час просидел за чаем с Джавахарлалом Неру и его дочерью Индирой, будущей премьер-министром. Индира понимала что Райт никоим образом не официальный представитель США и все равно спрашивала его почему США проводят такую странную политику. Ведь обвиняя в коммунистических симпатиях умеренного Неру, США таким образом радикализовывали всех кто был левее его. Однако Райт считал коммунистическую угрозу движению неприсоединению вполне реальной, пусть и не на стадии «враг у ворот», как ее представляли американская пресса и американский же Госдеп. «Россия не найдет в Бандунге благодарных слушателей» — писал он. А вот Китай – другое дело, и вот за это надо сказать спасибо мудрости и дальновидности Чжоу Энлая, его умению вникать в людей и понимать их. Он не стал втягивать других участников конференции в конфликт с США из за Тайваня и не тюхал всем маоизм в качестве единственного способа сбросить колониальный гнет и успешно развиваться. «Он понимал что для этого не время» — писал Райт – «что расстояние между Красным Китаем и глубоко религиозными странами Азии и Африки не непреодолимо, но огромно.» Вместо этого Чжоу напирал на то как пострадал Китай от европейского колониализма и империализма и как ценит афро-азиатскую солидарность.
Вообще в движении неприсоединения терпимо относились к коммунизму, только если он не был русским и советским. Насер и Неру сами пригласили присоединиться к их блоку Югославию, потому что Тито проводил политику подчеркнуто независимую от Москвы и даже Сталину оказался не по зубам. Собственно официально движение неприсоединения стартовало не в Бандунге, а в Белграде, где подписали соответствующий документ представители Алжира, Египта, Ганы, Индии, Индонезии и Югославии.
Если целью Неру было не допустить растаскивания третьего мира по двум противоборствующим блокам, то он своего добился. В остальном каких-нибудь значимых побед у движения неприсоединения не наблюдалось. Пан-азиатская солидарность не выдержала пограничных конфликтов Индии с Китаем и Пакистаном. Не удалось предотвратить переливание холодной войны в страны третьего мира в виде прокси-конфликтов во Вьетнаме, Камбодже, Лаосе, Анголе, Конго, Эфиопии, Эритрее, и т.д.
Во время формирования движения неприсоединения некоторые фундаментальные вопросы и проблемы замели под ковер, до лучших времен. Они так и остались под ковром и со временем начали оттуда вонять. Эти страны слишком легко скатывались в аворитаризм. Герои борьбы за независимость, такие как Нкрума и Сукарно, стали все больше походить на диктаторов. (Нкрума так вообще навертел вокруг себя целый культ личности, см. мемуары Голды Меир). В Бандунге старались не касаться таких тем как многопартийность и сменяемость власти из соображений что разговоры об этом могут оттолкнуть лидеров чья легитимность была, по демократическим меркам, под большим вопросом.
(Дальше про то как Райт вернулся в Париж. С середины пятидесятых американские спецслужбы начали внедрять своих агентов в левые партии и в афроамериканскую диаспору во Франции. Райт обнаружил что левый журнал в котором он сотрудничал частично оплачивается ЦРУ, через каких-то подставных лиц).
В середине 1959 Райт заболел амебной дизентирией. Болезнь протекала тяжело, на этом фоне психическое состояние ухудшилось и Райт уверял жену, дочерей и друзей что его отравили. Это продолжалось полтора года, а 26 ноября 1960 его нашли мертвым. В свидетельстве о смерти причиной значится «остановка сердца». Ему было 52 года.
Тут же стали появляться всякие нехорошие версии. Что за таинственная женщина посещала Райта в клинике, не жена и не дочери? Почему он был так уверен что находится по колпаком у ФБР и ЦРУ? Почему его лечащий врач, эмигрант из СССР, прописывал ему такой странный набор лекарств – висмут, экстракт рвотного корня, пенициллин, сульфаниламиды, транквилизаторы и небольшие дозы мышьяка? Тело Ричард Райта было кремировано без вскрытия, так что не осталось никаких свидетельств что он был отравлен. Не найдено никаких документов с такими планами, ни в каком из американских государственных учреждений. Его смерть стала очередной неразгаданной загадкой холодной войны. Их будет еще много.