Когда союзники Мореля в парламенте продавили протестную резолюцию в мае 1903, Форин офис отправил телеграмму британскому консулу в Конго с наказом «отправляйтесь вглубь страны как можно скорее, ждем ваших отчетов». Звали консула Роджер Кейсмент.
(Дальше описание как он сначала работал в Африке на частные компании, в частности на «Элдер Демстер», встречался со Стэнли и Джозефом Конрадом, потом поступил на работу в английскую колониальную админстрацию на территории современной Нигерии, заступался за туземцев перед начальством и в 1900 ему было поручено основать английское консульство в Свободном Государстве Конго).
В этом же году Кейсмент находился проездом в Брюсселе и лоббист Леопольд, всегд готовый окучивать тех кто мог оказаться ему полезен, пригласил его на ланч. Так ирландец из небогатой семьи оказался в королевском дворце в обществе августейших особ – самого Леопольда, его жены королевы Марии-Генриетты, их дочери принцессы Клементины и типа наследника Наполеона, Виктора- Наполеона Бонапарта. (Застать королеву в Брюсселе было редкой удачей. Они с Леопольдом уже давно жили раздельно и в столице она появлялась только чтобы послушать оперу или посмотреть спектакль. Клементина – младшая из трех сестер, единственная из дочерей Леопольда с кем он еще разговаривал, исполняла при отце протокольные обязанности первой леди. Виктор-Наполеон был внуком Жерома Бонапарта, младшего брата великого императора. Клементина была давно в него влюблена, но замуж ей отец запретил. Чтобы обделывать свои колониальные дела, Леопольду нужно было дружить с республиканским правительством Франции, а те ненавидели всю династию Бонапарт. Клементину освободила лишь смерть отца и новый король, ее кузен Альберт, дал ей разрешение выйти замуж. Было Клементине на тот момент (1910 год) на минуточку 38 лет. Видимо Виктор-Наполеон тоже ее любил, раз много лет ждал и дождался.)
За ланчем Леопольд пригласил Кейсмента на личную встречу и эта встреча превратилась в полуторачасовой монолог короля о том как его агенты цивилизуют Конго и вытаскивают его из первобытной дикости. Дальше из записей Кейсмента. Хотя король признал что некоторые его агенты могут быть обвинены в злоупротреблениях, ничего с этим поделать нельзя. «Трудно найти людей готовых работать в Африке и тамошний климат способствует ухудшению характера». Леопольд как всегда старался сделать так что если какая-то негативная информация всплывет, то он должен первым об этом узнать. «Его величество, прощаясь со мной» — записал Кейсмент – «попросил меня писать ему частным образом и извещать обо всем о чем ему следует знать». В отличии от большинства приглашенных Леопольдом на личную встречу, Кейсмент не был очарован королем. Слишком много настоящего Конго он уже успел увидеть.
Нельзя сказать чтобы Кейсмент был счастлив на своем посту британского консула в Конго. Да, он любил Африку, но этого было мало для того чтобы быть довольным жизнью. Ему было около сорока и он оказался в карьерном тупике. Он понял что более престижные и интересные консульские посты – Париж, Берлин, даже Санкт-Петербург – всегда будут доставаться англичанам из аристократических семей, а ему, с его национальностью и сословием, дальнейшего карьерного роста ждать нечего. Его писательские амбиции тоже не находили выхода в этом глухом углу тропической Африки. Он писал в Лондон длиннейшие отчеты и в Форин-Офисе только прыскали в кулак, никакой другой консул из Африки не писал таких длинных простыней. И еще у Кейсмента была одна тайна которой он не мог ни с кем поделиться. Он был гомосексуален и жить ему пришлось в такое время когда общество заставляло платить за это огромную цену. В 1895 за гомосексуальность приговорили к двум годам тюрьмы Оскара Уайлда. В 1903 случилась еще одна драма, к которой Роджер Кейсмент в своих дневниковых записях снова и снова возвращался. Разразился скандал с генералом Гектором МакДональдом, невероятно популярным и удачливым военоначальником, отличившимся в Афганистане, Судане и англо-бурских войнах. (Чтобы было понятнее, русскоязычные читатели пусть представят себе что в гомосексуальности обвинили Буденного или Чапаева). МакДональда должны были отдать под трибунал за гомосексуальность, дожидаться этого он не стал и застрелился в номере парижского отеля.
Наверняка Кейсмент знал что если у него появятся враги, то им будет чем его шантажировать. Но в каком-то всплеске саморазрушения он вел дневник своих гомосексуальных связей, причем записывал сколько и кому заплатил. Этот дневник представлял из себя настоящую бомбу с фитилем неизвестной длины.
В мае 1903 у Кейсмента появилось в жизни настоящее дело. Два года он слал в Форин-офис отчеты об ужасах царящих в Конго. Теперь, когда нижняя палата парлмамента приняла соответствующую резолюцию, правительство всерьез заинтересовалось. Если бы Кейсмент хотел выполнить свое поручение формально, он бы с комфортом доехал до Стэнли-Пула по новой железной дороге, поселился бы там в доме европейской постойки и ездил бы по близлежащим районам, безопасным и освоенным. Но тогда он не был бы Роджером Кейсментом. Его экспедиция заняла три месяца и он отказался от любого официального транспорта предоставляемого Свободным Государством Конго. Он плавал по притокам реки Конго на старой посудине арендованной у американских миссионеров. Когда река преращалась в пороги, он шел пешком. Он дотошно подсчитывал число заложников из деревни не выполнившей свою норму по сбору резины. Он плыл на каноэ, а потом шел через тропический лес чтобы поговорить с кем-то кому отрезали руку или ногу. Иногда ночевал в хижине миссионера, иногда ставил палатку. Кейсмент писал об обнаруженных им фактах не только своему начальству в Лондон, но и чиновникам Свободного Государства Конго. До Леопольда начали доходить слухи что официальная позиция Форин Офиса относительно ситуации в Конго будет для него совсем нелестной. Те же слухи доходили до Эдмунда Мореля, который с нетерпением ждал возвращения Кейсмента в Европу. Министру иностранных дел Великобритании Кейсмент очень неконсульским языком написал – «Такое впечатление что я вломился к вору на кухню». Он был настолько одержим своей миссией, что искры это одержимости падали в сердца тех с кем он общался и подвигали к действию уже их. Расследовать ситуацию по примеру Кейсмента поехали несколько миссионеров и его итальянский коллега, который ради этого отменил отпуск в Европе.
Из дневника Кейсмента:
5 июля. Местность пустая, туземцев не осталось.
25 июля. Население деревни очень уменьшилось, всего 93 человека из многих сотен.
6 августа. Опросил туземцев. Их жестоко пороли за то что вовремя не принесли резину. Очень устал.
13 августа. А. привел мне пять туземцев из Бикоро, у всех отрезаны руки.
22 августа. Болоного опустошен. Я помню что 1887 здесь было полно народа, а сейчас осталось 14 взрослых.
29 августа. Бонгаданга. Увидел резиновый «рынок». 242 мужчин собирают резину, их охраняют как заключенных. Называть это торговлей – вопиющая ложь.
30 августа. Арестовано 16 мужчин, женщин и детей из деревни Мбойе. Мужчин посадили в тюрьму, женщин и детей по моей просьбе отпустили. Кошмар. Кошмарная, позорная система.
(Дальше как Кейсмент вернулся в Лондон и оформил свои записи в официальный отчет)
Несмотря на сдержанный тон и огромное количество доказательств к каждому утверждению, рассказы об отрезанных руках и гениталиях (да, про гениталии там тоже было) оказались куда более впечатляющими чем английского правительство ожидало. Форин Офис уже был готов отыграть назад, а тут еще стали приходить письма от английского посла в Бельгии, сэра Константина Фипса. Тщеславный дурак Фипс был большим фанатом Леопольда и больше всего опасался что публикация отчета Кейсмента создаст ему, Фипсу, проблемы при дворе. (Тут необходимо напомнить что Леопольд был конституционным, а не абсолютным монархом. То есть Фипс вполне мог продолжать делать свою работу даже если бы вызвал неудовольствие Леопольда, дело он имел в основном с правительством, а не с королем.) Но Кейсмента уже было не остановить. Он дал интервью нескольким лондонским газетам. На этом фоне откладывать публикацию отчета смысла не имело и Форин Офис ограничился тем что вымарал оттуда все имена, заменив их взятыми с потолка буквами. Прикормленная Леопольдом пресса пошла в атаку. В частности относительно отрезанных рук газета «Ла трибюн конголез» написала что эти люди просто страдали от раковых опухолей, а руки им отрезали хирурги.
Разочарованный и рассерженный предательством своего начальства Кейсмент наконец нашел уши которые были готовы его слушать до бесконечности. Звали эти уши Эдмунд Морель.
Из записей Эдмунда Мореля:
«Я был по большей части молчаливым слушателем, только вцепился в подлокотники кресла. Я как будто своими глазами увидел все – испуганных женщин бегущих в джунгли с детьми на руках, увидел как дрожат и истекают кровью тела под ударами кнута из гиппопотамовой шкуары, как кровожадная солдатня жжет и крушит все на своем пути, как растет куча из отрезанных рук.
Кейсмент читал мне отрывки из своего отчета и сказал что его поразило то, что находясь за пять тысяч миль, я пришел к тем же выводам что и он. Огромный камень свалился с моей души.
Мы просидели за беседой далеко за полночь. Страницы из его отчета валялись повсюду – на столе, на стульях, на полу. Я видел перед собой то что сорвет наконец покров с величайшего обмана и преступления нашего поколения… Я еле дотащился до дивана и не раздеваясь лег спать.»
(Дальше рассказ как Кейсмент выделил Морелю денег на основание Ассоциации Реформы Конго. Лишних денег у Кейсмента не было, он просто отдал свою месячную зарплату. Первое заседание Ассоциации состоялось 23 марта 1904 в зале ливерпульской филармонии. Пришло более тысячи человек – аристократов, бизнесменов, членов парламента, епископов и даже правнук гордости и славы Англии, известного аболициониста Вильяма Уилберфорса).
Понятно что Морель и Кейсмент никогда не испытали на себе чикотте и кандалов. Они были белые люди которые пытались удержать других белых людей от устраивания геноцида африканцам. Африканцы, которые пытались сопротивляться, погибли прежде чем кто-то подумал записать их имена. Но это не повод не воздать должное настоящим правозащитникам, Роджеру Кейсменту и Эдмунду Морелю, тем более что за свой активизм им пришлось дорого заплатить. Когда они впервые встретились в декабре 1903 и поняли что их объединяет гражданская совесть, они еще не знали через 12 лет их объединит еще кое-что. Оба пройдут через ворота лондонской тюрьмы Петонвилль. Один на свет больше не выйдет.
На фото — Роджер Кейсмент