Пока король Леопольд пытался оправиться от последствий пиар-катастрофы созданной отчетом его же комиссии по Конго, ему исполнилось семьдесят лет. Годы не уменьшили его страсти к переездам. Он почти не бывал в Брюсселе и весьма бестактно демонстрировал свое презрение ко всему бельгийскому – даже мясо к столу ему поставляли из Франции. Он явно предпочитал в Бельгии не жить. Он купил Каролине шато во Франции и подолгу с ней там жил. Ездил на Ривьеру и много времени проводил в Средиземном море на своей яхте «Альберта», которая могла ходить и под парусом и на пару (такая же, «Штандарт», была у Николая Второго). Когда же он все-таки оставался в Бельгии, тоже постоянно переезжал, болтался между главной резиденцией в Лакене, шато Рояль на остендском побережье и двумя другими замками.
В Лакене король часто гулял по оранжереям с тропическими африканскими растениями. С возрастом у него добавилось странностей. Например, Леопольд часто ездил на свидания к Каролине на трехколесном велосипеде, который называл mon animal. Он по прежнему боялся микробов и вычитал где-то что для профилактики болезней полезно пить много горячей воды. Слуги были обязаны постоянно держать наготове кувшин горячей воды. И еще Леопольд начал говорить о себе в третьем лице – «Дайте ему горячей воды!», «Позовите ему врача!», «Дайте ему трость!».
Вообще он наверное хотел сказать «Не отбирайте у него его Конго!». Благодаря кампании Мореля сотоварищи и отчету его же, короля Леопольда, комиссии давление отказаться от того что Леопольд считал своей личной собственностью стало невыносимым. Единственная альтернатива – сделать Конго колонией Бельгии. Даже Морель, отчаявшийся от отсутствия других политических решений, с оговорками поддерживал «бельгийское решение проблемы». Если будут проведены необходимые реформы – а Морель на них настаивал – то страна Бельгия не сможет творить своей колонии такой беспредел какой творил частное лицо Леопольд Второй. Нам сейчас странно читать что никто даже не подумал ни о каких других альтернативах, но тогда идея что африканцы должны быть хозяевами на своей земле была где-то далеко за горизонтом. В 1890 это предложил Джордж Вашингтон Вильямс, но он не был белым и потому его слова сочли, простите за каламбур, белым шумом. О том что африканские страны могут быть чем-то кроме колоний всерьез заговорят только после второй мировой.
Леопольд планировал с большой помпой завещать Конго Бельгии после своей смерти (странно что не Каролине). Но раз уже эти сующие во все свой нос либералы заставляют его расстаться с его детищем до смерти, то бесплатно он ничего не отдаст. Он продаст Конго Бельгии и в накладе не останется.
Как ни странно, в этом вопросе Леопольд держал бельгийское правительство за яйца. Правозащитная кампания достигла таких масштабов, что международная репутация Бельгии уже страдала (говоря современным языком, Бельгия стала токсичной, наподобии России после нападения на Украину). И если Бельгия быстро не приберет к рукам Конго, это сделает какая-нибудь крупная колониальная держава, Англия, Франция или Германия. Президент США Тедди Рузвельт намекал что присоединиться к англичанам во созыве международной конференции по вопросу «что делать с Конго». Международное давление на бельгийское правительство оказывалось со всех сторон. У короля были все козырные карты и он это знал.
Переговоры о цене начались в 1906, но скоро увязли. Бельгийское правительство хотело видеть бухгалтерские книги. В самом деле, если ты покупаешь бизнес, ты хочешь взглянуть на бухгалтерию. Леопольд упирался, театрально обижался и оскорблялся. Переговоры продолжались весь 1907 и начало 1908. Леопольд тянул время чтобы получше спрятать свои доходы от Конго и при этом распинался что никаких доходов у него нет. Одному американскому корреспонденту он заявил: «Я правитель Конго, но процветание это страны оказывает не больше влияния на мое финансовое положение чем процветание Америки на президента Рузвельта. У меня не инвестировано в конголезскую промышленность ни одного су и я никогда не получал зарплаты за свою работу по управлению этой территорией.»
Наконец король дал понять что готов. Он назвал свою цену. В марте 1908 появились первые подробности. В обмен на Конго бельгийское правительство обязалось:
1) простить Леопольду не отданный займ 32 миллиона франков
2) оплатить его долги 80 миллионов франков
3) потратить 45.5 миллиона франков на его строительные проекты на территории Бельгии
4) заплатить ему 50 миллионов франков из будущих прибылей колонии – «как выражение благодарности за жертвы принесенные ради Конго»
* * *
В ноябре 1908 года, пока в прибрежной Боме происходили торжественные церемонии смены власти (от Леопольда к бельгийскому правительству) глубоко внутри страны разворачивалась еще одна драма. То, что эта история началась при власти Леопольда и продолжалась после водворения новой власти лишний раз доказывало что разница между двумя режимами не такая принципиальная как все надеялись.
Перед судом предстал чернокожий американский миссионер Вильям Шепард и его белый коллега Вильям Моррисон, такой же бесстрашный и бескомпромиссный. Из всех миссионеров в Конго Шепард с Моррисоном делали больше всех шума и были нескончаемой колючкой в боку Леопольда. Он приказал просматривать различные «миссионерские вестники» и искать там критикующие его статьи. Некоторые экземпляры, с синими пометками его секретарей, дожили до наших дней. Своего архиврага Эдмунда Мореля Леопольд не мог достать, тот сидел в Лондоне. Но он мог лишить Мореля его источников и попытался это сделать. В 1906 году был принят закон запрещающий «распространение ложных измышлений порочащих конголезский государственный и общественный строй» с наказанием пять лет тюрьмы или астрономический штраф. Первым фигурантом по такому делу стал английский миссионер, который поставлял информацию Эдмунду Морелю. Он был признан виновным, приговорен к штрафу в тысячу франков и, не будучи таким упертым как Моррисон и Шепард, уехал из Конго.
(Дальше про разоблачающие статьи Моррисона и Шепарда а том что одна из Леопольдовых дочерних компаний полезла в дотоле неизведанный регион, долину реки Касаи и устроила там настоящий геноцид. В феврале 1909 компания подала в суд на Моррисона и Шепарда за клевету).
Миссионеры получили международную поддержку. Артур Конан Дойль писал: «Моррисон в тюрьме будет лучшей Статуей Свободы что творение Бартольди в гавани Нью-Йорка». (Чернокожего Шепарда он проигнорировал, как будто его не было). В Вашингтоне вся это история обсуждалась на заседании кабинета президента. Американское посольство в Брюсселе проинформировало бельгийский МИД что Вашингтон следит за этим судом «с живейшим интересом и большой озабоченностью» и что признание США юрисдикции Бельгии над Конго может зависеть и от исхода процесса.
Эдмунд Морель послал телеграмму своему другу и союзнику лидеру бельгийских социалистов Эмилю Вандервельду и попросил порекомендовать «честного молодого бельгийского адвоката» для процесса. Вандервельд, один из крупнейших европейских социал-демократов был по профессии адвокатом и вызвался на процесс сам. Денег за эту работу он не взял. Начало суда было отложено в ожидании пока Вандервельд доберется до Конго. В газетах и в обществе его песочили за то что он едет аж в Африку защищать «иностранцев». Густым облаком висело в воздухе неодобрение что один из этих иностранцев не был белым. Вандервельд ответил: «В суде справедливости чужих нет». Добравшись до Африки, антиклерикал и социалист Вандервельд был вынужден жить в христианской миссии и наблюдать как прихожане его подзащитных дружно моляться об успехе в суде. Все находили находили это жутко забавным и в первую очередь он сам.
Процесс проходил в Леопольдвилле, в здании из дерева и кирпича. Окна оставили открытыми чтобы гулял ветерок. Из за какой-то юридической формальности дело против Вильяма Моррисона быстро закрыли, остался один Шепард. На этой дикой окраине, где прямо в городе росли баобабы, а главным развлечением были учебные стрельбы на импровизированном полигоне судебный процесс был невиданным событием. Около тридцати протестантских миссионеров пришли и приехали поддержать коллег. Они сидели на своей половине, на другой – католические миссионеры, чиновники Свободного Государства Конго и представители обиженной Compagnie de Kasai. Кому не хватило место в зале, заглядывали в окна.
(Дальше описание речи Эмиля Вандервельда и реакции на нее)
Американская либеральная пресса историю подхватила. Под шапками «Чернокожий американец – герой Конго» и «Первый кто рассказал миру о кошмарах Конго» газета «Бостонский вестник» писала: «Доктор Шепард не только стоял перед королями, он вставал против них. Служа интересам своей расы на ее исторической родине, этот сын раба не испугался бросить вызов самому Леопольду».
После того как все высказались, судья объявил что объявит свое решение через недели. В конце концов исход процесса решила политика, а не молитвы миссионеров и красноречие Вандервельда. Присутствие на суде американского консула (ведь поехал, не стал сачковать) стало очень понятным напоминанием о том что если Шепарда признают виновным, у Бельгии будут с США большие проблемы. В то же время судья знал что если он признает обвинения Шепарда против Compagnie de Kasai правдивыми, то его карьера в Конго на этом закончится. По этому он тщательно ходил по забору и уцепился за тот факт что в своей статье Шепард не назвал Compagnie de Kasai по имени (других в долине реки Касаи просто не было). На голубом глазу судья решил что в намерения Шепарда не входило оклеветать Compagnie de Kasai, раз он ее не назвал. В общем Шепарда признали невиновным, в то же время не признавая никаких нарушений прав человека за Compagnie de Kasai. Ну разве что судебные издержки на них повесили.
Вверх по реке Касаи на миссионерской станции жены миссионеров ждали известий. Жена Вильяма Моррисона не знала что ее мужу ничего не угрожает. Они только знали, что если мужей признают виновными – они не станут платить штраф и готовы идти в тюрьму. Вместе с миссис Моррисон и миссис Шепард в миссии собрались друзья, ученики и всякие разные сочувствующие. Там царил дух равенства и дружбы между белыми и черными, который в США того времени был тупо невозможен. Из воспоминаний Люси Гант Шепард: «Миссис Моррисон и я ждали наших мужей затаив дыхание. Когда на реке показался пароход «Лапсли», сотни христиан начали молиться и петь гимны в благодарность небесам.»
* * *
В Европе у Леопольда атмосфера была далека от благодарности. В декабре 1909, меньше чем через два месяца после окончания процесса над Шепардом, 74-летний король серьезно заболел «закупоркой кишечника», возможно так описали рак. В главном резиденции Лакена как всегда шел ремонт и Леопольд жил в так называемом Пальмовом павильоне, среди теплиц. Примчалась Каролина с сыновьями и личный капеллан Леопольда их обвенчал. Теперь католическая церковь к королю претензий не имела и он мог перед смертью исповедаться и получить необходимые таинства. И несмотря на это, Каролине было велено исчезать каждый раз когда кто-то приходил с делами.
Отвергнутые дочери Леопольда, Луиза и Стефания, приехали в надежде помириться с отцом и что он изменит завещание. Он их даже не принял. Его личный врач (и один из главных каналов отмывание конголезских прибылей) доктор Жюль Тирар распорядился делать операцию, но облегчения она не принесла. Накануне парламент принял закон, который Леопольд усиленно лоббировал, а именно закон о наборе в армию по призыву. Леопольд очнулся от наркоза после операции и подписал этот закон дрожащей рукой. На следующий день ему вроде стало лучше, он потребовал принести свежие газеты и стал отдавать распоряжения о поездке на Ривьеру. Через несколько часов Леопольда не стало. Кто-то из придворных увел от его ложа плачущую Каролину.
В своих мемуарах Каролина рассказывает что король поручил заботу о ней барону Огюсту Гоффине и сказал при этом: «Вот моя вдова. Я прошу вас защитить ее во время ее ограниченного пребывания в Бельгии после моей смерти.» Вполне возможно что что-то такое Леопольд сказал. Он знал как ненавидят Каролину все бельгийцы – от его дочерей до простых людей. У принцессы Луизы (старшей дочери) были зубастые адвокаты и им удалось добиться конфискации у Каролины пары резиденций в Бельгии и Франции. Однако большую часть полученного по завещанию ей удалось сохранить.
Меньше чем через год Каролина снова вышла замуж – за того самого Дерье, который в юности был ее любовником и подкладывал под других мужчин. Из двух сыновей Каролины и Леопольда один умер через несколько лет после отца, в возрасте семи лет. Другой прожил тихую ничем не примечательную жизнь на проценты с капитала и умер в 1984. Он был женат, но потомства не оставил. Возможно самой интересной из потомков Леопольда была его внучка Елизавета, дочь Стефании и австрийского крон-принца Рудольфа. Он была активисткой социалистической партии, дважды замужем за простолюдинами и получила прозвище «красная эрцгерцогиня». (В комментариях ссылка на очерк про Елизавету авторства joeck-12, как всегда очень интересно, потому что авторка читает источники на немецком).
Никто в стране Леопольда не оплакивал. Бельгийцам куда больше нравился их следующий король, Альберт Первый – скромный, доброжелательный и трогательно влюбленный в собственную жену. А за пределами Бельгии благодаря Морелю и его союзникам имя Леопольда Второго осталось навсегда запятнанным кровью и связанным с отрезанными руками.
Посмертная фотография Леопольда
