К середине девятнадцатого века большую часть афроамериканского населения составляли рабы в южных штатах. Было их около четырех миллионов. Абсолютное большинство, в том числе 80% женщин работали в поле – пахали, мотыжили, сажали и собирали. Работали в среднем четырнадцать часов в день, в горячий сезон – все шестнадцать. Женщины нередко выполняли те же работы что мужчины – махали тяжелыми железными тяпками, пахали громоздкими деревянными плугами, в которые впрягались мулы. Стариков, детей и беременных ставили на прополку и борьбу с вредителями. Во главе такой команды обычно стояла женщина.

Плантаторы ожидали от женщин что они будут отрабатывать три четверти мужской нормы, но некоторым женщинам удавалось и мужская норма, и больше. Раб-мужчина средней продуктивности собирал по двести фунтов хлопка за смену, а вот Сюзан Марби из Вирджинии собирала от 400 до 500. (Привет, Мамлакат Нахангова). Но в то время как в поле работали равных, дома женщины тянули вторую смену, то есть домашнее хозяйство – одни. Мужчины работали в огороде (если он был), охотились с помощью силков и ловушек (огнестрел рабам конечно никто не давал), но даже маленьких мальчиков обычно не припахивали к готовке, уборке и стирке. Как будто не хватало двух смен – была еще и третья. Если полевых работ было мало, многие плантаторы приказывали женщинам напрясть или наткать столько-то и столько-то. Работали обычно целыми женскими коллективами – совсем как в русских деревнях. Но иногда приходилось шить по ночам. Фанни Мур уже в старости помнила как в детстве засыпала, а мать шила, шила, шила. «Я до сих пор не понимаю как моя мама выдерживала такую тяжелую работу» — вспоминала в 1930-ые Фанни Мур.

БольшУю, если не бОльшую часть своей взрослой жизни типичная рабыня проводила беременной. Большая часть владельцев считали плодовитых женщин песец каким удачным вложением капитала. Даже Томас Джефферсон не стеснялся об этом писать. Различные руководства по менеджменту плантаций предлагали всякие методы поощрять рабынь рожать. Например если у женщины «шесть детей живы» — давать ей дополнительный к воскресенью выходной в субботу. Премировать рожениц серебряным долларом или материей на платье. Беременных женщин обычно не продавали – кому охота продать двоих за цену одного.

«Я надеюсь что в раю буду сидеть, а не бегать»

На больших плантациях небольшой процент рабов работали не в поле, а в доме хозяев. Хотя эти рабочие места выглядели интереснее и престижнее чем работа в поле, многие женщины не хотели там находиться, а некоторые специально саботировали чтобы их отослали с глаз долой. В общем «подальше от начальства, поближе к кухне» и «минуй нас, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». По этим же причинам белые девушки предпочитали тяжелую и подчас опасную работу на фабриках месту служанки в чьей-то семье. Работать в доме означает что над тобой будет постоянно нависать хозяйка, и совсем не обязательно эта хозяйка даже будет знать чего она хочет. У занятых в доме рабов не было перерывов – даже есть приходилось на ходу. Когда в комнате находились белые, они не имели права сидеть. «Я надеюсь что в раю буду сидеть» — поется в спиричуэле тех времен. О каком-то подобии семейной жизни занятые в доме рабы могли забыть. Ангелина Гримке знала женщину которая была замужем 11 лет и ни одной ночи не провела в постели со своим мужем – хозяйка требовала ее присутствия каждую ночь.

Рабам запрещалось учиться читать и писать. Вспоминала Эллет Беттс, бывшая рабыня из Луизианы: «Если хозяин застукает тебя с бумажкой, то накажет. Хозяин не хотел умных негров. Если кто-то начинал слишком умничать, его тут же продавали. Любимой присказкой хозяина было «книжным учением сахарный тростник не вырастишь». Владельцы боялись что грамотные рабы будут подделывать пропуска для своих желающих убежать друзей и родственников – и нельзя сказать чтобы эти страхи были уже совсем необоснованы. Но несмотря на все эти препятствия порядка пяти процентов рабов все-таки выучились грамоте. Некоторых научили хозяева. Некоторые подслушали как учат хозяйских детей и сами выучились. Идея грамотных чернокожих была такой опасной, так расшатывала расовый порядок, что арестовывали даже белых женщин преподающих свободным, а не рабам. Если грамотный раб или рабыня учили других и были за этим делом пойманы – их продавали. Мила Грансон выучилась читать и писать у детей своего хозяина в Кентукки. Ее продали в Миссиссиппи, но и там она продолжала обучать других – вечерами и ночами. (Ни за что бы не поверила если бы сама не преподавала английский в вечерней школе для иммигрантов. Люди приходили туда после рабочего дня, а рабочие дни там были десять часов подряд стоять над раковиной и мыть посуду в ресторане или на техасской жаре класть асфальт. Я чувствовала что эти люди сделали честь мне тем что пришли учиться у меня).

«Мы делали девушкам обручи для кринолинов из виноградной лозы»

В тридцатые годы прошлого века старенькая жительница Южной Каролины Виолетта Гунтарп рассказывала историку как за ней, пятнадцатилетней рабыней, ухаживал будущий муж. «Каждый раз когда я ходила задавать свиньям корм, он следовал за мной. Я ему говорю – мистер Гунтарп, вы каждый день таскаетесь в этот загон. Вам что – какая-то свинья полюбилась? А он ничего не отвечает, только ухмыляется. Он взял у меня пустое ведро из под корма, перевернул и посадил меня на него. Мы стали хихикать и шутить про удалого кабанчика и хорошенькую свинку. Потом ведро перевернулось и он меня поймал. Это был самый счастливый день за мои восемьдесят много лет.»

Жизнь людей в рабстве была во многом ограниченной, а подчас невыносимой. Но это все-таки была жизнь – с встречами и ухаживаниями, дружбой и мелкими ссорами, розыгршами, бытовыми пакостями и моментами истинного самопожертвования. В бесчеловечных рамках рабства люди старались жить как умели.

Жили рабы обычно в однокомнатных хижинах. Некоторые были довольно роскошные, с деревянными полами и сложенными из камня дымоходами. Но многие были не больше десяти квадратных футов, с земляными полами и без окон. Обстановка тоже варьировалась – от деревянной мебели изготовленной рабами же (быть плотником было оооочень почетно потому что плотником был Иисус, а так же давало возможность для заработков на стороне) и расписного фаянса на каминной полке до соломенных матрасов и нескольких горшков для приготовления пищи. Часто у рабов перед домом были грядки, но обрабатывать их приходилось лунными ночами и воскресными вечерами. (В «Хижине дяди Тома» у Тома и Хлои был садик где росли ягоды и даже декоративные цветы). Понятно что возможности для чистоты и гигиены были ограничены, но бывшие рабыни в тридцатых годах вспоминали что девчонками помогали матерям со стиркой именно семейного белья, а лучшее платье «для церкви» хранили в мешке с сушеными цветами и травами, чтобы хорошо пахло. Белый житель Джорджии вспоминал что субботними вечерами дороги были забиты чернокожими мужчинами, которые шли посещать своих жен на других плантациях и каждый нес узел с вещами в стирку.

Почти каждая рабыня старалась завести себе парадное платье. Иногда ткань на платье можно было получить в виде премии от хозяев за хорошую работу, иногда заработать где-то на стороне. (В некоторых местах рабам запрещалось иметь наличные деньги, а в некоторых разрешалось). Если ткань была изготовлена кустарным способом, ее обычно окрашивали в красный цвет – в Африке именно этот цвет считался самым нарядным и парадным. Бывший раб Гас Фистер: «Воскресная одежда обычно была красная… За десять центов мы делали девушкам обручи для кринолинов из виноградной лозы.» Чтобы нижние юбки стояли торчком, девушки крахмалили их в смеси кукурузного крахмала и воды. Рабы вообще одевались в церковь тщательнее белых бедняков и если в церковь было далеко идти, несли единственную пару обуви подмышкой всю дорогу, чтобы лишь у порога церкви надеть.

Половина рабов на Юге жила не на больших плантациях, а на маленьких фермах, где белые жили немногим лучше рабов на больших плантациях. Как только у мелкого фермера заводились деньги, он покупал обычно именно рабыню – стоили они меньше. Вспоминает Мэри Линдси, единственная рабыня белого кузнеца: «Было тяжело. Я вставала в три с чем-то, чтобы было время напоить лошадей, накормить свиней и кур, подоить коров, а потом вернуться в дом и готовить завтрак.» Бывшая рабыня из Нэшвилля, которую хозяин одолжил в белую семью победнее была обязана «смотреть за ребенком, готовить, рубить щепки на растопку, носить воду, стирать, гладить и вообще делать всё». А теперь, внимание – ей было шесть лет.

Кроме бесконечной работы, рабам на изолированных фермах приходилось тяжело еще и потому что кругом не было других чернокожих. Вдумайтесь в это – жить среди людей не считающих тебя за человека. Рассказывает Кэти Феникс, которая с детства была единственной рабыней одинокой вдовы. Кэти вообще не знала что она ребенок, пока не приехала в гости внучка ее хозяйки. «Я думала что я такой же человек как взрослые, только маленький. Я не знала что взрослые вырастают из детей.»

Рождество было очень радостным временем. На неделю прекращалась всякая работа, обменивались простенькими подарками, мужья могли аж несколько дней провести с женами и детьми живущими на других плантациях. Периодически устраивались танцы. Ритуалы ухаживания были такие же как у других американцев низших классов. Так же как белые девушки тех времен, юные негритянки считали что есть в компании неприлично и потому перекусывали дома прежде чем идти на танцы. Инициатива начать ухаживать принадлежала мужчинам, задача девушки – хорошо выглядеть. Но мужчинам которые не могли найти жену у себя на планатции приходилось туго. Прежде чем начать ухаживать, он должен был получить согласие не только своего хозяина, но и хозяина девушки, и родителей девушки.

«Шанс которого нет ни у кого больше»

В том что незамужняя девушка беременела не было ничего из ряда вон выходящего, но как правило, они вскоре выходили замуж, обычно за отца ребенка. Большая часть рабов не считала добрачный секс чем-то аморальным, но супружескую измену сурово осуждали. Виргинская мемуаристка Мэри Чеснат с некоторой долей зависти писала: «У них есть шанс которого нет ни у кого больше. Те, кто оступился (забеременела незамужем) – могут хорошо выйти замуж и им слова в упрек никто не скажет». Этот спокойный взгляд на добрачный секс рабы привезли с исторической родины, где женщина на деле доказавшая свое здоровье и плодовитость считалась более завидной невестой чем девственница – кот в мешке.

У рабов не было юридической возможности заключить законный брак, но почти всегда отмечали начало семейной жизни какой-нибудь церемонией. Многие делали религиозную церемонию. Так в последний мирный год перед Гражданской войной две пятых епископальных свадеб в южных штатах было между рабами. Но священник никогда не говорил «что Бог соединил, человеку не разорвать». Хозяин мог разорвать брак рабов одним росчерком пера, а в глазах закона у рабов было не больше прав заключать брак чем давать показания в суде, владеть землей или быть опекунами своих детей. Один чернокожий кентуккийский пастор с горькой долей реализма напутствовал новобрачных «пока смерть или расстояние не разлучат вас».

Иногда владелец мог закатить любимому рабу или рабыне шикарную свадьбу. Вспоминает Темпль Дюрэм, бывшая рабыня из Северной Каролины: «Мы поженились на крыльце господского дома… Мисс Бетси велела кухарке Джорджиане испечь торт с белой как снег глазурью… На мне было белое платье, белые туфли, белые перчатки до локтя, а фату мне мисс Бетси соорудила из кружевной занавески. Мисс Бетси играла на пианино и под эту музыку мы с Экстером дошли до алтаря… Экстер сделал мне обручальное кольцо, вырезал перочиным ножом из большой красной пуговицы. Оно аккуратно легло вокруг моего пальца, как атласная ленточка.» Темпль и Экстер провели ночь в ее хижине, но наутро он должен был топать обратно на свою плантацию. «Но он приходил каждую субботу вечером. У нас родилось 11 детей.»

На тех плантациях где хозяева не интересовались личной жизнью рабов, желающая жениться пара обычно находила мудрую старую женщину и ее просили провести церемонию. Вспоминает Каролина Джонсон Харрис: «Не надо было спрашивать хозяина. Надо было пойти к тетушке Сью.» Когда Каролина с женихом обратились к тетушке Сью, он велела им еще хорошенько подумать. «Через два дня мы с Мозом опять пришли и сказали – да, подумали, таки хотим жениться. Тогда она позвала всех рабов за нас помолиться. Чтобы мы остались вместе, родили много детей и чтобы никого не продали. Потом она положила веник на порог дома где мы собирались жить и соединила наши руки. И спросила еще раз – хотим ли мы жениться? Мы конечно сказали да. Тогда она сказала «В глазах Иисуса вступите в священную землю брака». Мы перешагнули через веник и таким образом стали мужем и женой».

Большая часть рабов вступала в брак и оставалась в первом браке до конца жизни. Но для многих брак был гостевым – потому что принадлежали разным хозяевам. Обычно мужья и отцы приходили к женам и детям в субботу вечером и уходили в воскресенье вечером. Хана Чапмен вспоминает что иногда ее отец иногда приходил тайком среди недели – очень любил своих детей и они его любили. Не раз и не два его избивали патрульные – за то что среди недели болтается на дороге без пропуска. Можно сказать что семьи рабов были матрифокальные, где мать с детьми была стабильным элементом, а отец – приходящим. Но многие отцы шли на по истине героические поступки чтобы увидеться с детьми. Мэтти Джексон из Джорджии вспоминает что сначала ее родители жили на плантациях по соседству, но потом владельцы матери переехали за двадцать миль (около 40 километров) и каждой воскресенье ее отец ходил туда и обратно. Чарльз Ингрэм сбежал сбежал от хозяина и жил как свободный. Но потому ему пришло известие что его жена умерла, а маленьких сыновей продали. Чарльз добровольно сдался в рабство хозяину своих сыновей, лишь бы быть с ними рядом и их воспитывать.

Фотка современной свадьбы, для иллюстрации.