В хабадской школе в Краун Хайтс, где я учился в восьмидесятые, литература на идиш отсутствовала как класс. Да, мы говорили на идиш в классе и читали письма и проповеди Ребе на идиш, но литература на идиш не упоминалась. Не то что бы мы изучали и литературу на английском. Мы учили Тору, Талмуд и комментарии, каждый день по много часов. Наша школа, Охолей Тора, была основана в 1956, с заявленной целью быть первой еврейской школой в США где не обучают светским предметам. К времени моего пребывания в Охолей Тора, там насчитывалось более тысячи учеников, от детского сада до выпускного класса.
Год за годом я и мои одноклассники повторяли псуким из Торы и их перевод на идиш. Сказать по правде, многие из нас понимали далеко не всё. Нашим родным языком был английский, на нем мы разговаривали дома и на улице. Но начальство Охолей Тора не допускало английского языка в классах. Мы невесело шутили, что из Охолей Тора выпускаются неграмотные на трех языках – иврите, идиш и английском. Однажды, когда я был в одиннадцатом классе, учитель объяснял нам сложное место из Талмуда по английски, поскольку идиш знал неважно. И вдруг директор заглянул в класс. Бедолага учитель тут же перешел на идиш.
В 1999 году, когда мне было 20 лет, я получил работу на лето в Бейт Хабаде в пригороде Сиднея. В мои обязанности входило публично читать Тору, вести общественную молитву и готовить мальчиков к бар мицве. Так как в Австралии всё наоборот, по утрам было адски холодно. Каждый день мы с напарником приезжали в синагогу к полседьмого утра. Отпирали здание, раскладывали молитвенники и возглавляли молитву. К полвосьмому молитва заканчивалась и прихожане отчаливали на работу.
В одно утро после молитвы я спустился в подвал и обнаружил там ящик с книгами. Среди них было издание в бумажной обложке «Раввины и их жены» Хаима Граде. На обратной стороне обложки среди прочих аннотаций было написано «Один из величайших – если не самый великий – писатель на идиш. Уж точно самый аутентичный. Эли Визель.» Я знал что на идиш бывают писатели. Моя несоблюдающая бабушка, мать отца, обожала литературу на идиш и иногда мне читала вслух, особенно «Бонцю-молчальника» Ицхака Лейбуша Переца и «Тевье молочника» Шолом Алейхема. Но имя Хаима Граде мне ничего не говорило.
Я решил взять книгу домой с собой. Там было три новеллы. С первой страницы первой истории, «Раввинша», я был захвачен. Наконец-то я нашел кого-то кому были близки и понятны мои вопросы и сомнения. Меня всегда мучило раздвоение, тот факт, что услышанное в йешиве и увиденное за ее стенами находились в противоречии друг другу. В йешиве нам внушали что тому что учит Тору не нужно учить ничего больше. Как поется в песне на идиш «Тойре из ди бесте шхойре» — «Лучший товар – Тора». Когда я был мал, мама пела мне эти слова каждый вечер в качестве колыбельной. Но мой отец был врачом и его диплом медицинского факультета Гарварда красовался на стене его домашнего кабинета. До поры до времени. Потом мама вынудила его перенести все его дипломы и светские книги в подвал, дабы у меня и трех моих братьев не возникало вопросов – почему нас в школе не учат английскому языку. Но я понимал что диплом Гарварда дают не за изучение Торы. Он вырос в несоблюдающей семье, посещал американскую школу, потом закончил колледж. Посередине обучения на врача он стал баал тшува и вернувшись из Бостона в Нью Йорк, присоединился к общине. Если Тойре из ди бесте шхойре, почему мой отец всю жизнь занимался медициной?
Год за годом, один талмудический трактат за другим, а избавиться от этих вопросов не получилось. Тора это единственное знание на приобретение которого стоит тратить время или есть какая-то другая мудрость. Чем я буду заниматься когда у меня будет семья и ее надо будет обеспечивать? Признаваемого властями диплома моя школа не давала, так что о колледже можно было забыть. (На самом деле это не совсем так. В США полно программ где можно сдать экзамен на аттестат зрелости экстерном. Там конечно в основном люди выросшие в очень трудных обстоятельствах, но йоцим бе шеила тоже попадаются. У американской армии есть такая программа и есть даже ускоренные курсы для латиносов чтобы подтянуть английский, шесть недель на базе в Техасе. Если вербовщик считает что кандидат перспективный, может устроить).
Я прочел о Хаиме Граде все что смог найти. Он вырос в межвоенном Вильно и учился в муссаристской йешиве в Новардоке. Но притяжение светского мира оказалось слишком сильным. (Я тоже почитала что нашла о Хаиме Граде и нельзя сказать чтобы его семья была уж совсем ультра. Отец строго соблюдал, но при этом преподавал живой иврит в новометодной талмуд-торе). Хаим Граде оставил религию, вступил в литературный кружок Юнге Вильна и стал писателем. Но йешива не отпускала. Следующие пятьдесят лет в его творчестве не было других тем. В отличии от Исаака Башевиса Зингера, который с триумфом вышел к американским читателям, писал в том числе и об американских евреях и сам переводил свои романы и рассказы на английский, Хаим Граде писал так как будто продолжал жить в Вильно и относился к идее переводов на английский без энтузиазма. Возможно это стоило ему Нобелевской премии и известно что он считал Исаака Башевиса Зингера коньюктурщиком. Но Хаим Граде ничего не мог с собой поделать. Оставив йешиву пятьдесят лет назад, он оставался прикованным к ее двери.
Как только я вернулся из Австралии, я отправился в самую большую общественную библиотеку Бруклина и взял двухтомник Хаима Граде «Йешива» (английский перевод, на идише называется «Цемах Атлас»). И хотя первый том насчитывал 400 страниц, я сжевал его за неделю и долго ходил под впечатлением. Граде так мастерски описывал вечное перетягивание каната между верой и сомнением, между Торой и мирским, что это не могли не найти отклика в моей душе. ГГ, директор йешивы Цемах Атлас, следовал заповедям Торы, но сомневался в существовании ее Автора. Как и Цемах Атлас, я понимал что не уживусь в двух мирах, что если стану врачом, как отец, то соблюдение и учение пострадают. Именно для того чтобы они не пострадали отец отдал меня в йешиву где не учили ничего кроме лимудей кодеш. Я прочел первый том и понял что боюсь открыть второй. Боюсь, что как Цемах Атлас, окажусь за пределами мира йешивы. Я чувствовал себя у края обрыва. В последующие три года я прочел «Немой миньян» на идиш, «Агуну», «Колодец» и «Мамины субботы» на английском, но все еще не мог открыть второй том «Йешивы».
Как-то раз в Шавуот моя семья решила провести праздник в гостинице принадлежавшей одной нашей родственнице. Еще в начале семидесятых она спасла он сноса винтажное здание в курортной зоне Лонг Айленда и сделала из него гостиницу-бутик. Сначала мы туда не ездили, потому что в городе не было синагоги. Но в девяностые там в шаговой доступности возник Бейт Хабад и мы стали выезжать туда всей семьей. Я понимал что два дня праздника телевизора и радио не будет, а читать что-то надо. И решился, взял второй том «Йешивы» в местной библиотеке. Вместо того чтобы целый день учить Тору в синагоге, как велит обычай, я устроился с книжкой на диване и проглотил ее за ночь. К утру я уже знал что не вернусь в йешиву. Засыпая, я подумал, что Господь дал Моше две скрижали, а Хаим Граде дал мне два тома «Йешивы».