из книги Натан Щаранского и Гиля Троя “Кто не бьется в одиночку: тюрьма, политика и народ мой”.

Я не знаю есть ли по русски, это перевод с английского.

* * *

После того как я освободился из клетки двоемыслия, я стал свободным человеком живущим в несвободной стране. Я знал что присоединяюсь к борьбе успех которой далеко не гарантирован. Но я знал одно – теперь в моей жизни будет ощущение цели, принадлежности к чему-то большему чем я сам и великое благословение свободы – даже если лично я никогда не выберусь из Большой Зоны. Но я не знал и не мог знать, что судьба приготовила мне приятный сюрприз. Скоро я оказался в эпицентре одного из самых уникальных общественных движений в еврейской истории.

Я вырос в атмосфере где еврейская солидарность выражалсь зашифрованными намеками и эзоповым языком. В институте я не мог вслух сказать что мечтаю уехать в Израиль и что друзья у меня такие же, любители ловить передачи западных радиостанций.

И вдруг, буквально за несколько недель, я оказалсь напрямую и открыто связанным с другими евреями. Я делал общее дело с такими же как я советскими евреями, израильтянами, евреями из разных стран и это дело не было тайным. Наоборот, оно было публичным и открытым.

Борьба за советских евреев была уникальной. Это был глобальный проект объединивший еврейские общины по обе стороны железного занавеса. Он задействовал французских коммунистов и британских аристократов, благочестивых раввинов и ассимилированных адвокатов, патриотов США и сионистов, хиппи и застегнутых на все пуговицы деятелей истеблишмента. И он был остро заточенным. Цель была – прогрызть железный занавес изнутри, протаранить снаружи и дать евреям возможность жить где им хочется. Миссия укладывалась в три простых ивритских слова «шлах эти ами», отпусти народ Мой.

Как со всяким тоталитарным режимом, ригидность советской системы послужила одной из причин ее хрупкости и нестабильности. Представьте себе, что высокий крупный человек страдает от аллергии на пчелиный яд и может умереть от укуса маленькой пчелки. Так и тут. Эта система пыталась контролировать все до мелочей и в результате каждая мелочь грозила ей обвалом. В страхе за то что послушная армия двоемыслов превратится в диссидентов и пойдет кто в лес, кто по дрова, режим не мог позволить своим гражданам самим решать что им читать и как высказываться. Понимая что в случае открытия границ слишком многие проголсуют ногами, режим отобрал возможность выбирать где ты хочешь жить. Именно поэтому эмиграция по собственному желанию не была предусмотрена советским законодательством.

Единственный легальный путь к эмиграции назывался «воссоединение семей». Однако большинство людей страшилось признаться в наличии родственников заграницей. Сам процесс оформления визы представлял с собой нечто среднее между кафкианским лабиринтом и полосой препятстсвий. Препятствий было столько, что власти сочли что лишь немногие решатся их штурмовать.

Пробуждение национальной гордости у советских евреев после Шестидневной войны застало власти СССР врасплох. Дотоле молчащие от страха евреи сначала десятками, потом сотнями, потом тысячами заявяли – хотим уехать. Израильское правительство тут же подыскивало каждому из потенциальных олим «родственников» в Израиле с которыми надо было срочно воссоединиться.

Режим не знал что с этим делать и стал закручивать гайки, но делать это предельно осторожно. Никто не хотел мясорубки а-ля сталинские времена и меньше всего ее хотела советская элита. Слишком хорошо они помнили недавнюю историю, слишком хорошо понимали что сегодняшней палач имеет все шансы стать жертвой завтра. Кроме того, СССР нуждался в помощи Запада чтобы подпереть свою разваливающуюся экономику и начал даже изображать какое-то подобие уважения к нормам международного права. По словам А. Д. Сахарова встав в хвост западу в экономическом плане, СССР стал уязвимым для политического давления.

Контратака властей на советских евреев следовала стратегии состоявшей из маленького пряника и большого кнута. Позволив ограниченному числу евреев уехать, коммунстическая система претендовала на гуманность и уважение к нормам международного права. В это же время режим преследовал еврейских активистов и массово отказывал соискателям в выездных визках. Советские евреи поняли «тонкий намек на толстые обстоятельства» — любой, кто обращается за выездной визой может потерять всё и не приобрести ничего.

Сегодня слово «отказник» означает молодых израильтян которые отказываются служить в армии, младенцев от которых отказываются матери в роддоме и даже подростков которых отказываются обслуживать в баре несмотря на фальшивое удовстоверение личности. Более полувека назад скромный лондонский учитель русского языка Майкл Шербурн придумал слово refusnik чтобы описать тех людей которые оказались в тисках советской системы. Это слово стало международным брендом. Со временем отказников стало десятки тысяч.

Лишенные еврейского образования отказники ощупью открывали свои корни. Научившись обходиться без двоемыслия и лицемерия, мы открыли для себя удивительный мир истории своего народа. Ролевых моделей более чем хватало – от исхода из Египта и Маккавеев до основателей сионизма и пионеров современного Израиля.

Власти конечно пытались этому противостоять. Время от времени проводились пресс-конференции еврейских ученых, писателей, шахматистов и балерин (многие были всемирно известны). Все они делали отрепетированные заявления как им в советском раю хорошо. Но никого за пределами СССР это не обманывало. Эти официальные евреи были не более чем говорящими головами для озвучивания советской пропаганды.

По контрасту, слова куда менее известных евреев были куда более искренними. Распорстившись с всепроникающей советской ложью, небольшая группа отказников вслух говорила то что думали три миллиона советских евреев, во всяком случае большинство из них.

Показательные протесты начала семидесятых тоже вышли Москве боком. Они стали катализатором протестов по всему миру. Только встающее на ноги международное движение получило одну из своих крупных побед когда властям пришлось отменить два смертных приговора вынесенных по «ленинградскому дело» в декабре 1970-ого года. Уступка СССР стала знаком чувствительности кремлевских правителей к мировому общественному мнению и подтолкнула движение на дальнейший активизм.

За пределами СССР выросло новое поколение евреев. Они привыкли к свободе и изобилию западного образа жизни. Они были вдохновлены примером отважного героического «нового еврея» на Ближнем Востоке. Но их лозунг «Никогда больше!» был окрашен чувтвом вины. Возможно сначала неосознанно, они поклялись избежать такого позора как в Катастрофу когда евреи на свободе не сделали все возможное ддя евреев которым грозит смертельная опасность.

Эли Визель стал живым звеном связавшим Катастрофу, свободную Америке и самую большую общину в опасности, советских евреев. Визель впервые приехал в СССР в 1965, как журналист газеты «Хаарец». Глубина отчаяния евреев поразила даже его, через двадцать лет после его освобождения из Бухенвальда.

В 1966 вышла его книга «Евреи молчания». Он бросил вызов то стене глухого молчания которая нас окружила. Эли Визель – писатель, историк, мемуарист, правозащитник, нобелевский лауреат – как-то сказал мне, что главное что он хочет чтобы о нем помнили потомки, это то что он впервые заговорил об изоляции евреев за железным занавесом.

Благодаря Визелю и другим, новости о «евреях молчания» распространились в шестидесятые годы по всем еврейским каналам. Формировались комитеты, создавались организации. В 1971 организации по всему идеологическому спектру собрались на конгресс в Брюсселе. Преодолев много противоречий, восемьсот делегатов сошлись в одном – отпусти народ мой. Еврейское движение за права человека стало международным феноменом, одной из самых успешных в истории правозащитных кампаний.

Евреи свободного мира оказывали давление на политиков в своих странах, иногда как лоббисты, чаще как простые избиратели. Туристы в СССР наводили мосты между отказниками и внешним миром. Они продолжали приезжать, сколько бы своих людей замаскированных под интуристовских гидов КГБ к ним приставляло. Они продолжали звонить, сколько бы телефонных линий КГБ не перерезало. Они создали настоящую международную социальную сеть, задолго до изобретения Интернета, обычным телефоном и обычной почтой.

Разными путями оказывались иностранные евреи с нами в одном окопе. Некоторые, рожденные на американской земле, банально устали от галутного страха своих иммигрантских отцов и дедов, от «ша, ша, сиди тихо и не высовывайся» и от шести миллионов безмолвных теней за плечом. Некоторые, активисты движения за гражданские права, привезли нам тактики и навыки отработанные в борьбе с расистами Миссиссиппи и Алабамы. Некоторые, религиозные люди и(или) сионисты, действовали согласно своим убеждениям еврейских националистов.

Власти СССР сами подарили нам прекрасную формулировку – воссоединение семей. Это действительно был международный проект по объединению большой рассеянной семьи. Одна из ветвей моего рода, Ланцевицкие, переехала в Канаду незадолго до первой мировой. Когда о моем деле заговорили западные СМИ, Ноах, патриарх семьи, сказал: «Этот парень нам родня. Моя мать в девичестве Щаранская».

Когда они вышли на Авиталь и задали ей несколько вопросов, оказалось что так и есть. Семья Ланцевицких (правда они сменили на Ландис, чтобы англоязычным было легче произносить) впряглась в борьбу за меня. Они принимали Авиталь у себя, а мой канадский адвокат Ирвин Колтер лоббировал за меня тогдашнего премьера, Пьера Трюдо. Это был лишь незначительный эпизод в контексте общей борьбы. Но для меня он имел огромное символическое значение. После десятилетий практически никакого контакта, советские и западные евреи ощутили себя членами одной, пусть очень большой семьи.

Один раз я передал молодой туристке из Филадельфии письмо подписанное сотней отказников. Она должна была отнести его в одну еврейскую организацию, а те передать сенатору-демократу Генри Джексону, одному из наших главных защитников в Конгрессе, даром что он сам не был евреем и представлял штат где и евреев-то было кот наплакал. Она должна тайно провести письмо так что бы его не обнаружили в Шереметьево при досмотре. Когда я увидел как она нервничает, мне стало ее жалко и я сказал: «Не надо этого делать, если вам некомфортно. У нас есть другие каналы, по телефону или дипломатической почтой». Она ответила мне то что я за много лет слышил от сотен туристов: «Нет, вы не поняли. Это не я делаю вам одолжение. Это вы почтили своим доверием меня. Вы позволяете нам вместе с вами писать еврейскую историю и таким образом наполняете нашу жизнь смыслом.»

Конечно комфортная и свободная жизнь американских еврейских беби-бумеров разительно отличалась от нашей жизни в Большой Зоне. Для многих из них мало что значила еврейская идентичность, так самая, к которой мы с большим трудом возвращались. И вот теперь было общее дело, общий проект по написанию еврейской истории. Как сказал мне один американский еврейский лидер, «вы, отказники, спасли от ассимиляции всё наше поколение».

Контролировать проблему власти не могли. Как подтекающая в подвале здания вода, она угрожала всему зданию. После того как массовые отказы и показательные процессы не достигли цели, советское правительство начало экспериментировать с другими методами. В августе 1972 ввели «налог на образование». Это означало что любой кто отучился в советском вузе, должен был выплатить стоимость своего образования назад государству чтобы государство его отпустило. Эти суммы составляли в сто раз больше средней инженерской зарплаты в стране где ни у кого не было сбережений, а многие отработали несколько лет по распределению без права выбрать место работы, там где государство укажет.

Но и на западе люди оказались изобретательные. Открыто дискриминационный и репрессивный характер «налога на образования» разозлил западную общественность и таким образом дополнительную поддержку получила знаменитая поправка Джексона-Вэника. Советский Союз уже облизывался пожинать плоды разрядки и получить статус наибольшего благоприятствования в торговле, и тут пришли сенатор Генри Джексон и конгрессмен Чарльз Вэник и испортили всю малину. Их поправка увязывала статус наибольшего благоприятствования в торговле со свободой эмиграция.

Нельзя сказать чтобы эта идея Генри Джексона всем понравилась. Госсекретарь Генри Киссинджер хотел продвигать политику разрядки без всяких условий. Противостояние усилилось после подписания Хельсинских соглашений в 1975. Тогда мало кто понимал, что поставив свою подпись под текстом содержавшим обещание «уважать права человека и фундаментальные свободы», представитель СССР поставил точку в идеологическом споре и подписал своему режиму смертный приговор. Движение за права советских евреев, сотрудничая с другими оппозиционным движениеми, умудрилось продвинуть правозащитную повестку буквально во все контакты между социалистическим лагерем и Западом. От демонстраций одиночек в Нью-Йорке и Лондоне в середине шестидесятых до марша на Вашингтон собравшего в 1987 году четверть миллиона человек – транслировали в мир один и тот же посыл: евреи во всем мире – и солидарные с ними неевреи чьи имена мы помним с глубочайшей благодарностью – никогда не прекратят требовать «отпустить народ мой».

Эта международная коалиция под руководством Израиля продолжала требовать нашей свободы. В декабре 1991 Советский Союз развалился. К тому времени уже более двух миллионов евреев сидело на чемоданах. Более миллиона приехали в Израиль.