«Строить так чтобы нигде не капало»

Лазарь Каганович.

Первая лопата вгрызлась в мерзлую землю во дворе дома номер 13 по улице Русаковской около Сокольников в конце ноября 1931. Это и было начало великой стройки. Первое материальное оснащение выданное Метрострою – грузовик одна штука, лошадей восемь, сбруя 70 комплектов. Лопаты одалживали у дворников. Изначально планировалось что метро будет по большей части наземным, а подземный участок будет короткий и в самом центре города.

Идея отправить метрополитен в глубокие недра принадлежала инженеру Вениамину Маковскому. Предложенная глубина составляла 35 метров, десятиэтажный дом. Преимущество – город не превратится в одну большую стройку, не станет в одной большой пробке. Но возражают все – нет опытных рабочих, нет техники, нет денег. Нет способа доставки пассажиров на такую глубину. Слово «эскалатор» тогда конечно слышали, но оно звучало как «телепортация» или «ковер-самолет». Маковскому 27 лет. Он знает что партия и правительство решили пустить метро к 1934 году, что сметы и проекты утверждены, что старшие коллеги против. Он прекрасно знает что от инженера до вредителя один шаг. Но он делает этот шаг. И ему везет – идея о метро глубокого заложения понравилась начальству – Кагановичу и его правой руке Хрущеву. Полгода продолжаются споры о том как глубоко делать метро. В мае 1932 остановили строительство наземно-неглубокого метро и поручила разработать проект глубокого – за семь дней. По воспоминаниям Хрущева между Сталиным и главным инженером Метростроя Павлом Роттертом состоялся такой диалог:

Роттерт: Дорого.

Сталин: Товарищ Роттерт, вопрос о том что дорого, а что дешево решает правительство. Я ставлю вопрос о технике. Технически можно сделать то что предлагает этот инженер Маковский?

Роттерт: Технически это можно сделать, но будет дорого.

Сталин: За это отвечает правительство. Мы принимаем глубокое заложение.

Инженеров по подземному строительству Каганович с Хрущевым привезли с Донбасса. Проходчиков – оттуда же. Метрострой не получил времени на геологическую разведку. Пришлось одновременно разведывать, проектировать и строить. Геологов просто гоняют из московских дворов как странных хулиганов. Из отчета треста «Мосгеоразведка»:

Работы по изысканию трассы метрополитена встречают сопротивление со стороны домовладений. Они не позволяют складывать во дворах лес и инструменты… Что касается содействия милиции, то мы знаем обратные явления. Штрафы и придирки по всем бригадам.

На сорокаметровой глубине шахтеров ждали неприятные сюрпризы. Слой легко размывался водой и превращался в плывун, жидкое песчаное тесто, которое не вычерпать никакой лопатой. Классическая шахтерская проходка, рассчитанная на земную твердь, вроде каменного угля, оказалась совершенно непригодной для земной жижи. Под Лубянской площадью творился настоящий ад. Под колоссальным давлением лежащего выше грунта, под влиянием проникшего воздуха, потревоженной воды, все задвигалось, посыпалось, стойки в полметра диаметром водяные потоки ломали как спички. На поверхности трещинами пошел асфальт. Спас положение проходческий щит. Он был приобретен в Англии за год до лубянского аврала, собран прямо на улице и просто лежал, незнакомой машине не доверяли. Рассказы о том что щит оставляет за собой готовый тоннель считали баснями. (Приобретенный в Англии щит системы Грейтхед был запатентован в 1874 году. Первый раз проходческий щит применили прокладывая туннель под Темзой в 1825 году). При помощи щита можно извлекать грунт не боясь плывунов и оползней и ставить сразу облицовку тоннеля, чугунные или бетонные блоки. 12 таких блоков образуют готовое кольцо тоннеля. А потом щит просто упирается в край готового кольца гидравлическими домкратами и прыгает класть следующее кольцо. В мае 1934, через два месяца после начала работы английского щита, заработал второй – советский.

На Волхонке линию строят под сквером музея изобразительных искусств им. Пушкина, буквально под крыльцом. На колонны и цоколь здания вешаются гипсовые маяки – гипс моментально трескается при малейшем смещении. Буквально в сотне метров от музея тоннель поворачивает к будущей станции «Дворец Советов», нынешняя «Кропоткинская» и проходит под трехэтажным зданием, как бы отсекая от него угол. Под это здание подводят домкраты и оно так и висит – над котлованом и рабочими. Все здания на будущим метро объявлены «домами обвального типа». Составили обширный список строений подлежащих сносу, жильцов подлежащих переселению, а потом поняли – переселять-то и некуда. И метростроевцы спасают руины проходка под которыми стоит дороже чем строительство нового дома. Работы не земляные – ювелирные.

Станция под вторым транспортным узлом, будущая «Комсомольская» на площади трех вокзалов строится открытым способом. Каждые сорок секунд грохочут трамваи, толпятся пешеходы, вереницы извозчиков. Каждые пять минут какой-нибудь из трех вокзалов выплевывает на площадь очередную порцию железнодорожных пассажиров. Под мостовой клубок еще более запутанный чем на мостовой. Котлован 155 на 70 метров и в нем рабочие буквально руками выбирают землю – она вся прошита кабелями и трубопроводами. Все это приходится развешивать на специальных распорках. Несколько коллекторов канализации, телефонные кабели, газовая магистраль, главный водопровод Москвы (диаметр главной трубы 650 мм), ливнеотвод и даже целая речка Ольховка, заключенная в трубу.

В июле 1932 Метрострою требовалось 18000 человек, а работало 5299. Москва набита людьми, ведь именно резкое увеличение численности жителей столицы стало поводом срочно строить метро. 30 июня 1930 было принято постановление Совета народных комиссаров запретившее брать на работу «кулацкий элемент». Требовалась справка что ты не кулацкий элемент. Заботу о найме рабочих возложили на начальников метростроевских объектов, вам надо – вы и ищите. Первое что сделали начальники – перестали требовать справки. Многие раскулаченные и бежавшие в город от коллективизации нашли на Метрострое работу и зарплату. В марте 1933 на строительство метро брошено тысяча комсомольцев. Их называют «тысячники». Они были молоды и по уши в энтузиазме, но это были токари, сапожники, маляры, кто угодно только не строители метро. Учиться приходилось прямо в котловане, откуда случалось не вылезали по сутки-двое. До 1 октября решили призвать на строительство еще 10000 комсомольцев. По предприятиям пошли агитаторы. Впрочем туда их быстро перестали пускать. Когда один из заводских партсекретарей узнал что одна такая сирена сманила с завода треть коллектива, он назвал это дезорганизацией, хулиганством и вызвал милицию. Так или иначе к началу 1934 на строительстве метро по комсомольскому набору работало около 19000 человек.

Каганович приказал открыть метро к 17-ой годовщине революции, то есть к ноябрю 1934-ого, но увы. Не было эскалаторов, их ждали из за границы. Впервые это устройство показали на парижской выставке в 1900 году. В лондонском метро эскалаторы появились только в 1932 и о том как их делать знали только две фирмы. Метрострой испросил двести тысяч золотых рублей для покупки одного эскалатора с одной целью – разобрать и скопировать. На это ушел год. На монтаж и удлинение осталось 20 дней. Бригада из 600 человек собирала первые эскалаторы почти круглосуточно, а испытания провели на людях. 6 февраля 1935 кататься на лестнице в качестве подопытных отправили две тысячи делегатов всесоюзного съезда Советов.

Официальное открытие назначили на 15 мая 1935 года. Пассажиров ждали 11.5 километров подземного пути, 13 станций и 14 поездов. Без десяти шесть утра в этот день на метрополитене был включен ток. Через четыре минуты из депо вышел первый состав. В 6:45 открылись двери вестибюлей, приподнялись окошечки касс. Билеты стоимостью 50 копеек выдавались желтые в сторону Сокольников и розовые в сторону Парка культуры и Смоленской. Действовали они 35 минут.

Консультанты-англичане предлагали делать станции как в Лондоне – два туннеля-трубы, разделенные глухой стеной, на каждую платформу свой вход. Лондонское метро так и называется – tube. И тут архитектор Самуил Кравец предложил изъять грунт между двумя туннелями и построить третий свод, а под ним продольный зал, а боковые туннели соединить между собой проходами. Тогда это было что-то принципиально новое, никто не строил таких станций, за явно избыточностью и дороговизной. (В метро Нью-Йорка станции постарше построены по лондонскому типу, поновее – по московскому. Метро Вашингтона очень новое и там все станции такие как в середине тридцатых предложил Кравец).

Мечта рожденная в аду

Московское метро переживало военное лихолетье вместе со всей страной, став убежищем. «Курская» приютила Историческую библиотеку. Часть «Белорусской» выгородили для Генштаба, ему же передали «Кировскую». Платформы изолировали от путей фанерой и разделили на кабинеты. Поезда шли мимо без остановок. Летом и осенью 1941 москвичи прячутся от бомбежек на всех станциях куда пускают. Первая же воздушная тревога (ночь с 21 на 22 июля) собрала под сводами метро полмиллиона (!) человек. Наибольшее количество людей скопилось на «Маяковской», пятьдесят тысяч. Понятно, что станция, какой бы монументальной она не была, не могла бы всех их вместить. Приспособились размещать в туннелях, положив на рельсы деревянные настилы. На эту операцию потратили буквально вагон гроздей, шестьдесят тонн. 6 ноября 1941 на «Маяковской» прошло праздничное заседание правительства. Всего за весь период использования московского метро как убежища под его сводами родилось 217 детей.

Середина октября 1941. Ждали фашистов, уезжало правительство. Заминированы многие знаковые здания, включая Большой театр и гостиницу «Москва». Эту взрывчатку находят до сих пор. Закрывались предприятия, эвакуация превращалась в бегство. 15 октября Каганович распорядился метро закрыть и приступить к его демонтажу. 16 октября – день знаменитой московской паники – метро не открылось. К вечеру того же дня приказ был отменен. Посреди всего этого аврала приходит феерическое распоряжение – подготовить к эвакуации скульптуры со станции «Площадь революции». Вес одной такой бронзовой скульптуры – не меньше тонны. Революционные матросы, пограничники с верными собаками, партизаны с маузерами и девушки с винтовками дисциплинировано построились и уехали в Среднюю Азию, откуда вернулись в 1944.

Едва окончилась битва за Москву, как продолжили прерванное строительство – синей Покровской ветки и зеленой Замоскворецкой. На каждой из семи «военных» станций есть табличка «сооружено в дни Отечественной войны». Не обошлось и без курьезов. Июль 1943, ударник Метростроя пишет в газету: «В веерной части наклонного хода Павелецкой (начальник объекта тов. Данелия) забетонированы лебедка, тренога от маркшвейдерского нивелира, спецовка, двери и другие предметы не имеющие никакого отношения к конструкции сооружения.» Дальше предложение в стихах – а не забетонировать ли туда и самого тов. Данелия, скромненько так и со вкусом. (Тов. Данелия это папа будущего всеми любимого кинорежиссера).

Одна из «военных» станций – Новокузнецкая. Мозаики на потолке созданы выдающимся русским и советским мозаичистом Владимиром Фроловым по эскизам Александра Дейнеки. Творческий дуэт Фролов-Дейнека тем же макаром оформлял «Маяковскую» еще до войны. А до революции Фролов творил мозаики для петербургского храма Спас-на-Крови. Десять лет работы, восемь тысяч квадратных метров мозаики. Самолеты Дейнеки с красными звездами на крыльях вышли из под тех же рук что Богоматерь Нестерова.

Уходящая в небо мечта, смальтовое волшебство для станции «Новокузнецкой» собрано едва ли не вслепую, в холодном и темном склепе где коптилка прожигает добытый ценой просьб и унижений керосин. Самой страшной блокадно-ленинградской зимой. Мозаичная мастерская санкт-петербургской Академии художеств и сейчас работает на том же месте что в 1941. В 1941 окна были выбиты бомбежкой и заколочены. Температура в мастерской не превышала семи градусов. И 125 блокадных грамм, с огнем и кровью пополам. Владимиру Фролову было 68 лет. В мастерской помимо самого Фролова осталось еще три мастера. Всем трем он закрыл глаза и остался один.

Смальты в собрании Фролова было почти 18000 оттенков. Все их он знал по названиям, знал в каком лоточке с каким номером какой оттенок лежит. Только это делало возможной работу при свете коптилки. Еще в августе 1941 Фролов писал в Ленсовет, просил эвакуировать смальты. Не эвакуировали ни смальты, ни Фролова. В декабре 1941 Фролов снова пишет в Ленсовет – просит 15 литров керосина чтобы освещать мастерскую и работать. В конце января 1941 панно для московского метро были готовы и их забрали в Москву. 3 февраля Владимир Александрович Фролов умер.

В августе 1943 вывезенные из Ленинграда последние мозаики Фролова уже красовались на потолке станции «Новокузнецкая». Они не должны были там оказаться потому что предназначались для другой станции, «Павелецкой», по проекту архитекторов братьев Весниных. Конструкции «Павелецкой» застряли в стремительно взятом немцами и прочно оккупированном Днепропетровске, поэтому «Павелецкую» строили по альтернативному проекту, куда мозаики никак не вписывались.

Дела послевоенные

Открытая 1 января 1950 года станция «Октябрьская» своим дизайном поставила советских газетчиков в весьма сложно положение. Надо было как-то описать ее не применяя терминов церковного зодчества, а они как раз лучше всего подходили. В торце центрального зала находится арка, пространство за которой, отгороженное кованой решёткой, подсвечено голубоватым светом и символизирует послевоенный мир. И пока в официальной прессе из себя выпрыгивали именуя это пространство «чисто оформительским приемом трактовки стены», пассажиры назвали «Октябрьскую» коротко и понятно – станция с алтарем. (Я часто пересаживалась на «Октябрьской» и меня всегда разбирало любопытство – что же там, за «царскими вратами»?) Если одолжить ключ у начальника станции и заглянуть за алтарь, как это сделала Елизавета Листова, то там лесенка вбок и подсобка, где хранятся ведро и швабра.

Другие храмовые мотивы – витражи — можно увидеть на станции «Новослободская» по проекту Алексея Душкина. Витражи считались религиозным пережитком и прежде никогда не использовались в оформлении советских зданий. Сначала Душкин хотел сделать их трехмерными, из уранового стекла, и привлечь к этой работе Веру Мухину, как одну из немногих скульптором работавших со стеклом. Но в Госплане сказали что уран это стратегическое сырье и свой план Душкину пришлось корректировать. «Новослободские» витражи сделали в Риге, старые латышские мастера-витражисты. После установления в Латвии советской власти (за вычетом немецкой оккупации) они сидели без работы, новая власть не разрешала строить новые церкви, а старые закрывала. Автор эскизов к витражам – Павел Корин, сын палехского иконописца и ученик Михаила Нестерова. Существуют разные версии где они с Душкиным взяли идею для орнамента.

Частым элементом декора послевоенного метро стал Сталин. Только скульптур Сталина в метро насчитывалось 15 штук, изображения на фресках и мозаиках никто даже не считал. На потолке Комсомольской-кольцевой была мозаика с изображением Сталина принимающего парад 7 ноября 1941. Это мозаику пришлось несколько раз переделывать выбивая оттуда сначала Берию, потом Молотова, а потом и самого Сталина. На его месте сделали Ленина. (Ленин принимающий парад в 1941 году это пять, я считаю). Самый религиозный вид на Сталина открывался при выходе со станции «Арбатская». Там мозаика напротив выхода из эскалатора и фигура Сталина представала глазам постепенно, все более увеличиваясь. Станция открылась в апреле 1953, а уже через два года большую мозаику срубили, за одну ночь.

1) Номер “Вечерней Москвы” от 14 мая 1935 года. Завтра откроется метро.

2) Владимир Фролов и его мозаики — на “Маяковской”, на “Новокузнецкой” и в храме Спас-на-Крови.

3) “Алтарь” на “Октябрьской”.