Вибке Лиснер, аспирантка кафедры философии, истории и этики медицины в медицинском институте Ганновера. Перевод и комментарии в скобках мои
Журнал «Нашим», 2020 год.
«Немецкие акушерки! Благородство человека измеряется тем что он делает помимо своих прямых обязанностей. В эти судьбоносные дни Германия дает вам возможность проявить себя». Эти слова Нанны Конти, которая занимала должность рейхсхабамменфюририн, то есть глава всех немецких акушерок. Они были напечатаны в профессиональном журнале немецких акушерок за 15 сентября 1937. Ее сын, Леонардо Конти, занимал должность рейхсгезундхайтсфюрера, то есть «имперский руководитель здравоохранения», глава управления здравоохранения НСДАП и носил звание обергруппенфюрера СС. (Леонардо Конти поймали американцы. Он повесился в камере Нюрнбергской тюрьмы осенью 1945, не дождавшись суда. С итальянскими именами курьез. Нанна была немка, а ее муж итальянцем. Жили они в Южном Тироле. В 1915 родители развелись, Нанна увезла детей в родную Пруссию и выбила им немецкое гражданство. Леонардо член НСДАП с 1927, СС – с 1930-ого. И нигде итальянское происхождение отца ему не мешало).
К этой дате вермахт занял почти всю Польшу. Через месяц, в октябре 1939, западные области Польши вошли в состав рейха как гау Вартеланд и Данциг-Западная Пруссия.
Война и оккупация навсегда изменили и перекроили жизни и биографии немецких, польских и еврейских акушерок. В аннексированных частях Польши правила немецкая гражданская администрация. Туда, как на фронтир, призывали немецких акушерок – помогать немецким переселенкам из восточных частей Польши занятых советской армией. Биополитика лежала в центре национал-социализма, с его провозглашенной целью контролировать человеческое тело и рождаемость. В аннексированных частях западной Польши «германизация» означала увеличение немецкого населения и уменьшение еврейского и польского. Надо ли говорить что для евреек и полек детородного возраста эта политика не обернулась ничем хорошим. Невозможно сравнивать, но у здоровых арийских женщин режим отобрал и их тела, заставив поставить их на службу рейху и рожать следующее поколение арийцев. Национал-социалистический режим ждал от акушерок что они будут обрабатывать своих пациенток в соответствующем духе. Таким образом беременность, роды и отношения акушерок и пациенток приобрели политическое значение.
В аннексированных частях Польши, так же как в «старом рейхе» (Германия в границах 1937 года) власти предоставляли акушеркам свободу быть независимыми предпринимательницами и принимать роды на дому. Дорог и больниц было слишком мало чтобы большинство рожало в больницах. Большинство женщин всех национальностей рожали дома.
Мы рассмотрим ситуацию на примере пяти акушерок – немки Мари Биго, евреек Рахель Херценберг и Анны Торончик и полек Казимиры Й. и Розалии Г. Источники: журнал «Ди дойче хебамме» (Немецкая акушерка), официальные записи оккупационных властей в Влацлавеке (Леслау), Лодзи (Лицманштадт) и Катовице, а так же документация юденрата из гетто Лодзи. И Саломея Капп, дочь Рахели Херценберг и племянница Анны Торончик, любезно согласилась поделиться своими воспоминаниями.
9 сентября 1939 немецкое командование организовало свой вход в Лодзь как триумфальный парад. 10 процентов населения города составляли этнические немцы. Они выстроились вдоль центральных улиц, встречая освободителей немецкими флагами и цветами. Полякам и евреям (60% и 30% населения города соответственно) было куда как тревожно, но мало кто представлял себе какие ужасы их ждут в недалеком будущем.
Накануне войны в городе Лодзь было зарегистрировано 266 акушерок. Судя по именам, около трети из них было еврейками. Рахели Херценберг и ее сестре-двойняшке Анне Торончик в 1939 было по 38 лет. Обе закончили курсы медсестер и годичный курс акушерского дела в институте Унитас в Лодзи. Обе были замужем и у Рахели была 13-летняя дочь Саломея. Рахель занималась частной практикой, а Анна занимала должность в больнице. После того как немецкая армия взяла Лодзь, Анна решила бежать на восток, в советскую часть Польши. Так же в той или иной форме поступили многие другие евреи, треть довоенной численности. По воспоминаниям Саломеи, Анна пыталась уговорить свою сестру Рахель бежать всем вместе, но Рахель отказалась со словами «это ненадолго». Рахель заняла в больнице место сестры и теперь пахала за двоих.
Казимире Й. на момент начала войны было 36 лет. Она была замужем и жила в 120 километрах от Лодзи. В 1929 она закончила тот же годичный курс акушерского дела в том же институте Унитас что Рахель и Анна. У нее была частная практика. Казимире удалось выбить из немецких властей разрешение продолжать практику во Влоцлавеке, переименованном в Леслау.
Мари Бигот из Восточной Пруссии стала одной из первых немецких акушерок кто откликнулся на призыв Нанны Конти. В ее письмах в различные инстанции встречаются слова «долг чести в Польше», и «таким образом людей нашей профессии демонстрируют любовь к фюреру». В декабре 1939 Мари Бигот приехала в Лодзь и начала работу в больницей «Северной». Это была первоклассная новая больница на 300 коек, построенная польским правительством в 1920-ые годы, как часть плана сделать медицинскую помощь всем доступной. Ее тут же подгреб под себя Немецкий Красный Крест, всех неарийских пациентов выгнали и теперь там принимали только арийцев, в основном репатриантов из восточной Европы.
Национал-социалистичская пропаганда изображала Польшу как средоточие грязи, анисанитарии и дикости, а поляков как жестоких гонителей немецкого меньшинства. Немецкий захват Польши преподносился как цивилизаторская миссия, а жестокости немецкой армии и жандармерии по отношению к населению завоеванных провинций как справедливое возмездие. Никаких сомнений все эти пропагандистские постулаты у Мари Бигот не вызывали. Она ощущала свою миссию акушерки именно в Польше важной и нужной рейху. Ключевым элементом германизации этих территорий стало переселение туда немцев из южной и восточной Европы. В гау Вартеланд в 1939 году насчитывалось 325000 немцев или 7% населения; к апрелю 1944 их там было более миллиона или 23%. За тот же период польское население упало почти на на миллион – с 4.2 до 3.3 миллионов. Но совсем избавиться от поляков немецкая власть не хотела, работать будет некому. В 1943 году на 300 немецких акушерок в Вартеланде приходилось 600 польских.
В 1939 году на территории Вартеланда жило 435000 евреев – 10% населения провинции. В 1939-1940 годах политика была депортировать евреев дальше на восток по мере продвижения немецкой армии. Но когда от намеченных целей стали отставать, евреев Вартеланда заперли в 173 разных гетто, самое крупное гетто Лодзи. После нападения на СССР в июне 1941 политика рейха стала куда более кровожадной по отношению ко всем и к евреям в частности. Осенью 1941 Генрих Гиммлер и гауляйтер Ватерланда Артур Грейзер договорились уничтожить нетрудоспособное еврейское население. (После длинной и богатой на кровавые события карьеры в нацистском аппарате Артур Грейзер сдался американцам, а те выдали его полякам. 21 июня 1946 года Грейзер был повешен по приговору суда несмотря на то что за него заступался Папа Римский Пий Двенадцатый.) В январе 1942 на конференции в Ванзее были оформлены планы по уничтожению всех европейских евреев – «окончательное решение». Из довоенного еврейского населения Ватерланда в живых осталось 3.5%. В довоенной Польше действовало основанное в 1921 году Общество Охраны Здоровья Еврейского Населения, финансируемое евреями же из благотворительных средств. По всей Польше у них были санатории, клиники, женские консультации и детские молочные кухни. Вся эта система продолжала работать в гетто.
Хотя антисемитизм был распространен в польском обществе и евреи зачастую подвергались дискриминации, многие евреи, особенно в больших городах считали Польшу своим домом, а польскую культуру своей культурой. Все больше и больше евреев говорили между собой на польском и читали на польском. (Даже ультраортодоксальнейшей Саре Шенирер пришлось публиковать воззвание к своим ученицам разговаривать между собой на идиш, а не на польском). Рахель Херценберг настаивала чтобы дома говорили только по польски и запрещала дочери говорить на идиш даже с бабушкой, с собственной матерью.
Нацисткая расовая политика перекраивала идентичности и воздвигала новые барьеры между людьми. Пример такого перекраивания мы видим в личном деле польской акушерки Розалии Г. С 1920-ых годов Розалия имела частную практику акушерки в Катовице. В 1941 она подала немецким властям прошение разрешить ей продолжать практику. Администрация ответила ей, но совершенно не по делу. Вместо разрешения продолжить практику местное партийное начальство решило оказать ей неслыханную честь – записать в фольксдойче. Люди представляют себе фольскдойче как монолитную категорию, но это было совсем не так. Согласно партийным предписаниям, существовало четыре градации близости к стандарту райхсдойче (немец из метрополии) и эта степень вычислялась с учетом политической лояльности, социальных характеристик, владения немецким языком и родословной. Когда им это было нужно, нацисты записывали в фольксдойче очень либерально. Так в Верхней Силезии к 1944 фольксдойчами записали три миллиона человека, больше половины польского населения.
Но инициатива записать Розалию в фольскдойчи натолкнулась на неожиданное препятствие. Другой чиновник обвинил ее, ни много, ни мало, в рассеншанде, то есть «расовом позоре». Специальный суд установил что начиная с 1937 года незамужняя Розалия жила в гражданском браке с мужчиной которому она сдавала комнату. Звали его Вольф Г. Он был уроженцем Франкфурта, свободно говорил по немецки и во всех анкетах называл себя немцем. Но его обман вскрыли и установили что его родители были евреями. Вольф получил 15 лет тюрьмы за подделку документов и вранье в анкетах. Он погибнет в Маутхаузене в начале 1943 года. Розалия «отделалась» изгнанием из профессии. Женщина столь неразборчивая в связях не может быть допущена к святому лону немецких рожениц.
Надо сказать что регистрация и лицензия требовалась акушеркам не только на оккупированных территориях, но и в метрополии. Закон об акушерках 1938 года требовал чтобы каждые роды сопровождала именно акушерка, средний медицинский персонал. С одной стороны не врач, с другой не деревенская повитуха. Акушеркам вменялось в обязанность отчитываться в местные власти об каждом выкидыше, каждых преждевременных родах, о каждом случае подозрения на аборт и о всех роженицах и младенцах страдающих наследственными болезнями. Таким образом режим задействовал акушерок как инструменты своей бесчеловечной политики. В 1940 году этот же закон был принят в гау Ватерланд с дополнением что еврейские акушерки имеют право принимать роды только у еврейских рожениц.
Поначалу немецких акушерок на немецких рожениц не хватало и волей-неволей, приходилось пользоваться услугами польских акушерок. В Польше ситуация с дорогами и больницами была еще хуже в Германии, поэтому больше еще больше рожениц чем в Германии прибегали к услугам акушерок. Во многих сельских районах акушерка была единственным человеком с хоть каким-то медицинским образованием и важной персоной. Многие немки, особенно те кто жили в Польше долгие годы, не могли вот так сразу усвоить нацистскую идеологию и в одночасье перестать доверять женщинам которым долгие годы доверяли.
В 1942 у Казимиры Й. случились неприятности. От акушерок требовалось отчитаться местному отделу здравоохранения о принятых родах в течении семи дней. Казимира отчиталась лишь через четырнадцать дней после того как приняла роды у молоденькой незамужней этнической немки, которая жила со своими родителями. Отец ребенка был поляком и это грозило паре серьезными неприятностями. Казимира тянула с отчетом чтобы дать семье возможность переехать и спрятаться, но это не помогло. Полиция все равно поймала молодую пару с младенцем и отпавила в концлагерь. Казимира уже была морально готова последовать за ними, но начальник «райздрава» огрничился выговором.
Начиная с февраля 1940 нацистские власти обязали евреев Лодзи переселиться в гетто. Это означало что десяткам тысяч человек пришлось покинуть насиженные места. Рахель Херценберг повезло в том смысле что она уже жила на территории гетто и никуда не пришлось переезжать. В квартиру где Рахель жила с мамой Сарой, мужем Цалелем и дочкой Саломеей, вселили еще одну семью из четырех человек. Председателем юденрата немцы назначили Хаима Румковского, вопросами здравоохранения заведовал его брат Иосиф.
Когда гетто было окончательно закрыто 30 апреля 1940 года, там оказалось около 160000 человек. Жили ужасно скученно, по четыре-шесть человек в комнате. 54% населения гетто составляли женщины. Детей, стариков, самых слабых, тех кто не мог ежедневно бороться за жизнь, косили недоедание, тиф, туберкулез. Четверть жителей гетто умерло прямо там, включая Сару, мать Рахели и бабушку Саломеи.
Работа давала пусть призрачный, но шанс на выживание. Когда в начале 1942 начались депортации в лагерь смерти Кульхоф, только с рабочей карточкой можно было как-то уцелеть. В 1940 году такая карточка была у 47% жительниц гетто. Рабочий день медработников составлял 12 часов. Врачам, медсестрам и акушеркам приходилась работать в условиях жесточайшего дефицита всего – от бинтов и лекарств до кроватей. В немецких документах сказано что решение оставить единственную на 160000 человек больницу без оборудования и лекарств было принято «в соответствии с принципами политици национал-социализма в отношении евреев» с целью «уменьшить количество родов у евреев» и в то же время «сохранить или увеличить количество смертей». В гетто Лодзи не было запрета на браки, беременность и рождение детей, как в гетто Вильно или Шауляя, где рождение ребенка каралось расстрелом родителей и принявшей роды акушерки. Но детей в гетто Лодзи по понятным причинам родилось мало. За неполных четыре года, с июля 1940 по 1944 всего 2306 младенцев, из них 1105 появилось на свет к июню 1941-ого. Для сравнения, в довоенной Лодзи рождалось 3120 еврейских детей в год. Младенческая смертность в гетто составляла 30%. В немецком секторе этот показатель составлял 14%, в польском – 17%. Политика юденрата в отношении рожениц была следующей: класть в больницу за семь дней до родов и держать 14 дней после, а так же давать дополнительный паек. Это давало шанс подкормиться и родить в обстановке хоть отдаленно напоминающей гигиеничную и безопасную.
В январе 1942 начались депортации в Кульмхоф, а к маю было депортировано на смерть 44% женского и 36% мужского населения гетто. В начале сентября того же года из больницы вытащили больных, вместе с персоналом погрузили на грузовики и увезли. Под каток попало все к тому времени оставшееся в живых нетрудоспособное население – старики, больные, дети младше десяти. Если у кого-то еще и оставались иллюзии насчет гуманного отношения, эта акция разрушила их окончательно. Гетто Лодзь стало трудовым лагерем. Все стали бесплатной и бесправной рабочей силой для компаний обслуживающих немецкую армию. Медицинская практика Рахели Херценберг свелась к абортам. Вспоминает Саломея: «судьба детей в гетто уничтожила какие-либо моральные, этические или религиозные сомнения относительно правильности решения сделать аборт».
В августе 1944 гетто было ликвидировано. Оставшиеся узники, около 76000 человек, были вывезены в Аушвиц, где большинство убили сразу по прибытии. Осталось меньше тысячи человек, так называемая ауфраумкоммандо или «уборочная команда». В эту команду и вошли Рахель Херценберг, ее муж и дочь. Потом Рахель с дочерью работали на конюшне. 18 января 1945 Красная Армия вошла в Лодзь. Как только Рахель с дочерью получили от новой власти жилье, Рахель повесила на дверь табличку «Акушерка» и продолжила свою практику. Только евреек среди ее пациенток уже не было.
Анна Торончик вернулась в Лодзь вскоре после окончания войны. В СССР она хлебнула ГУЛАГа – на таких беженцев смотрели косо, особенно если они не хотели принимать советское гражданство. В июне 1941 Анну отпустили из лагеря и она работала там же, в Сибири, акушеркой в больнице «по вольному найму». Вернувшись в Польшу, она устроилась работать по специальности.
Антисемитская компания конца шестидесятых доконала даже тех евреев кто после всего что случилось остался жить в Польше. Рахель, ее муж Цалель и сестра Анна эмигрировали в США, где уже жила Саломея. Рахель умерла в 1977. Что случилось с Мари Бигот, Казимирой и Розалией, неизвестно. Нанна Конти умерла в 1951, пережив падение режима и самоубийство сына. Английская оккупационная администрация решила не привлекать ее к суду с мотивировкой «ну что такого криминального могла сделать акушерка?»
1) Нанна Конти
2) Анна Торончик, конец 1950-ых
3) Станислава Лещинская, польская акушерка, принявшая 3000 родов в Освенциме. Ватикан рассматривает вопрос о причислении ее к лику святых.
