Дорогой друг и любимый писатель Яаков Динезон!

(…)

Вы знаете какого состояние хасидизма в наше время и в нашей стране? Именно у нас на Украине, а не в Польше и в Галиции. Думаю, что не буду сильно не прав, если отвечу за вас и отвечу отрицательно. Возможно вы знакомы с хасидизмом периода его роста и расцвета, во времена Бешта и его учеников.

(…)

Говоря «хасидизм», я использую метафору ибо это название не отражает того, чем стало движение за последние двадцать лет. Хасидизм был во времена моих дедов, цадиков Сквиры, Рахмистровки и Тальны и ушел с лица земли вместе с ними. С тех пор свет хасидизма всё время угасал, с каждым днем движение скукоживалось пока не стало чем-то вроде монеты фальшивой чеканки, лишь названием лишенным реальной ценности.

Причин для этого множество, куда больше чем может быть здесь указано. Я хочу лишь рассмотреть как хасидизм повлиял на мою историю и историю моей семьи. Мои предки не оставили после себя подобных себе сыновей, тех кто мог бы поделиться с рядовыми хасидами духовным богатством. Эти сыновья были либо мудрецы Торы, известные своим благочестием, но в остальном — апатичные, равнодушные и нецивилизованные в поступках и словах. Они ничего не знали об окружающем мире и людях в этом мире. Они были лишены любого понятия о красоте. Их жесты, речь и одежда уродливы на грани гротеска. Или это были обычные люди, не блещущие ни знаниями Торы, ни знаниями о мире и их единственной добродетелью были блистательные предки. Это одна причина.

Вторая причина это интеллектуальный климат нашей провинции. Выросло новое поколение — поколение которое жаждет светского образования и тоскует о свободе. Старый тип благочестивого еврея заменили два новых типа — или вольнодумец, или буржуа, которые вообще не озабочен ничем духовным. Ни у того, ни у другого нет абсолютной веры, массовой для евреев старшего поколения. Конечно представители старого поколения еще живы, но их слишком мало чтобы на что-то повлиять. Они сидят в синагоге по углам и проклинают вольнодумцев. На такой сухой почве конечно не расцветет никакой хасидизм.

Эти старые хасиды, чьи сердца полны воспоминаний о первых цадиках еще живут среди нас, но чего-то не передали сыновьям. Печально смотрят они на тех, кто занял троны их учителей. В своем горе они закрылись, читают старые книги, рассказывают друг другу майсы времен своей молодости. Те хасиды, что пришли после них, никогда не видели на троне цадика ничего другого и поэтому довольствуются тем, что есть.

Тот хасидизм, которые мы сейчас имеем несчастье наблюдать, это не более чем мелкая лавочка, где торгуют благословениями. Еврей нынче не приходит к Ребе учиться добродетели, слушать слово правды или узнать неприятную правду о себе и своей жизни. Нет, они видят в Ребе чудотворца и колдуна, во власти которого спасти их от несчастий — за мзду конечно.

… Всё уродство и безобразие, идиотская одежда, нелепые жесты остались неприкосновенными с давнего времени. Такого состояние хасидизма и хасидов в нашей провинции, так выглядит дом Ребе. В таком доме и в такое время мне “повезло” родиться.

Я впитал благочестие с молоком матери, я жил жизнью Торы и “не те” влияния не проникали в наш дом… Я привык не делиться своими переживаниями — меньше скажешь, крепче спишь. Я чувствовал что мир вокруг меня маленький и зажатый со всех сторон, что он душит меня. Главным моим желанием было вырваться в другой мир, в прекрасный мир, где мне хватит воздуха для дыхания. Я презирал людей вокруг меня и их образ жизни.

… Я помню прогулки с учителем в загородный лес по тропинке меж лугов. Уже тогда меня поражал контраст между духотой в нашем доме и свободной, цветущей природой. Я чувствовал себя опьяненным жизнью и радостью жизни, забывал о доме и туче обязанностей, которые меня там ждали. Это было единственное место, где я жил, а не существовал.

… Много Торы учил я в своей жизни. Долгие часы проводил за томами Талмуда и комментариев. Я учил книги наших каббалистов, философов и учителей. Я стяжал репутацию талмид-хахама — и что теперь? Ежедневно меня посещают люди годящиеся меня в отцы и деды обсуждать изучаемые книги… Что я могу вам сказать? Страдания грешников в аду ничто по сравнению с теми страданиями, которые я испытываю от этих визитов.

Я молод годами и исполнен энергии. Горькая моя доля заставляет меня проводить молодость среди стариков — годами или разумом, какое это имеет значение? Их Бог не мой Бог, их взгляды не мои взгляды, их цели и желания мне целиком чужды. В этих кругах я обязан проводить всё своё время, радоваться их радостям, печалиться их печалям и быть одним из них.

… Читал я книгу доктора Бердичевского “Хасидим”. Он не жалеет хвалебных слов для хасидской теории и заканчивает свою книгу восклицанием “Счастлив я был бы, разделив их (хасидов) долю!”. А я сидел, не зная, смеяться мне или плакать. И сказал бы я ему: “Герр доктор! Хорошо вам в кабинете гейдельбергского университета предаваться сантиментам. Если бы вы жили среди хасидов, неужели ваша реакция была бы такой же? Сдается мне, что тогда вами овладели бы совершенно противоположные чувства и вы воскликнули бы хором со мной — Счастлив я был бы не разделяя их доли!”.

Лицемерие, двуличие, разлом в душе — есть ли большие страдания чем такая жизнь? Что может быть больнее чем постоянно душить свои самые сокровенные мысли, самые святые чувства чтобы их, не дай Бог, никто не заметил? Без конца слышать как люди поносят самое дорогое и не сметь возражать?

Меня постоянно посещают недозволенные мысли, но я обязан соблюдать все устрожения принятые моими предками. У меня хороший вкус, я люблю и ценю красоту. Но я принужден носить длинную шелковую капоту и штраймл на меху. Эту одежду навязали нам наши ненавистники чтобы над нами глумиться — а мы, евреи, продолжаем объявлять этот позор святостью и целовать руку бьющую нас. Вот если бы вы пришли в синагогу и увидели там меня — в этом нелепом костюме, раскачивающимся туда-сюда — вы бы решили что перед вами упертый фанатик. И никто не знает что там, под капотой. Сердце моё болит когда я слышу дифирамбы в свой адрес, похвалы своему благочестию. Неужели я лицемер и обманщик? Как можно так дурачить людей?

Но даже в моей темной жизни есть проблески света. Свободное от обязанностей время я провожу в “левом крыле” дома, у сестер. Я физически отдаляюсь от грязи, отряхиваюсь от пыли, когда я иду туда. Мои сестры завоевали себе свободу “луком и мечом”, свободу от этого “чудесного” общества которое меня ныне окружает. Там я встречаюсь с несколькими молодыми друзьями и мы говорим обо всем — о жизни, о литературе. Только там у меня есть возможность сбросить маску и быть собой.

Но как страшна мысль что и этого я скоро лишусь. Я же еду в благословенный город Белз, в Галиции. И теперь я должен жить в ихнем гареме. Именно это слово я и хотел использовать потому что женят меня по принуждению, против моей воли. Для меня жениться на девушке из Белза — моя мрачная жизнь здесь выглядит далеко не такой мрачной по сравнению с тем, что ждет меня там. Уже шесть лет эта девушка помолвлена со мной, но я ни разу не видел ее лица и совершенно не представляю обладает ли она красотой, разумом или пониманием. И с этой девушкой, о которой я совершенно ничего не знаю, меня ведут под хупу.

Вы же культурный человек живущий в двадцатом веке — можете ли вы даже вообразить такое? Когда я об этом думаю — а когда я об этом не думаю? – я весь дрожу от страха. Я же ничего не знаю о моей нареченной, кроме того что она живет в Белзе и что она не очень красива — так сказали мне люди, которые ее видели… Чего можно ждать от девушки из дома Белз? Какого духовного и интеллектуального развития от девушки из семьи, где дочерей не считают нужным учить писать? “Вся мудрость женщины — в веретене”…

… И что такое Белз? Если десять мер религиозного фанатизма, невежества и вульгарной глупости было спущено в этот мир, Белз забрал себе девять. Если вас удивляет мой внешний вид, представляю как бы удивились вы на обычаи двора Белз… Моё слабое перо не в силах описать это издевательство над здравым смыслом. Для этого нужно бойкое перо профессионального писателя. Представьте, что я приглашаю вас на экскурсию в дикие места Индии и Китая.

В добавления к оградам заповедей, которые есть у каждого еврея, Белз принял многие устрожения, для которых нет никаких оснований в алахе, просто потому что “обычаи предков”. Шагу нельзя ступить без того, чтобы не споткнуться об обычай установленный “предками”…

Вот примеры. Перед свадьбой жених обязан обрить голову. А невеста? Про невесту и разговора нет, таков обычай двора Белз. А парики — в наших местах их носят лишь наиболее благочестивые женщины — в Белзе считаются таким же грехом как свинина. Все повязывают бритые головы платками. А в шаббат и праздники носят вуаль, которую наверное носила праматерь наша Ривка. Эту вуаль предписали для ношения предки моего будущего тестя…

Представьте себе такую сцену. Моя нареченная и я стоим под свадебным балдахином. Оба с бритыми головами. Он в ермолке и штраймле, она одета по моде времен резни Хмельницкого, да сотрется его имя. Хороша карикатура! Кандидаты в экспонаты музея древности! Был бы это кто-то другой, я бы посмеялся. Но это не кто-то другой, это я. И хочется плакать, а не смеяться.

Все нормальные люди носят штаны, но в Белзе нормальные люди не живут. И все мужчины носят капоту до пяток… И пейсы длинные. Аж до пупа и болтаются когда дует ветер. Это они называют по образу и подобию Божьему.

В домах хасидов Белз нет ламп, одни только свечи. И это в нашем поколении, поколении великих технических открытий! А эти люди живут во тьме египетской. Роскошью считается красивая мебель и кухонная посуда. На Песах зеркала считаются хамецом и с позором выгоняются из дома. Запрещено носить галоши на сапогах. Так они трактуют изречение о проклятии хождения на четырех ногах. Газета, даже еврейская, не говоря уже о современной книге изымается и уничтожается.

… За соблюдением всех этих безумных обычаев стоит Великий Инквизитор, мой будущий тесть. Горе тому хасиду который решит игнорировать эти обычаи. Его поймают и изобьют, пылая праведным гневом. Единственное, что позволено делать мужчине в городе Белз — это есть, спать, молиться и учиться.

… Какие же счастливые времена меня ожидают. Мой будущий тесть суровый и жесткий человек, который любит чтобы всё кругом происходило по его воле, правит своими хасидами при помощи страха, вроде как в Столине — вы же знаете, что такое Столин из писем моей сестры. Я буду обязан ему во всем подчиняться.

… Наверное вы хотите задать мне вопрос — почему же ты не сбросишь оковы и не вырвешься на свободу?… Единственное, что удерживает меня от решительного шага, это милосердие, милосердие к бедной моей матери.

Она несчастная, всю жизнь страдала, сёстры не доставили ей много радости и я ее единственное утешение. Как могу я своими руками разрушить ее единственную надежду, причинить ей столько боли и скорби?

… Вот мое признание, признание моей скукоженной до минимума жизни, моей истерзанной души, моих даром растраченных способностей… Если вы хотите ответить, умоляю вас написать быстро. Можете прислать ответ на имя одной из моих сестер и я его получу.

С уважением и восхищением, надеюсь на ваш ответ,

Ицхак Нахум Тверский.