«Мои дорогие дети, простите нас за ту боль, которую мы вам причиняем, оставляя вас сиротами так рано»
Шимшон Хохблат написал эти слова из гетто Риховец своим детям, Мордехаю и Мирьям. Письмо он спрятал в бутылку и закопал в саду возле дома, в надежде что дети найдут и прочтут. Шимшон и Геня (в девичестве Крафт) Хохблат жили в Люблине и там родились их дети, Мирьям и Мордехай. После того как отец Гени погиб в железнодорожной аварии, семья переехала в Риховец (Люблинское воеводство) чтобы быть поближе к матери Гени. Шимшон и Геня открыли магазин тканей и Шимшон активно участвовал в деятельности местной сионистской организации. Дети учились в соседнем Хелме. Незадолго до войны Мордехай закончил среднюю школу с техническим уклоном, но диплом получить не успел – началась война.
После начала войны в Риховец стали приезжать еврейские беженцы из западных районов Польши. Они рассказывали что еврейских мужчин солдаты вермахта бьют и убивают. Тогда родители решили, что Мордехай должен бежать на восток, в СССР, куда он и отправился со своим дядей, братом Гени. Через месяц на восток бежала и Мирьям. Она умоляла родителей бежать втроем, но они ее не послушались.
Из последнего письма Шимшона Хохблата:
«Я вижу тебя, Мирьямеле, дорогая моя доченька, как то со слезами на глазах просишь нас последовать твоему примеру.»
Всю войну Мордехай и Мирьям скитались по СССР. После окончания войны они вернулись в Риховец и им рассказали, что их родители погибли. Брату с сестрой удалось добраться до лагеря перемещенных лиц в Германии. В 1948 они эмигрировали в новорожденное государство Израиль. Мирьям вышла замуж за Шмуэля Горовица и они поселились в кибуце Афек. Мордехай женился на Йоне Кауфман и они поселились в Тель-Авиве. В 2000 году, Шмуэль Горовиц отдал последнее письмо Шимшона Хохблата в Яд Вашем.
Письмо, оригинал на идиш
«20 ноября 1942
Моим любимым детям, Мирьямеле и Мотеле, от ваших родителей, с переполненным сердцем. Мы еще в числе той малой части польского еврейства, которая жива. Смертный приговор нам уже вынесен, но еще не приведен в исполнение и мы хотим попрощаться с вами.
Если не случится чуда, то к тому времени как вы получите это письмо, нас уже не будет в живых. Мы будем там, где уже приняли мучения и смерть наши родители, братья и сестра.
Мои дорогие дети, простите нас за ту боль, которую мы вам причиняем, оставляя вас сиротами так рано. Вы в этом не виноваты, только мы одни. Виноваты в том, что вас не послушались. Я вижу тебя, Мирьямеле, дорогая моя доченька, как то со слезами на глазах просишь нас последовать твоему примеру
Мои дорогие дети, если бы могли увидеть вас хоть на минуту, нам было бы легче умирать. Вы не виноваты в том кошмаре, который уже три года продолжается. Надежда что мы все еще можем увидеть вас дает нам силы цепляться за жизнь.
Это мы виноваты и сейчас за это расплачиваемся.
Мы не жалеем о прожитой жизни, лишь о будущем, которого у нас не будет.
В мире где столько жестокости, в мире, где люди среди которых ты жил годами с легкостью тебя предают – как-то и жить не очень хочется. Смерть меня не пугает. Кто бы мог подумать что мы до такого дойдем? Мы больше ничего не боимся, и в той жизни, которую мы потеряем, нет ничего дорогого, о чем можно было бы печалиться.
Мои дети, у меня к вам одна просьба: примите нашу судьбу с достоинством потому что ваша скорбь помешает нам уснуть вечным спокойным сном. Если вам удастся узнать где мы похоронены (в чем я сомневаюсь), навестите нас и скажите нам что вы живы и счастливы. Это наша просьба. Будьте счастливы что вы евреи, гордитесь этим. Проживите жизнь так как мы надеялись. Если есть жизнь там, куда мы уходим, пожалуйста не меняйтесь, чтобы мы могли узнать вас.
В последние минуты мы обнимаем вас всем сердцем. Мы бы обняли вас и больше не отпускали.
Сто раз повторяю: будьте здоровы и счастливы. Целуем вас пока наши глаза и губы не закрылись. Обнимаем… обнимаем… обнимаем…
Ваш отец Шимшон.»
1) Шимшон и Геня
2) Письмо
* * *
“Папа мой, папа!.. Через пятьдесят лет после этого вечера, когда мы с тобой «кутили», тебя, 85-летнего старика, расстреляли фашисты, занявшие наш город. Ты не получил даже того трехаршинного домика, который тебе сулила Юзефа, и я не знаю, где тебя схоронили. Мне некуда прийти сказать тебе, что я живу честно, никого не обижаю, что я тружусь, и хорошие люди меня уважают… Я говорю тебе это – здесь.”
Александра Бруштейн, “Дорога уходит в даль”