Ангел с кладбища.

Рут Кокер Беркс. Более десяти лет своей жизни с 1984 года она посвятила людям, умирающим от ВИЧ, тем, кого оставили даже родные и близкие. Своей заботой ей удалось охватить сотни обреченных, пока в середине девяностых на помощь не пришли первые лекарства от страшной болезни. Рут сама похоронила около сорока человек после того, как никто не взял на себя эту ответственность. И для некоторых из них она осталось единственной, кто может навестить их могилы.

Все началось в коридоре университетской больницы города Литл-Рок, в штате Арканзас. Молодая мать двадцати пяти лет, Рут Кокер Беркс пришла навестить тяжелобольную подругу, стоявшей на пороге целой серии операций. Многие дни она проводила с ней. И однажды заметила, что к одной из дверей больничных палат приделан пластиковый пакет, откуда медсестры тянули жребий на то, кто преступит порог запретной палаты.

Рут стала догадываться, что за дверью лежит жертва только вспыхнувшей эпидемии болезни, именуемой тогда ГСИД – гомосексуальный синдром иммунодефицита. После репортажа в новостях она спросила своего двоюродного брата-гея, который жил на Гавайях, о чуме, выкашивающей ряды гомосексуалов. Он ей ответил: «Это про ребят в кожаных штанах из Сан-Франциско, не про нас. Не волнуйся». Однако волнение не покидало ее. Рут прочла все, что было известно о новорожденной болезни и, то ли из любопытства, то ли ведомая силами свыше, открыла дверь, заклеймённую пакетом. За ней на кровати лежал истощенный молодой человек – болезнь оставила ему не больше пятидесяти килограммов веса. Он сказал Рут, что хотел бы повидать мать перед смертью.

«Я вышла из палаты, и кто-то из персонала окликнул меня: « Ты же не заходила в ту комнату?». На что я ответила: «Заходила. Он хочет увидеть свою мать». В приступе смеха прозвучал ответ: «Дорогуша, его мать не придет. Уже полтора месяца он здесь – никто к нему не приходил и не придет!».

Но Рут удалось уговорить одну из сестер дать номер телефона матери молодого человека. Но разговор не продлился и минуты. «Тогда я перезвонила и сказала, что дам объявление о смерти ее сына в газету и прослежу, чтобы причина смерти была указана. Лишь после этого она стала слушать».

«Мой сын грешник!», – сказала она, – «Я не знаю, что с ним, но мне все равно. Я не приду, он уже умер для меня. И тело его забирать не стану».

Вновь и вновь, одни и те же слова слышала Рут впоследствии. Грех, проклятие, слова ненависти, заостренные цитатами из Библии. Она говорит, что повстречала более одной тысячи обреченных на смерть, но лишь немногим из их родственников хватило мужества не отвергнуть умирающих.

В том разговоре она повесила трубку, стала думать, как облегчить участь молодого человека. «Я вернулась в его палату и услышала: «Ах, мама. Я знал, что ты придешь», – он протянул руку. Что я могла сделать? Что я могла сделать для него? Я взяла его руку и только сказала «Я здесь, сынок, я здесь».

С конца девятнадцатого века семья Рут хоронила умерших на кладбище Файлс, пол-акра глинистой земли на вершине холма в Хот-Спрингс штата Арканзас. Когда же Рут была маленькой девочкой, ее мать поссорилась со своим братом, и, дабы не подпустить обидчика и его потомков к месту общесемейного захоронения, выкупила всю прилегающую территорию в 262 участка. Много раз впоследствии, после воскресной церковной службы, мать Рут приводила дочь в это место и восклицала: «Когда-нибудь это вся эта земля будет твоей!». «Я не представляла себе, что мне делать с кладбищем. Как мне тогда могло прийти в голову, что я повстречаю людей, не пожелавших похоронить собственных детей?», – вспоминает Рут.

Именно там, на кладбище Файлс, Рут и похоронила своего первого подопечного, оплатив кремацию в похоронном агентстве в городе Пайн-Блаффс более чем в ста километрах от Литл-Рока – остальные боялись даже прикоснутся к бездыханному телу. Получив картонную коробку с прахом, она пересыпала его в керамическую урну и закопала ее подле могилы отца с погребальными молитвами.

Следующие несколько лет принесли Рут известность человека, готового помочь любому, умирающему от СПИДа. К той самой первой урне добавились еще около полусотни. Большинство из них вместили прах гомосексуалов, ненужных родственникам ни в жизни, ни в смерти.

«Со мной была моя дочь. Она помогала мне копать своей детской лопаткой. Я хоронила сосуд, и мы устраивали импровизированное прощание. Ни разу к нам не пришел ни один священник, и некому было вымолвить слово над могилой, кроме нас».

Рут полагает, что таких похорон было сорок три, но нет уверенности в ее голосе. Говорит, что где-то на чердаке пылится коробка с записями медицинских рецептов, рекомендациями врачей. Среди них должен быть и список.

Рут всегда приглашала родных умершего, прежде чем опустить урну в землю. Но каждый звонок обрывался точно так же, как и первый. «Они вешали трубку. Они проклинали меня. Они молились прямо по телефону. Это напоминало самый настоящий сумасшедший дом».

Ей стали звонить из сельских больниц со всего штата. Она опекала больных СПИДом: возила их к врачам, сопровождала в аптеки, тратя собственные деньги, помогала в оформлении пособий, когда болезнь отнимала последние силы. Но не все врачи соглашались на прием, не все аптеки продавали лекарства от СПИДа. Так у Рут в доме появилась подпольная. «У меня не было сильнодействующих обезболивающих, но находились антибиотики, зидовудин. Люди умирали, но лекарства оставались, и я держала их для тех, кому они еще могли понадобится».

Рут рассказывает, что финансовая помощь – расходы на кремацию, лекарства, просто на последние дни жизни тех, кто уже не мог работать – была бы невозможна без участия гей-клубов всего штата. «Они устраивали травести-шоу в субботний вечер и собирали нужную сумму. Так мы покупали лекарства и оплачивали аренду квартиры. Не знаю, чтобы мы делали без помощи трансвеститов».

Родственники одного умирающего настаивали на крещении в реке (стояла середина осени, до его смерти оставалось три дня), дабы смыть с него грех гомосексуальности. Мать другого продолжала кормить уже бездыханное тело, пока Рут не вырвала ложку из намертво сжатых пальцев. Мужчина двухметрового роста умер при весе в 35 килограмм. Тетки еще одной жертвы болезни после похорон пришли в его дом, облаченные в защитные костюмы, и вымыли все с хлоркой, не позабыв о вентиляции.

Рут вспоминает, как приходилось заполнять свидетельство о смерти умирающего, ибо и она, и ее подопечный знали, что будет невозможным добиться необходимой информации от родственников. «Можете себе представить, что значит заполнять собственное свидетельство о смерти? Но я не знала ответов на многие вопросы анкеты, например, девичью фамилию матери. Мы заказывали пиццу, а потом еще и еще, пока не расправлялись со всем свидетельством целиком».

Когда тоска одолевала Рут, она отправлялась ловить рыбу. Не все скатывались в отвратительное безразличие и ханжество. Ей довелось стать свидетелем того, как люди заботились о своих супругах преданно, самоотверженно, жертвуя всем и сохраняя достоинство. Поэтому теперь она искренне рада, что дожила до того времени, когда геи и лесбиянки могут оформить свои отношения на всей территории США.

«Часто мы купали больного вдвоем – его супруг и я. Потом тот, кто поздоровее, нес умирающего в кровать, обрабатывал кожу специальным кремом. И так до последнего вздоха. Разве это – не настоящая любовь, не истинная преданность? Не каждая разнополая пара ведет себя так же».

Пять лет назад Рут Кокер Беркс перенесла инсульт, когда справедливо обвинить стресс, но не возраст. После этого ей пришлось заново учится всему – говорить, читать, писать, есть ложкой. Лишь чудом она сама не оказалась на кладбище Файлс.

После того, как общество стало принимать ВИЧ, а врачи – хоть как-то его лечить, нужда в трудах Рут сошла на нет. Она переехала во Флориду, став директором похоронного дома и гидом для туристов, увлеченных рыбалкой. Во время избрания Билла Клинтона президентом США, она консультировала Белый Дом по вопросам образования общественности насчет ВИЧ и СПИД.

Всего несколько лет назад Рут вернулась в Арканзас, дабы жить с внуками. В 2013 году ей вновь пришлось вступить в борьбу, но на этот раз со школьным округом Пи-Ридж, который постановил исключить из начальной школы трех приемных детей по причине того, что у одного из них было подозрение на ВИЧ. Рут не ожидала, что столкнется с невежеством прошлого далеко за порогом двадцать первого века.

Ее деяния восьмидесятых и девяностых годов преданы забвению, в основном, потому, что большая часть свидетелей и участников тех страшных испытаний умерла. Она не последняя из них, но из числа очень не многих, кто остался в живых. И ей выпала судьба стать хранительницей памяти.

У Рут есть одно желание – это дожить до момента, когда на кладбище Файлс будет установлен памятник. Нечто такое, что красноречивей любой истории напоминала людям о том, что случилось. Быть может, обелиск, мемориальная доска – что-нибудь, спасающее от забвения имена похороненных здесь людей.

«Однажды я надеюсь увидеть этот памятник. И, я надеюсь, на нем напишут: «Это началось в 1984-ом году. Они умирали и умирали, но могли надеяться. Надеяться на то, что кто-то о них позаботится перед смертью и добрым словом проводит в вечность»