В 1096 году, когда закончился первый крестовый поход и Готфрид Бульонский оказался во главе Иерусалима, ему надо было срочно найти способ прокормить своих рыцарей, солдат из простолюдинов, епископов, монахов, а так же венецианских купцов, которые отвечали в его армии за всю логистику. Недолго думая крестоносцы конфисковали у побежденных мусульман земельную собственность. Европейцам достались городские районы и целые города – Венеция получила власть над ливанским портом Тиром, а мальтийский орден владел одной пятой Иерусалима. Крестоносцы получили в собственность обширные ячменные и пшеничные поля, виноградники, оливковые рощи и посадки финиковых пальм. Но на историю человечества больше всего влияния оказало липкое зернистое вещество, которое европейцы до этого никогда не видели. Местные называли его «аль-зукар».

Сахарный тростник был одомашнен в Новой Гвинее около десяти тысяч лет назад. Почти половину массы растения составляет сахароза, которую простые люди называют сахаром. На языке химиков «сахар» означает группу углеводов структурированную и ведущую себя похожим образом. Сахароза – наиболее простой из этих углеводов состоящий из одной молекулы глюкозы и одной молекулы фруктозы. Но в культурном, историческом и психологическом плане сахароза совсем не простая штука. Похоже что нет на земле человека который не любил бы сладкое. Ученые до сих пор спорят вызывает ли сахароза привыкание на биологическом уровне или просто люди ведут себя так как будто вызывает. Независимо от ответа на этот вопрос, сахар стал мощным двигателем исторических процессов.

Сахарный тростник хорошо растет в тропиках, но возить его на дальние расстояния невозможно – стебли превращаются в вонючую коричневую массу. Те, кто хотели сладенького, вынуждены были выращивать его у себя дома. Из Новой Гвинеи ареал сахарного тростника расширился на север и запад, в Индию и в Китай. Где-то около пятисотого года до нашей эры безымянные индийские изобретатели додумались как извлекать из стеблей транспортабельный сахар. При помощи примитивных жерновов на конской или буйволиной тяге из стеблей выжимался сок, а потом этот сок упаривали до кристаллообразного состояния практически чистой сахарозы. В таком виде его можно было упаковывать, хранить и возить.

Почти весь Ближний Восток отличается слишком сухим для тростника климатом. Но его так хотели выращивать, что орошали для этого долины рек в Сирии, Иране и Ираке. К восьмисотому году нашей эры сахарный тростник вовсю растили в приморских долинах на территории современного Израиля и Ливана. Там с ним впервые познакомились крестоносцы. Хронист Альберт из Аахена (12-ый век) описывал продукт как «мед называемый сахар».

Европейцы в Палестине распробовали сладость и начали поставлять сахар в Европу. В Европе в средние века сахар считался чем-то редким и экзотическим, наряду с перцем и имбирем. Его можно было найти только на кухнях у королей и верхушки дворянства. Тогда еще не знали что сахар породит совершенно новую форму сельского хозяйства – плантацию. Плантация это большая ферма которая продает свою продукцию на далекие расстояния. Чтобы получить больше всего конкретного продукта одной-единственной культурой засаживают большие площади земли. Чтобы сеять и собирать такие количества одного продукта нужны рабочие руки. Так как сельскохозяйственная продукция имеет свойство портиться если ее далеко возить, так как правило плантация обрабатывает свою продукцию прежде чем отправить ее потребителю. Табачные листья перетирают, из оливок выжимают масло, каучук вулканизируют, чайный лист ферминтируют, кофе высушивают. И еще плантации непременно нужно торговые пути, или как говорят в современном мире, транспортные артерии, чтобы вывозить свою продукцию.

Сахар – образец плантационной сельскохозяйственной культуры. Даже самый заядлый сладкоежка не в состоянии съесть всю свою продукцию сам. Как только сахар обработан, его можно долго хранить и далеко возить. На него всегда найдется спрос. Без рабочих рук поля, варницы и котлы будут бездействовать. Когда европейцы решили выращивать сахарный тростник у себя на континенте, они обнаружили что подходящих для этого по климату мест очень мало. У мусульманских и византийских собственников отжали сахарные плантации на Кипре, Крите, Сицилии, Майорке и в южной Испании. Больше достаточно теплых и влажных мест в Европе не осталось и тогда португальцы обратили свои взоры на Атлантический океан, вернее на острова в нем – Мадейру, Азорские острова, острова Зеленого Мыса, Сао Томе и Принсипе.

Мадейра был первым островом где португальцы попробвали сажать сахарный тростник. Расположенный примерно в шестиста милях от побережья Марокко, архипелаг состоит из дюжины островов, из которых два крупных – собственно остров Мадейра и Порто Санто. Оба представляют из себя давно потухшие вулканы. Мадейра выше над уровнем море чем Порто Санто и окружена скалистыми обрывами, в то время на Порто Санто нетрудно найти пологие пляжи.

Оба острова были необитаемы, когда их в 1420 открыла португальская экспедиция, в состав которой входил картограф-генуэзец на португальской службе. Звали его Бартоломео Перестрелло. Уже после его смерти его дочь выйдет замуж за Христофора Колумба. Колонизация собственно острова Мадейра началась с левой ноги. Он зарос густыми лесами и первые колонисты не придумали ничего лучше как начать лесной пожар чтобы расчистить землю под поля. Пожар бушевал два дня и этим идиотам ничего не оставалось как просидеть два дня по шею в океанской воде с ужасом взирая на содеянное. До 1440-х годов на Мадейре сеяли пшеницу пока не поняли что климат там идеально подходит для куда более выгодной культуры – сахарного тростника. Надо сказать что хотя в климатическом плане Мадейра идеально подходит для тростника, собственно рельеф острова был очень сложным. Там практически не было равнин, пришлось сажать тростник на горных склонах и выдолбленных террасах и строить сложные оросительные системы. И колонисты закупили рабов. Нельзя сказать, чтобы на Иберийском полуострове не было рабства. Но там главной выгодой рабовладельцу от раба была не материальная выгода от его труда, а статус, или как мы сейчас говорим «понты». В Испании и Португалии в рабстве содержались мусульмане или африканцы и исключительно в качестве домашних слуг. Когда тебе наливает вино негр или мавр, это престижно и статусно. В этой системе существовало достаточно много лазеек чтобы избежать бунтов, например раб мог зарабатывать на стороне и потихоньку копить на чтобы самовыкупиться на свободу.

На Мадейре все изменилось. Сначала на Мадейру в качестве невольников начали завозить каторжников из метрополии, коренных жителей Канарских островов, берберов, и конверсос – насильно обращенных в христианство иудеев и мусульман, уличенных инквизицией в недостаточном религиозном рвении. Их постепенно сменили африканцы с западного побережья континента, благо возить было недалеко. Мадейра стала первым местом где в плантационном хозяйстве белые применили труд африканских рабов. Однако рабство на Мадейре долго не продержалось ибо там отсутствовали два важнейших фактора – малярия и желтая лихорадка. Там просто не жили насекомые которые их разносят. По другому обстояли дела на Сао Томе и Принсипе. Португалия захватила эти два острова в Гвинейском заливе в 1486. Так же как Мадейра, это были необитаемые острова густо поросшие лесом, с хорошим климатом, плодородной вулканической почвой и пресной водой. Так же как Мадейру, их заселили обедневшие дворяне которые надеялись разбогатеть на тяге европейцев к сладкому. В отличии от Мадейры, Сао Томе и Принсипе кишели Anopheles Gambiae, переносчиками малярии и Aedes Aegypti, переносчиками желтой лихорадки. Это как в лабораторном эксперименте – измените один фактор и наблюдайте.

Первые две попытки заселить Сао Томе окончились неудачей – все колонисты перемерли от малярии и желтой лихорадки. Третья попытка, в 1493-ем году удалась, потому что была более массовой – на острове направили несколько тысяч заключенных из португальских тюрем и две тысячи еврейских детей насильно отобранных у родителей. Болезни продолжали косить людей. Из двух тысяч сосланных детей в живых осталось шестьсот. В 1599 голландцы попытались заселить Принсипе и превратить его в одну большую сахарную плантацию. Оставив под землей 80% своих людей, они ретировались. В тогдашней Португалии поездка на эти острова считалось билетом в один конец, смертельной ловушкой. Туда даже начали отправлять непокорных и неугодных властям священников. Подвергать своих представителей смертной казни запрещал сам Святой престол в Ватикане, а тут как бы никого и не казнили, ну умер падре, кто же ему виноват. В 1554 году, через шесть десятилетий после начала колонизации, европейское население Сао Томе насчитывало не больше 1200 человек. К 1600 их осталось всего двести – и при этом на каждого белого приходилась сотня рабов-африканцев. В 1785 официальный отчет гласил что на обоих островах живет всего четыре человека без африканской примеси. Даже назначенные на эти острова Ватиканом епископы отказывались туда ехать. Сорок-три года место епископа было вакантным пока один не осмелился приехать в свою епархию в 1675. Меньше чем через два месяца его не стало.

Однако некоторое время эти колонии процветали именно потому что подавляющее большинство тамошнего населения – негры-рабы – не умирали от малярии и желтой лихорадки так часто и так быстро как европейцы. Был период когда Сао Томе экспортировал вчетверо больше сахара чем Мадейра. Треть поверхности острова засеяли сахарным тростником, большая часть деревьев сгорела в печах варниц. Потому что на этих островах отказывались селиться европейцы, землю не разделили мелкие и средние наделы, как на Мадейре. Вместо этого вся территория острова была поделена на пару десятков крупных плантаций, по нескольку сотен рабов на каждой. Управляли этими плантациями управляющие, большинство из которых было афропортугальскими мулатами (европейские собственники земли и рабов предпочитали не совать нос в гиблое место и сидеть в метрополии). Именно такая система плантационного рабства потом повторилась в куда больших масштабах – от американского штата Южная Каролина до Бразилии.

Именно бразильская сахарная промышленность с ее масштабами и обрушила экономику Сао Томе и Принсипе и Мадейры в 1560-1570-ых годах. Но дальше две колонии пошли совершенно разными путями. Отсутствие на Мадейре малярии и желтой лихорадки заметили еще в семнадцатом веке, но до девятнадцатого не знали причину. Однако здоровый климат подтолкнул многих европейцев, далеко не всегда португальцев, переехать на Мадейру. Они строили себе инфраструктуру – соборы, монастыри, школы, больницы, таможенные управления. Теперь это все туристически аттракции, а тогда были капиталовложения. Жители Мадейры не могли себе позволить засадить все сахарным тростником, им надо было обеспечивать себя едой. И когда обрушился сахарный рынок, европейцы не оставили остров, в который столько вложили. Вместо этого переключились на другую культуру – на виноград, из которого получалось одноименное вино, мадейра.

Виноградарство и виноделие, где качество продукта изначально важнее количества, для плантационной системы совершенно не подходит. В 1552, на пике сахарной промышленности, три из каждых десяти жителей Мадейры были рабами. Но когда цунами бразильского сахара достигло европейских берегов, это цифра скукожилась до одного раба на двадцать свободных. Мадейрцы в основном освободили своих рабов – теперь, когда те перестали выращивать сахарный тростник, кормить их вдруг сразу стало как-то резко нерентабельно. Бывшие рабы, которым с острова было особо некуда деваться, стали у своих бывших владельцев издольщиками и арендаторами. С конца девятнадцтого века Мадейру стали рекламировать в Европе как курортное место, особенно для выздоравливающих больных.

Никто не рекламировал Сао Томе и Принсипе как курорт. Сахарная промышленность обрушилась там по тем же причинам что на Мадейре, но эти острова не возродились к новой жизни. Отсутствующим португальским владельцам этих земель было не жалко, дешевле было начать заново в Бразилии. К середине восемнадцатого века произошла смена элит – португальцев сменили мулаты. Хозяевами они оказались никудышными, производство сахара стало убыточным. Поля зарастали лесом, здания осыпались. И сопротивление рабов не прекращалось никогда. Тем было абсолютно все равно кто выжимал из них все соки – португальцы, афропортугальцы или свои же африканцы. Они убегали с плантаций, объединялись в шайки и терроризорвали всех кругом. Почти два века Сао Томе и Принсипе жили в состоянии то вспыхивающей, то ненадолго затухающей гражданской войны пока наконец-то не перешли от давно ставшего убыточным сахара к какао и кофе. Это оказалось достаточно прибыльным делом чтобы опять явились португальцы, вышибли местную креольскую элиту и завладели ее землей и рабами. В конце двадцатого века под кофе и какао было занята вся обрабатываемая земля на обоих островах. На бумаге рабство было объявлено незаконным, но широко практиковалось в виде рабства за долги по налогам в африканских колониях Португалии. В 1950-ые годы возникло движение за независимость. В 1975 Сао Томе и Принсипе получили независимость мирным путем. Португальцы ушли на этот раз навсегда и не забыли прихватить с собой все что не было прибито болтами или раскалено добела (такова была практика во всех их колониях).