Письмо одиннадцати узбекских студенток сельхозакадемии в газету «Правда Востока», 1936

Мы конечно хотим отправить паранджу и чачван в ад, но мы не всегда можем добиться желаемого, издав соответствующий декрет.

Надежда Крупская, на Всесоюзной конференции трудящихся женщин Востока, 1928

В своей борьбе с паранджой советское государство рассматривало и обсуждало, но в конце концов отвергло идею использовать закон в качестве рычага социальных изменений. Вопрос об издании декрета объявляющего ношение паранджи преступлением и включением соответствующей статьи в уголовных кодекс встал практически с началом худжума в 1927. Можно сказать что это обсуждение шло тремя волнами – в 1927 когда начался худжум, в 1936 когда приняли сталинскую конституцию и в 1940. Каждый раз вопрос поднимался по другой причине, но оставался одним и тем же – насколько криминализация ношения паранджи соответствует коммунистической идеологии. И во всех трех волнах этих публичных дебатов есть две противоборствующие силы – с одной стороны эффективность репрессивных мер ни у кого не вызывала сомнений, с другой в воздухе витала идея что снять паранджу должно быть действием осознанным и добровольным и исходить от самой женщины, как независимого актора. На протяжении многих лет партия серьезно рассматривала возможность поставить паранджу вне закона. Но – что удивительно для режима который абсолютно не стеснялся применять силу в сотнях других вопросов – то что казалось логическим завершением советской политики раскрепощения женщин так и не было сделано. Паранджа оставалась законной – хоть и очень неодобряемой – до самого распада СССР. Лишь в 1997-1998 правительство уже независимого Узбекистана запретило ношение паранджи. В этом как в капле воды отразился парадокс. На идеологическом уровне проповедующая антиколониализм страна столкнулась с реальной проблемой – как «приносить цивилизацию» в собственную колонию. Кто-то из партийных лидеров и активистов считал что декрет о запрете ношение паранджи является необходимым шагом для того чтобы принести в Среднюю Азию прогресс, культуру, модернизацию и равноправие. Другие не менее горячо отстаивали точку зрения что такое будет предательством самих основ коммунистической идеологии и уподобит советское государство царской «тюрьме народов» или западноевропейской буржуазной колониальной империи. За неимением четкого плана что делать на этой мусульманской окраине, советская политика в Средней Азии – даже при Сталине – осуществлялась по принципу «а вдруг получится», не зная наперед результат и без особого вмешательства из метрополии.

Надо сказать что идея упразднить паранджу при помощи закона родилась первой не у коммунистов. Джадиды такое уже предлагали, но дальше предложений дело не пошло. Заграницей (Турция и Афганистан) правительства тоже экспериментировали с законодательной отменой закрытых женских лиц. Но в Средней Азии под советским контролем публичные дебаты на тему начали именно активисты компартии.

Это были именно публичные дебаты – насколько такое вообще возможно в обществе без независимой прессы и с одной-единственной партией. Из официального отчета 1927 года: декрет об отмене паранджи «возможен» и если будет принят, то на основе дискуссии «широких трудящихся масс». Партийные активисты реально спрашивали мнение людей «на местах». В этом вопросе советская политика отличалась от английской. Вспомним генерала Чарльза Напиера, который сказал — «Вы говорите, что сжигать вдов — ваша традиция. Прекрасно. У нас тоже есть традиция: когда мужчины сжигают женщину живьём, мы берём верёвку, делаем петлю и накидываем её им на шею. Возводите свои погребальные костры — а рядом наши плотники возведут для вас виселицы. Вы можете следовать своим традициям — а мы будем следовать своим.» В Узбекистане, мнения, понятно, разделились. Закон о запрете паранджи поддержало героическое меньшинство женщин которые уже открылись – по понятным причинам. Вот отрывок из одного такого коллективного письма в женотдел, 1928 год. (Как правило, писала одна грамотная, а остальные приставляли палец и грамотная записывала рядом имя).

Не надо нам рассказывать что паранджа это ужасно. Мы сами это знаем, мы против паранджи. Но тех из нас кто сбросил паранджу продолжают травить и мучить мужчины, особенно муллы, баи и т.д. Мы не хотим ударов по своим спинам, не хотим оскорблений. Скажите во всеуслышание что советская власть против паранджи, издайте соответствующий закон – и все будут соблюдать закон. Мужчины не осмеют ослушаться советской власти и тогда муллы с баями перестанут нам угрожать.

(Напоминает письма иранских феминисток западным сто лет спустя. Не надо «уважать нашу культуру», помогите нам бороться с людоедским женоненавистническим режимом).

Многие узбекские коммунисты так же высказались за закон. Ведь это бы избавило их от необходимости объяснять и оправдываться в ответ на претензии «почему твоя жена-сестра-дочь открыла лицо?». И низовые женотделки в основном были сторонницами такого закона – он бы существенно облегчил задачу которую партия перед ними поставила. Однако складывается такое впечатление, что чем выше в партийной иерархии, тем более неоднозначной становилась позиции руководства, тем больше она дробилась и разветвлялась, пытаясь учесть все возможные нюансы.

Аргументы сторонников законодательного запрета на ношение паранджи, и идеологические, и практические, были просты и понятны. Те женщины которые ходили незакрытыми оказывались в реальной опасности и нуждались в защите. Запрет паранджи сигнализировал бы обществу что советская власть серьезна в своих намерениях и не погладит по головке тех кто вознамерится им препятствовать. Если носить паранджу будет запрещено – больше женщин раскроется, тем самым уменьшив поток негативного внимания к тем кто уже раскрылся. Каждая женщина которая решит не носить паранджу сможет сослаться на закон и тем самым хоть как-то оградить себя от упреков и травли. Никакая другая работа по раскрепощению женщин не может продолжаться пока женщины ходят закрытые. Даже когда женщины приходили на ликбез – много ли они могли выучить, глядя на доску сквозь плотную сетку из конского волоса и слыша объяснения учительницы сквозь тяжелую ткань? Пока женщины остаются закрытыми, они остаются неграмотными, нетрудоустроенными и уязвимыми для насилия дома.

Противники запрета на паранджу приводили свои резоны. Через границу эмир Аманулла-хан устроил реформы по западному образцу, обязал женщин открыть лица – и население восстало. Основная масса женщин еще не готова психологически к такому шагу и будет всячески саботировать закон, тем самым выставляя советскую власть как несерьезную и слабую. Даже там где правительство приняло законы и старалось их применять (калым, браки с несовершеннолетними), старые порядки без боя не сдавались. Лучше повышать экономический и культурный уровень женщин, вытаскивать их работать и учиться – и вопрос о парандже отпадет сам с собой. (Тут позволю себе процитировать из рассказа «Цепи» Леонида Соловьева

— Почему они не закрываются? — спросил я, — Разве старый закон потерял уже всякую силу?

— Если ты входишь в дом, — ответил председатель, — то женщина закроет лицо; там старый закон сохранил пока силу. А здесь — колхозный сад. Здесь — новый закон. В парандже работать неудобно, закрытая женщина выработает мало, и все будут ее ругать: муж — за убытки, бригадир — за порчу общих показателей бригады, а подруги — просто засмеют.)

В следующий раз вопрос о запрете паранджи всплыл после принятия сталинской конституции 1936. Надо ли говорить, что политический климат в стране изменился и бурные дебаты в стиле второй половины двадцатых уже не могли иметь место. Вообще ни одна статья в газете не обходилась без клятв верности партии и дифирамб Сталину. Началось все с письма в «Правду Востока» двух женщины, Бадам Ирназаровой и Угаль Хашимовой. (Сейчас мы уже не узнаем они ли написали это письмо или сотрудник редакции постарался)

Чтобы как следует изучить этот великий документ написанный нашим любимым Сталиным (конституцию), мы каждый день читаем его после работы. Мы обсуждаем каждую статью, вспоминаем наше ужасное прошлое и сравниваем с нынешней счастливой жизнью. Мы считаем что в новое конституции должна быть статья запрещающая паранджу. Паранджа – символ угнетения и бесправия женщин востока. Нам кажется что мы выражаем волю и надежду всех узбекских женщин, когда просим ее запретить.

Последовало еще несколько десятков подобных писем из разных уголков Узбекистана и Таджикистана, индивидуальных и коллективных. Тексты были на удивление похожи.

Однако когда вышла конституция Узбекской ССР (в том же 1936 году), запрета на паранджу в ней не содержалось.

Следующий раз дебаты о запрете на паранджу выплеснулись на страницы газет в 1940 с подачи депутата Верховного Совета СССР Мастуры Авезовой. (Ее фото в комментариях, я под стол сползла какая красивая женщина). Понятно, что раз тут не фабричные работницы, а целый депутат, то и газета столичная и всесоюзная «Правда». Такие вещи без аппаратных решений в общественном пространстве не появляются – очевидно кто-то решил что если за пятнадцать лет не получилось искоренить паранджу разъяснениями и ликбезом, значит что-то в консерватории пора менять. И снова статья Авезовой вызвала самый горячий отклик, и снова женщины в разных форматах призывали поставить паранджу вне закона – и нам сейчас трудно определить насколько это было срежиссированно, насколько спонтанно. На этот раз чувствовалась явная поддержка Москвы и результат обещал быть другим чем в 1929 и 1936. Но потом кто-то высокопоставленный явно «дал заднюю». Поздней весной 1940 на газеты как намордник надели – запрет паранджи уже никто не обсуждал. Следующие статьи на тему как раз призывали вовлекать и разъяснять, то есть прибегать к оказавшимися провальными мерам последних пятнадцати лет. К июлю 1940 статьи уже не упоминали Мастуру Авезову или безбожно искажали ее слова, интерпретируя их как призыв к женщинам добровольно снять паранджу. Таким образом уже в третий раз с тех пор как Сталин пришел к власти, советский режим решил не гнать волну и не запрещать паранджу. Возможно четвертая попытка удалась бы – но помешала война, всем стало уже не до этого.