История и тирания

История не повторяется, но она предлагает уроки. Когда отцы-основатели американского государства составляли Конституцию, они извлекали уроки из той истории которую они знали. Их волновала перспектива, что задуманная ими республика падет и поэтому они тщательно изучали, как так получалось, что древние республики и древние демократии скатывались в империю и олигархию. Аристотель предупреждал, что неравенство приводит к нестабильности, а Платон предупреждал, что демагоги используют свободу слова, чтобы стать тиранами. Когда отцы-основатели основывали свою республику на основании примата закона и системы сдержек и противовесов, они хотели избежать того самого зла, которое древние философы называли тиранией. Что такое тирания – это узурпация власти одним человеком или группой лиц с целью поставить выгоду этого человека (или группы лиц) выше закона. БольшАя часть политических дебатов в истории США касалась именно тирании, например, над женщинами и чернокожими.

Таким образом можно сказать, что извлекать уроки из истории, когда наша политическая система в опасности – давняя (по американским меркам) традиция. Если нас беспокоит, что американскому эксперименту угрожает тирания, мы можем последовать примеру отцов-основателей и изучить историю других демократий и республик. Хорошая новость в том, что полно более недавних и релевантных примеров чем древняя Греция и древний Рим. Плохая новость в том, что в истории современной демократии немало регрессов и провалов. С тех пор, как американские колонии объявили свою независимость от британской короны, в европейской истории было три момента, которые можно охарактеризовать как «колыбель демократии» — в 1918, по окончании первой мировой войны, в 1945, по окончании второй мировой и в 1989, после падения коммунизма. Многие демократии, основанные на этих исторических точках, оказались недолговечными и пали при обстоятельствах, в некоторых важных аспектах напоминающих наши.

История существует, чтобы нас предупреждать. В конце девятнадцатого века, как и в конце двадцатого, расширение глобальной экономики создало в обществе ожидание универсального прогресса. В начале двадцатого века, как и в начале двадцать-первого, этим надеждам был брошен вызов, когда лидер определенной партии брал на себя полномочия представлять весь народ. Европейские демократии одна за другой скатывались в тоталитаризм и фашизм в двадцатые и тридцатые. Коммунистический СССР силой оружия навязал части Европы свою модель в сороковые. Европейская история двадцатого века показывает нам, что общества могут распадаться, демократии могут умирать, этика может быть выброшенной в окно и обычные люди могут превращаться в массовых убийц. Нам необходимо понять, почему это все стало возможным.

Как фашизм, так и коммунизм – это ответ на глобализацию. На неравенство, созданное глобализацией и беспомощность демократий перед лицом создаваемых глобализацией общественных проблем. Фашисты отказазались от разума в пользу воли, заменили объективную реальность мифом о славе, а рассказывал этот миф конечно же лидер и конечно же от имени народа. Они рассказали людям, кого конкретно обвинять в вызванных глобализацией проблемах. Фашисты проправили недолго, но оставили после себя целый корпус идеологического и интеллектуального наследия, не потерявшего с годами релевантности. Коммунисты правили дольше – семьдесят лет в СССР, сорок в восточной Европе. Они предложили общественную модель, где обществом управляет дисциплинированная партийная элита с монополией на разум и эта элита приведет общество к процветанию, согласно типа фиксированным историческим законам.

Возможно, мы будем склонны думать, что наше демократическое наследие защищает нас от подобных угроз. Это рефлекс не по адресу. Отцы-основатели поступали правильно, когда изучали историю и искали в ней уроки, как демократия превращается в тиранию. Американцы не умнее европейцев, чьи демократии в двадцатом веке поглотили фашизм, национал-социализм или коммунизм. Наше преимущество в том, что их опыт может послужить нам уроком, как надо делать и как не надо. Пришло время учить эти уроки.

Именно поэтому книга написана в формате «Двадцать уроков из двадцатого века»

Не подчиняйтесь заранее

Большой процент своей власти авторитаризм получает без всякого насилия над гражданином. Часто люди заранее просчитывают, что захочет более угнетательское правительство и начинают это радостно выполнять. Граждане, которые так себя ведут, демонстрируют правительству, что оно может творить, что хочет и горизонт, когда люди скажут «хватит» постоянно отодвигается.

Послушание заранее – это политическая трагедия. Возможно, изначально тоталитарные правители не знали, что общество откажется от таких-то принципов и таких-то ценностей. Возможно, новый режим еще не знал, что можно и что нельзя, но своим послушанием заранее народ показал ему, что можно все.

После немецких выборов в1932 (где Адольф Гитлер получил полномочия формировать правительство) или чехословацких выборов в 1946 (где коммунисты получили больше всего голосов) следующим шагом стало именно такое вот подчинение без приказа, массовое и добровольное. Оно стало сигналом и нацистам, и коммунистам, что можно безнаказанно менять режим. Первые проявления конформизма уже было невозможно отыграть назад.

В начале 1938, прочно захватив власть в Германии, Гитлер начал угрожать аннексией соседней Австрии. После того, как австрийкий канцлер поднял лапки кверху, именно то, с каким энтузиазмом австрийцы бросились выполнять то, что им пока никто не приказал, подписало смертных приговор австрийским евреям. Местные австрийские нацисты ловили евреев и выводили их на улицу с метлами и швабрами – отскребать со стен символы австрийской независимости. Аполитичные обыватели стояли вокруг и хихикали. Еще до того, как первых солдат вермахта вступил на австрийскую территорию, начался повсеместный грабеж еврейской собственности. А в Берлине смотрели и усваивали важный урок. Именно в Вене установил свою штаб-квартиру Адольф Эйхман. В ноябре 1938 в Германии состоялся общенациональный погром Хрустальная Ночь – по схеме обакатанной в Австрии еще в марте.

В 1941, когда Германия вторглась в СССР, рядовые члены СС взяли на себя инициативу придумать эффективный и дешевых метод умерщвлять много людей сразу. Никто им этого не приказывал. Они догадались (и были правы), что начальство этого хочет и продемонстрировали возможности. Сам Гитлер до такого не додумался бы. (Очевидно речь о газенваген – примечание переводчика).

Послушание заранее предполагает инстинктивную адаптацию, без всякой рефлексии о том, как изменилась ситуация. Но разве только немцы так поступают? Ответ на этот вопрос решил искать психолог из Йельского университета Стэнли Мильграм. Может быть это такой немецкий национальный характер – беспрекословно подчиняться любой власти? Он придумал эксперимент, но немецкие власти не разрешили его провести. Тогда Мильграм решил провести его на кампусе Йельского университета, в 1961 – как раз во время когда в Иерусалиме судили Адольфа Эйхмана. Подопытным Мильграм сказал, что они будут применять электрический шок к другим подопытным в ходе научного эксперимента. Участников она набирал из студентов и жителей города Нью-Хэвен, штат Коннектикут. Понятно, что никакого реального электрического заряда не было, а контрольную группу Мильграм проинструктировал притворяться, что им больно. И вот картина. Группа А видит, как за стеклом страдает группа Б – люди стучат по стеклу, жалуются на боль, кричат. Но большая часть группы продолжала следовать инструкциям Мильграма и применять к «подопытным» группы Б все более сильный шок, пока те не «умерли». Причем члены группы А не знали членов группы Б лично, не испытывали к ним никакой личной неприязни. Но – послушались. И даже те члены группы А, кто «соскочил» с эксперимента до того, как «умерли» подопытные группы Б, просто ушли домой, не задав ни одного вопроса.

Мильграм заключил, что люди удивительно восприимчивы к новым правилам в новой обстановке. Они готовы мучить и убивать себе подобных, если кто-то облеченный властью разъяснил им, что новой ситуации вот так надо. «Я обнаружил столько послушания и подчинения, что уже не видел нужды ехать в Германию» — вспоминал Мильграм.

Защищайте институты

Институты помогают сохранить общественный договор. Но институтам нужна помощь граждан. Не говорите «наши демократические институты», если вы не готовы сделать их вашими, защищая их. Сами себя они не защитят. Они падают один за другим, если граждане не защищают их с самого начала. Так что выберете институт, которые вам дорог – суд, газету, закон, профсоюз – и сражайтесь за него.

Мы привыкли думать, что институты это что-то такое прочное, что устоит даже перед фронтальным нападением. Ту же ошибку сделали немецкие евреи после того, как Гитлер во главе НСДАП сформировал правительство. Вот отрывок из редакционной статьи одной из самых крупных еврейских газет в Германии. 2 февраля 1933 года.

Мы не согласны с идеей, что господин Гитлер и его соратники, получив власть, к которой они так давно стремились, будут внедрять предложения из своих партийных газет – что они лишат немецких евреев их гражданских прав, запрут в гетто и или оставят беззащитными перед разъяренной толпой. Они не могут этого сделать, потому что несколько важных факторов оказывают сдерживающее влияние на власть… они не захотят идти по этому пути.

Таковы были взгляды многих разумных людей в 1933 и таковы взгляды многих разумных людей сейчас. Это ошибка полагать, что те кто пришел к власти с помощью институтов, не будет эти институты менять или разрушать, получив полноту власти. Даже если клялся и обещал этого не делать. Иногда революционеры хотят разрушить все институты сразу. Таков был подход большевиков в России. Иногда у инстиутов забирают независимость и функциональность, превращают в симулякр и они начинают поддерживать режим, вместо того чтобы его сдерживать. Эту тактику как раз применили в Германии тридцатых годов.

Меньше года заняло у нацистов, чтобы подмять под себя все институты, которые никто не защитил. К концу 1933 Германия стала автократией, управляемой одной партией. В ноябре того же года были проведены парламентские выборы (без оппозиции) и референдум (на котором государство инструктировало граждан, как правильно отвечать). И многие немецкие евреи голосовали на референдуме «правильно». Они надеялись, что этот жест лояльности купит им спокойную жизнь. Мы все знаем, что дальше произошло.

Страшитесь однопартийного государства

Партии, которые перекраивали государства и уничтожали политических противников, не были всевластны с самого начала. Они обернули в свою пользу исторический момент, чтобы выдавить оппонентов с политической арены. Поддерживайте многопартийную систему и защищайте честные выборы. Голосуйте на выборах местного и регионального значения.

Томас Джефферсон никогда не говорил «цена свободы – это постоянная бдительность», но в таком ключе высказывались многие его современники. Долгие годы мы использовали эту цитату в контексте бдительности «наружу», то есть защиты нашей демократии от внешних врагов. Мы привыкли думать о США, как сияющем городе на холме и факеле свободы для всего человечества. Но смысл этой цитаты совсем в другом. Человеческая природа такова, что найдутся американцы, котороые воспользуются инструментами демократии, чтобы эту самую демократию задушить. Конкретно это высказывание принадлежит аболиционисту Венделлу Филипсу. Он же сказал «манна народной свободы должна быть собрана в тот же день, иначе она скиснет».

История современной европейской демократии подтверждает мудрость этих слов. В двадцатом веке имели место честные и искренние попытки сделать избирательное право действительно всеобщим и построить стабильную демократию. Но демократии, появившиеся на карте после первой и второй мировых войн, часто прекращали свое существование, когда одна партия брала власть, обычно при помощи комбинации выборов и государственного переворота. Ободренная хорошими результатами у избрительных урн (или игнорируя плохие для себя результаты), такая партия меняла систему изнутри, чтобы никто уже не мешал ей остаться у власти. Когда фашисты, национал-социалисты или коммунисты легитимно выигрывали выборы в тридцатых и сороковых, дальше следовало сочетания «хлеба и зрелищ», репрессий и выдавливания оппозиционеров из страны. Большую часть людей удавалось отвлечь, кого-то запугать, кого-то на свою сторону переманить.

Персонаж романа Дэвида Лоджа сказал «Когда ты занимаешься любовью в последний раз, ты не знаешь что это в последний раз». Вот то же самое с голосованием на выборах. Возможно, некоторые немцы, которые в 1932 голосовали за НСДАП, понимали, что план таков, что больше этой свистопляски с выборами не будет, но большинство не понимало. Наверное, некоторые чехи и словаки в 1946, проголосовавшие за коммунистов, понимали, что творят, но большинство не понимало. Большинство думало, что на следующих выборах у них будет другой шанс. И русские, которые голосовали в 1990 не могли себе представить, что голосуют на первых и последних свободных выборах за историю своей страны (на данный момент). Любые выборы могут быть последними, во всяком случае последними в жизни человека, опускающего бюллетень в избирательную урну. Нацисты остались у власти до 1945, когда проиграли войну. Чехословацкие коммунисты сидели у власти сорок с лишним лет, пока их власть не обрушилась под собственной тяжестью. Российский олигархат, основанный после выборов 1990 года, продолжает функционировать и проводит внешнюю политику, направленную на разрушение демократии везде, куда может дотянуться.

Релевантна ли история тирании для США? Первое поколение жителей независимой страны, которое говорило о «постоянной бдительности» считало, что да, релевантна. Логика созданной ими системы была спроектирована в надежде компенсировать наши вполне реальные недостатки, а не прославлять наше воображаемое совершенство. Так же как древние греки, мы столкнулись с проблемой олигархии – еще более масштабной, чем в древние времена, потому что глобализация усиливает разрыв между богатыми и всеми остальными. Странноватая американская идея, что деньги от сливок делового мира на избирательные кампании это залог свободы слова, приводит к тому, что возможностей для этой свободы больше у тех, кто в состоянии за нее платить. А значит, и влияние у избирательной урны тоже можно купить. Мы считаем, что у нас есть сдержки и противовесы, но никогда раньше не сталкивались с тем, с чем столкнулись сейчас. Партия Х стабильно получает меньше голосов на общенациональных выборах, чем партия Y. При этом партия Y делает все, чтобы усложнить процесс голосования, бросается обвинениями в жульничестве каждый раз, когда проигрывает и контролирует большинство легислатур штатов. Ей нечего предложить большинству избирателей, а значет она должна либо бояться демократии, либо пытаться ее ослабить.

Символы – это важно.

Сегодняшние символы формируют завтрашнюю реальность. Замечайте свастики и другие визуальные знаки ненависти вокруг себя. Не отворачивайтесь от них и не привыкайте к ним. Снимите их с себя и подайте пример окружающим.

Миру наплевать на ваши чувства, но мир реагирует на ваши действия. Ежедневно мы делаем десятки маленьких выборов – и это влияет на то, состоятся ли в будущем свободные и доступные всем большие выборы. В мире ежедневной политики наши слова и наши поступки очень много значат. Вот несколько примеров из истории двадцатого века.

(Тут рассказывается, как в советских плакатах расчеловечивали кулаков и изображали их в виде свиней, а потом натравили на них сельскую бедноту). Под шумок раскулачивания советская власть забрала землю у всех крестьян. Результатом коллективизации стал массовый голод с десятками миллионов жертв. В 1933, когда голод в СССР достиг своего пика, к власти в Германии пришла НСДАП. Одной из первых мер новой власти стал бойкот еврейских магазинов. Нельзя сказать, что сразу поднялась волна массового энтузиазма. Но потихоньку, практика маркировать магазины «арийскими» и «еврейскими» изменила способ немцев планировать свои домашние покупки. Магазин с надписью Juden не имел будущего. А вот объектом хотелок конкурентов очень даже мог стать. А если магазины можно маркировать «еврейскими», почему нельзя компании и другую собственность? Желание, чтобы евреи исчезли, возможно подавляемое, полезло как тесто из квашни, на дрожжах алчности. Немцы, которые краской писали слово Juden на еврейских магазинах, и другие немцы, которые отворачивались, заложили фундамент под будущее уничтожение миллионов людей. А началось все с изменений в городском ландшафте.

Возможно, в вашей жизни наступит момент, когда вам предложат визуальным маркером продемонстрировать свою лояльность. Важно, чтобы этот символ работал на то, чтобы включить ваших сограждан в общество, а не исключить их оттуда. Значок на лацкане пиджака со свастикой – люди, которые его носили, голосовали за однопартийное государство. В Австрии в 1938 свастику на лацкане начали носить люди, даже не состояшие в партии. В Европе тридцатых и сороковых люди добровольно выбрали носить на лацкане свастику – а других людей принудили к ношению желтой звезды, со всеми вытекающими.

История позднего коммунизма, когда никто уже особо не верил в марксистские идеалы, тоже довольно иллюстративна. Даже когда граждане деморализованы и хотят от власти, чтобы она оставила их в покое, визуальные маркеры в публичном пространстве продолжают подпирать режим. В написанном в 1978 романе «Сила бессильных» Вацлав Гавел объяснял феномен продолжительности режима, чьи цели и идеология уже никому не внушали энтузиазма. Вот например, зеленщик выставляет в окне своего магазина плакат «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». (Непонятно откуда в коммунистической Чехословакии частный магазин, наверное были какие-то послабления, которых не было в СССР – примечание переводчика). Понятно, что он делает это не потому, что он идейный марксист и согласен с контентом. Он просто хочет, чтобы от него отстали. Но когда все следуют этой логике, общественное пространство остается под завязку набитым символами в которые уже никто не верит.

Не забывайте про профессиональную этику.

Когда политические лидеры показывают плохой пример, на передний край борьбы выдвигаются профессионалы. Тяжело творить беззаконие, если нет юристов, готовых придать ему флер законности. Тяжело творить басманный суд, если нет судей, готовых на нем председательствовать. Авторитарным правителям нужны послушные чиновники. Директорам концлагерей нужны бизнесмены, которые обрадуются дешевой рабочей силе и не будут задавать лишних вопросов, а почему она такая дешевая.

До второй мировой войны личным адвокатом Гитлера был человек по имени Ганс Франк. После того, как Германия в 1939 забрала себе часть Польши, Франк стал главой «генерал-губернаторства». В его смену погибли миллионы евреев и поляков. Он как-то хвастал, что в генерад-губернаторстве столько казнят, что не хватает деревьев, на которых можно развешивать объявления о казнях. Франк утверждал, что закон должен служить высшей расе, стало быть, что хорошо для высшей расы – то и закон. Такими аргументами немецкие юристы уговорили себя, что закон – это инструмент завоевания других стран и порабощения других народов.

Человек, преподнесший Гитлеру на блюдечке Австрию, Артур Зайс-Инкварт, тоже был адвокатом. Впоследствии он был назначен наместником в оккупированных Нидерландах. Среди командиров эйнзацгрупп и комендантов лагерей был диспропорционально много юристов. Немецкие врачи умерщвляли беспомощных пациентов и проводили бесчеловечные эксперименты над узниками концлагерей. Немецкие коммерсанты вовсю эксплуатировали труд узников гетто и концлагерей, остарбайтеров и военнопленных. Бюрократы и чиновники весь этот ужас документально оформляли.

Если бы юристы соблюдали норму «без состязательного процесса не может быть наказания», если бы врачи соблюдали норму «без согласия не может быть участия в экспериментах», если бы бизнесмены отказались быть рабовладельцами, если бы чиновники отказались документально оформлять геноцид – вряд ли нацистский режим смог бы убить столько невинных людей, сколько убил.

Если профессионалы будут осознавать себя цехом с правилами, то каждому отдельному профессионалу будет легче выдержать давление правительства нарушать профессиональную этику. Профессионалы обязаны руководствоваться своей профессиональной этикой именно в те моменты, когда власть говорит им, что ситуация чрезвычайная. Тогда не будет вот этого вот «я просто выполнял приказ».

Аккуратней с военизированными формированиями.

Когда вооруженные люди, которые на каждом углу распинались, как они против угнетения, начинают носить форму и маршировать с факелами и портретами вождя, то полярная лисичка за углом. Когда личная гвардия вождя проникает в полицию и армию – считай, полярная лисичка уже наступила.

Большинство правительств хочет иметь монополию на насилие. Когда насилие может применять только правительство и когда закон ограничивает его применение, то возможны формы политического устройства, к которым мы привыкли. Невозможно проводить выборы, осуществлять судопроизводство, вообще выполнять большинство функций правительства, не имея в распоряжении аппарата насилия. Именно по этой причине партии и индивидуальные акторы, которые хотят замкнуть власть на себе, создают и финансируют военизированные формирования, как инструмент влияния на политику. Такие группы могут принимать форму военного крыла партии Х, преторианской гвардии лидера или типа спонтанной гражданской инициативы, которая на проверку оказывается креатурой той же партии и того же лидера.

Если вы носите оружие – никто не снимет с вас ответственности за то, как вы его примените

Если вы военнослужащий или полицейский, пусть Господь благословит и защитит вас. Но помните, что в ужасах прошлого часто участвовали полицейские и солдаты, творящие преступления во имя присяги. Будьте готовы сказать «нет».

У авторитарных режимов обычно бывает условный ОМОН для разгона демонстраций и тайная полиция для запугивания населения и устранения особо активных недовольных. Такие организации изрядно засветились и в сталинском, и в гитлеровском терроре. Однако ошибка думать что НКВД и СС все делали собственными силами. Без поддержки обычной полиции, а иногда и вооруженных сил, они не бы никогда не убили столько людей.

Во время Большого террора в СССР, НКВД задокументировало 682,691 казнь по политическим статьям. Возможно ни одна в истории репрессивная машина не была лучше организована и более централизована, чем НКВД второй половины тридцатых. Однако, такую массовую кампанию просто невозможно провести без помощи милиции, юристов и чиновников на местах. Большой террор проходил в обстановке «чрезвычайная ситуация», когда органы милиции были обязаны предоставлять НКВД свои ресурсы, в том числе человеческие. Даже если каждый милиционер расстрелял по нескольку человек – сколько их было, таких милиционеров?

Когда мы представляем себе Холокост, мы представляем бездушный, безличный, хорошо организованный конвейер смерти. Немцам так удобно – они могут говорить себе и другим, что мало, кто знал, что творится за воротами лагерных комплексов. Но Холокост начался не в организованных лагерях, а над наспех выкопанными рвами по всей восточной Европе. Во всех крупных акциях по уничтожению евреев на территории СССР (Бабий Яр, Дробицкий Яр, Змиевская Балка, Румбульский лес) активно участвовали обычные полицейские и солдаты вермахта. Многих ни к чему такому не готовили, в отличие от эсэсовцев. Они просто оказались в чужой стране, получили приказ и не хотели выглядеть слюнтяями. В тех немногих случаях, когда кто-то из них отказывался убивать евреев, наказание если и было, то было минимальным.

Кое-кто убивал из садизма или потому, что искренне верил в нацистскую пропаганду. Но большинство просто делало, что приказано из соображений «не высовывайся, за умного сойдешь». Кроме конформизма, там, конечно, были задействованы разные факторы. Но без конформистов и их послушания не было бы убито столько невинных людей.

Не бойтесь высовываться.

Конечно, спокойнее делать то, что делают все. Делать что-то отличающееся от большинства не всегда комфортно. Вы почувствуете себя странно. Но без этого ощущения «странно», ни у кого не будет свободы. Вспомните Розу Паркс. Как только вы подадите пример, люди увидят, что так можно, власть статуса кво над умами и сердцами будет ослаблена и найдутся те, кто присоединятся к вам.

После второй мировой войны европейцы, американцы и другие создали целую мифологию про сопротивление Гитлеру. Однако в тридцатые годы большинство людей относилось к Гитлеру и его политике если не с восхищением, то с уважением. К 1940 году большинство европейцев поняло, что нацистская Германия это надолго и никуда от нее не денешься, во всяком случае, в пределах континента. Влиятельные и статусные американцы вроде Чарльза Линдберга выступали против участия США в войне под лозунгом «Интересы Америки превыше всего». И только те, кого современники считали ненормальными, чудиками, странными идеалистами – те, кто не изменился даже когда вокруг них изменился мир – это те, кого мы сегодня помним и чтим.

Задолго до второй мировой войны многочисленные европейские государства променяли демократию на какую-то форму правого авторитаризма. Италия была фашистским государством с 1922 и первым союзником гитлеровской Германии. Венгрия, Румыния и Болгария были привлечены обещаниями территорий и экономических выгод и стали немецкими сателлитами. В марте 1938 ни одна страна не попыталась предотвратить аннексию Германией Австрии. Летом 1939 пакт о ненападении с Германией подписал СССР и вермахт и Красная армия поделили Польшу. Польское правительство решило сражаться и Англия и Франция вспомнили, что у них перед Польшей есть союзнические обязательства. СССР поставлял Германии горючее и продвольствие, немецкие войска заняли Норвегию, Бельгию, Нидерланды и Францию весной 1940 года. Остатки британского экспедиционного корпуса эвакуировались с континета в мае-июне 1940.

Когда в мае 1940 Уинстон Черчилль стал премьер-министром, Англия осталась совершенно одна. Британцы не выиграли ни одной битвы, не имели сильных союзников. Они ввязались в войну чтобы поддержать Польшу, а это оказалось заведомо проигрышным делом. Почти всей континентальной Европой владели два тоталитарных гиганта, Германия и СССР. В ноябре 1939 Советы пошли войной на Финляндию. Буквально через несколько дней после того, как Черчилль принес присягу, СССР оккупировал и аннексировал Эстонию, Латвию и Литву. США и не думали ввязываться в европейские дела.

Адольф Гитлер на тот момент не испытывал какой-то особенной враждебности к Британии или ее империи. Он даже рассматривал возможность некоего разграничения сфер влияния. Он ожидал, что после падения Франции, Черчилль смирится с неизбежным и был немало удивлен, когда Черчилль не смирился. Французскому представителю премьер министр сказал: «Вы как хотите, а мы будем сражаться, сражаться и сражаться.»

В июне 1940 Черчилль заявил парламенту: «Битва за Британию начинается.» Люфтваффе утюжили английские города. Гитлер снова надеялся, что это заставит Черчилля подписать соглашение о прекращении огня на немецких условиях и снова ошибся. А Черчилль говорил по радио о «несгибаемом и неуязвимом для страха характере англичан, который я имею честь тут выражать». Именно Черчилль помог англичанам увидеть себя, как коллектив спокойно и методично не сдающийся злу. Возможно другой политик нашел бы в британском общественном мнении поддержку идее «закончить войну любой ценой». Но Черчилль уперся, вдохновил и победил. Королевские ВВС (с помощью пары польских эскадрилей и летчиков-политэмигрантов разных национальностей) дали люфтваффе пинка хорошего. Без господства в воздухе даже Гитлер не решился брать британские острова с помощью морского десанта.

Черчилль сделал то, что мало кто сделал бы на его месте. Вместо того, чтобы сдаться заранее, он вынудил Гитлера изменить свои планы. Немецкая стратегия состояла в том, чтобы совершенно подчинить себе западную Европу и потом, не опасаясь за тыл, ударить по Советскому Союзу. В июне 1941, не погасив английский очаг сопротивления, Германия нарушила пакт о ненападении с СССР.

Теперь Берлин был вынужден воевать на два фронта. Лондон и Москва неожиданно оказались на одной стороне конфликта. В декабре 1941 японские ВВС разбомбили американскую военно-морскую базу на Гавайях и США вступили в войну. Теперь Москва, Лондон и Вашингтон сформировали ту самую антигитлеровскую коалицию. Но если бы Черчилль не возглавил сопротивление в 1940, ничего этого могло бы и не случиться.

Черчилль говорил, что история будет к нему добра – потому что сам собирался эту историю писать, своими поступками. В своих многочисленных записях, он отзывается о своих решениях, как о самих собой разумеющихся, и благодарит английский народ и союзников. Но в 1940 он не испугался «высовываться» и против течения пойти.

В том же 1940 году варшавянка Тереза Прекерова (на тот момент носила девичью фамилию Добрска) должна была закончить среднюю школу. Она родилась в семье мелких землевладельцев, но каким-то образом свое имение родители потеряли и Тереза выросла в столице. Немцы арестовали отца. Дядя погиб в бою. Два брата погибли в немецких лагерях для военнопленных.

Во второй половине 1940 немцы начали устраивать гетто для евреев на той части территории Польши, которая им принадлежала. Не сказав ничего родным и рискуя многим, Тереза несколько десятков раз проникала в варшавское гетто с едой и лекарствами. В декабре 1940 она вывела из гетто Алину Вольман, девушку с которой до войны встречался ее погибший брат. В 1942 Терезе удалось вытащить из гетто родителей Алины и ее младшего брата. Я думаю нет нужды уточнять, что таким образом Тереза Прекерова спасла четыре жизни.

Тереза стала историком Катастрофы. Она много писала о других людях, которые спасали евреев, но никогда о себе. Когда она, наконец, согласилась поговорить о собственной истории в интервью, то назвала свои действия нормальными. С нашей точки зрения они исключительные. Большинство вело себя совсем иначе.

Сохраните язык.

Постарайтесь не разговаривать клише. Следите за тем, чтобы иметь в виду то, что вы говорите и говорить то, что вы имеете в виду. Сделайте усилие отцепиться от потока новостей и читать книги.

Еврейский ученый-филолог Виктор Клемперер подошел к нацистской пропаганде с профессиональной точки зрения. Он заметил то, что Орвелл потом назовет новоязом. «Народ» – это только арийцы (у Трампа для этого есть термин «мой народ»), любое общение это непременно кампф (борьба) (у Трампа любое общение это обязательно «взять верх» и «победить») и любая попытка понять, как устроен мир, это клевета на вождя (Трамп пользуется термином «измена»).

Именно таким клишированным языком разговаривают в новостных телепрограммах, независимо от политической ориентации корреспондентов и аналитиков. Рамка сменяет рамку, не оставляя зрителю времени для анализа. Мы как будто видим волну за волной, но не видим океана. Мы научились воспринимать этот коллективный транс как норму.

Более полувека назад великие литературные умы начали предупреждать нас об опасности вездесущих экранов, исчезновения книг, сужения словаря и как следствие – утраты способности думать. В «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери (вышла в 1953) пожарные ищут и сжигают книги в то время, как люди уткнулись в интерактивные экраны. В «1984» Джорджа Орвелла (вышла в 1949) книги под запретом, а власть не только кормит подданных пропагандой через экраны, но еще посредством экранов за ними следит. В «1984» политикой правительство было лишить общество понятийного аппарата, с помощью которого оно могло бы оценить настоящее, вспомнить прошлое и задуматься о будущем. С этой целью из каждого последующего издания словаря вымарывались все новые и новые слова.

Поэтому приучите себя мыслить сложными концепциями, а не кликбейтами и саундбайтами. Ограничьте свое время у телевизора и окружите себя книгами. Персонажи Орвелла и Брэдбери не имели такой возможности – но у нас-то она есть.

Что читать? Любой хороший текст вытаскивает нас из зоны комфорта и заставляет размышлять «а как бы я поступил на месте Х».

(Дальше идет перечисление того что Тимоти Снайдер рекомендует читать. Я оставлю из этого списка то что вышло в переводе на русский. Понятно, что этот набор будет частично меняться в зависимости от языка и страны.)

«Братья Карамазовы» Федор Достоевский

«Невыносимая легкость бытия» Милан Кундера

«У нас это невозможно» Синклер Льюис

«Заговор против Америки» Филипп Рот

«Гарри Поттер и Дары Смерти» Джей Кей Роулинг

«Политика и английский язык» Джордж Орвелл

«Язык третьего рейха» Виктор Клемперер

«Происхождение тоталитаризма» Хана Арендт

«Порабощенный разум» Чеслав Милош

«Все неправда и все возможно» Петр Померанцев