При всех сложных отношениях с условным Востоком и его коренными жителями, израильтяне европейского происхождения и соответствующих вкусов не могли убежать от простого факта – от местного климата. Далеко не все олим привыкали к этому климату сразу и безболезненно. На круг в Израиле одевались куда менее формально чем в Европе и спасибо за это надо сказать именно климатическим условиям. Кроме высокой температуры прибрежная долина Израиля (где и сейчас кучкуется большинство населения, а в 1950-ые тем более) отличалось высокой влажностью, а как следствие – все без исключения потели. В печати и по радио израильтянам настоятельно рекомендовали носить одежду из хлопчатобумажных тканей, мягкое абсорбирующее нижнее белье, легкую обувь и закрывать от солнца голову. Так же рекомендовалось не увлекаться обтягивающей одеждой и пользоваться для нейтрализации запаха тальком (по мере роста благосостояния тальк вытеснили деодоранты). Так как все потели, приходилось менять одежду по нескольку раз в день, по крайней мере летом. Из за частых стирок одежда быстро снашивалась, а краски на ткани быстро выцветали под ядреным израильским солнцем.
Несмотря на все это, никто не призывал перенять одежду традиционную для Ближнего Востока. Наоборот – израильтяне отрождествляли арабскую одежду с романтическим но отсталым образом условного Востока. И хотя большая часть населения Израиля носило практичную современную одежду, на общем фоне выделялись группы которые несмотря ни на что продолжали одеваться традиционно. Это были израильские арабы, олим из арабских стран и харедим.
Тут важно напомнить что в то время о котором мы говорим израильские арабы находились под специальным управлением военных властей. В обществе, в прессе, в правительстве и даже в самой армии очень скоро начались дебаты – а насколько это необходимо и насколько вообще допустимо в типа демократической стране. «Отделенность» арабов от израильского общества часто проявлялась в их одежде. Городские арабы (сначала мужчины, потом кое-кто из женщин) начали носить западную одежду еще в 19-ом веке. У мужчин к европейскому костюму прилагалась турецкая феска, которую по арабски называли тарбуш. Но сельское и кочевое население (бедуины) продолжали одеваться традиционно. Важным изменением в двадцатом веке стал мужской головной убор. Ранее исключительно бедуинская куфия со шнуром-укалем стала общеарабским мужским головным убором вместо фески. Феска стала уделом исключительно старшего поколения, а молодежь ее не перенимала.
Так же как европейские колонисты в Америке и Австралии, сионисты не считали местную культуру образцом для подражания. Еврейские поселенцы брали из арабского костюма разные его части и использовали только частично и временно. И если арабская одежда не считалась нормативной в подмандатный период, то уж тем более он такой не считалось после Войны за независимость с арабами же. Арабская национальная одежда маркировала носящего ее как аутсайдера.
С другой стороны когда арабы и бедуины одевались на западный лад, евреи были склонны рассматривать это как признак прогресса. В 1949 еврейский репортер посетил маронитскую деревню в Галилее и немало строк посвятил именно одежде. Мухтар деревни было одет в хаки, дети были одеты как их сверстники в еврейских поселениях и даже некоторые из женщин были одеты в европейские платья «купленные в городе», а не в свое исконно-посконно-домотканное. Что касается никаба, то есть закрытого лица, то он никогда не имел в Палестине широкого распространения. Лица закрывали жены богатых горожан, и то не все. У жен феллахов и бедуинок это принято не было.
Начиная с 1951 большинство среди олим составляли выходцы из мусульманских стран. Многие евреи в мусульманских странах уже модернизировались в стране исхода и приезжали одетые в западную одежду. Однако многие олим из Йемена, Курдистана, Индии, Марокко и Персии приезжали в Израиль в традиционной для своих стран одежде и продолжали ее же в Израиле носить. Это сильно выделяло их на общем фоне. В сознании многих израильтян традиционная одежда стала неразрывно связана с демографическими и экономическими характеристиками ее носителей – с бедностью, скученностью, необразованностью, непрестижным занятиями вроде уборки, ранними браками и многодетностью по принципу «этих отмыть или других родить?».
Отношение старожилов и олим из Европы к традиционной одежде мизрахим было двойственным. С одной стороны – экзотично, красиво, демонстрирует разнообразие еврейских общин, для музеев и сионистской агитации в самый раз. С другой – ну не ходить же в этом, право слово, каждый день. Тогда превалировала модель плавильного котла, а суп который должен был свариться в этом котле должен был иметь совершенно определенный характер и определяли этот характер сабры с корнями в восточной Европе.
В 1950 вышел официальный правительственный отчет по поводу работы учителей и вожатых (в подавляющем большинстве ашкеназов и сабр с ашкеназскими корнями) с детьми и подростками-мизрахим. Призывалось проявлять больше терпимости к понятиям евреев из этих общин о скромной одежде. Танцевать народные танцы в шортах замечательно, но репатрианты из арабских стран рассматривают такие танцы как развратные. Не надо их принуждать. Отрезание пейсов детям из Йемена тоже имело место. Офиицально это объяснялось гигиеной и профилактикой педикулеза, но уж очень пахло антирелигиозным индоктринированием. Религиозные партии в Кнессете заявили официальный протест. Вообще весь отчет выдержан в тоне «не принуждайте и через несколько лет новые репатрианты откажутся от своих отсталых обычаев и вольются в израильское общество сами».
Но если с арабами и евреями из арабских стран частично получилось, то этого нельзя сказать о третьей группе, выделяющейся на общем фоне своим «несовременным», «неизраильским» обликом – о харедим.
Религиозные израильские евреи делятся на разные сектора по политическим, идеологическим и культурным признакам. Религиозные сионисты сочетают иудаизм с вполне себе светским еврейским национализмом и включенностью в жизнь государства на полную катушку. Харедим состоят из умеренных несионистов и упоротых антисионистов. Первые участвовали в политической жизни поскольку постолько это было полезно для их сектора, а вторые вступали с государством в открытое, иногда насильственное противостояние. Внутри этих групп существовало множество под-групп, каждая со своей характерной одеждой. В то время как религиозные сионисты одевались так же как светские, с поправкой на скромность, харедим выделялись на общем фоне, своими капотами, уникальными шляпами и нестриженными бородами.
После Катастрофы и основания Израиля харедимное сообщество оказалось в демографическом, организационном и идеологическом кризисе. Привязанность к традиционной одежде стала одним из инструментов в деле защиты своего уникального образа жизни в мире изменившемся до неузнаваемости.
Начали потихоньку закручивать гайки. В харедимных газетах появлялись призывы не носить вызывающую одежду, тем самым уподобляясь бесстыдным светским. (Речь идет о 1950-ых годах. Издалека начали шельмовать светских, я смотрю. Без этого ну никак). Призывали не носить короткие рукава, глубокие вырезы, сандалии на босу ногу и прозрачные чулки. Расклеивались плакаты с предупреждениями дочерям Израиля не ходить в откровенной одежде. Чуть-чуть стали вылезать из нищеты – и определители харедимной повестки тут же объявили войну модным платьям и красивым парикам. А шорты вообще стали символом всего что с сионизмом не так. Харедимные газеты дописались до того что в своей греховности сионисты опустились ниже американских и европейских гоев – там женщины в шортах по улицам не ходят. Светские израильтяне в долгу не оставались для них харедимная одежда была символом изгнания, антисемитизма, гетто – всего что они хотели забыть как страшный сон, всего от чего сионизм надеялся избавить евреев раз и навсегда.
* * *
Первые шаги индустрии моды нового государства – это смелые эксперименты, сочетание французских моделей с американской практичностью и йеменитскими мотивами в отделке. В 1954 Рут Даян (первая жена Моше Даяна) открыла дом моды «Маскит» и стала набирать туда иммигранток из Йемена знакомых с традиционными промыслами. Не обошлось без культурной апроприации и дискриминации в зарплатах. Рут набрала команду профессиональных дизайнеров и в конце пятидесятых-начале шестидесятых продукцию дома моды «Маскит» стали продавать зарубеж.
Другим «западным» влиянием тесно связанным с индустрией моды стали конкурсы красоты. Первый такой конкурс в общенациональном масштабе состоялся в 1950. Газеты пошли в разнос. Кто-то с энтузиазмом описывал и публиковал фотографии участниц, а кто-то яростно осуждал такие явления как противоречащие духу сионизма в стиле «Как такая безвкусица может иметь место в стране основанной на высоких идеалах?» (реальный заголовок). С шестидесятых годов конкурсы красоты стали подвергаться критике со стороны феминисток, но в пятидесятые годы в Израиле еще царил коллективистский дух и люди серьезно задавали вопрос «если оно не помогает стране, зачем оно вообще надо?». В 1956 главный израильский женский журнал «Ле-иша» устроил конкурс под названием «Сабра года». Устроители конкурса уверяли что тут дело не в роскоши и не тщеславии, а в том чтобы выбрать лучшее что есть в стране и показать заграницей. Кандидатки должны олицетворять израильские ценности. Их будут оценивать по «насколько она живет израильскими ценностями, ее амбициям, ее моральным качествам и внешнему облику». Первый приз – тысяча израильских фунтов в виде ваучера на учебу заграницей. Участницы должны были заполнить подробные анкеты. Народ подобрался разнообразный – старшеклассницы, студентки, кибуцницы, медсестры, воспитательницы детских садов и военнослужащие. Кроме двух участниц все таки были сабрами. Только одна кандидатка была из Германии и еще одна из Франции, которая к тому же ребенком пережила гетто и концлагерь. Если посмотреть на фотографии участниц, то там тоже все разнообразно. Кто-то даже позировал в рабочей одежде или в военной форме. Кто-то из принципа отказывался от косметики и украшений. А кто-то брал за образец красавиц из европейских журналов.
Кроме редколлегии журнала устроившего конкурс, в число судей входили громкие имена из области театра, музыки, спорта, кино, образования и юриспруденции. Им следовало оценивать всю кандидатку по совокупности ее качеств, а не только ее внешность. Наконец саброй года выбрали уроженку Тель-Авива Офиру Эрез. (Настоящая фамилия Офиры была Резников. Ее родители, Элиезер и Батья, были выходцами из России). Двадцатилетняя Офира закончила учительскую семинарию и служала в армии военным корреспондентом. В блузке с йеменской вышивкой, с тяжелой темной косой, она была олицетворением всего что страна хотела видеть в тогдашних девушках.
В качестве победительницы Офира отправилась в Париж на конкурс устроенный журналом Elle. Ее письма из Парижа вышли в Израиле отдельной книжкой. Несмотря на все парижские искушения, Офира не растеряла лучших качеств сабры – бескорыстия, честности, идеализма и любви к своей стране. У нее были предложения остаться в Париже и работать моделью, но она вернулась домой и вышла замуж за политика Ицхака Навона (он станет пятым президентом Израиля).