При изучении биографии Рахели Ойербах нелегко отделить ее вклад как литератора от ее деятельность как активистки. Сегодня ее в основном помнят как директора бесплатной столовой в варшавском гетто, но это лишь один из многих аспектов интереснейшей личности.
Рахель родилась в 1903 в городке Янивцы в Галиции (теперь это территория Украины). Вскоре семья переехала во Львов. Рахель училась в польской гимназии и в университете на факультете философии и литературы. Она выросла двуязычной (идиш и польский) и никогда не присоединилась ни к одной политической партии – что в тогдашнем общественном климате было нелегко, слишком часто даже образованные и высокоинтеллектуальные евреи не мыслили себя без партийной принадлежности.
Несведующему человеку может показаться что идишем пользовались только ультраортодоксальные и совсем не ассимилированные евреи, но реальность была куда сложней. На идише писали и говорили не только харедим, но и вполне себе светская литературная богема, сионисты-социалисты и бундовцы. Культура на идиш расцветала в первую очередь в Вильно и в Варшаве. В Вильно находился флагман академического изучения идиша, институт ИВО (в первом комментарии ссыль на главу из книги Бернарда Вассерштейна «Накануне обвала»). В Варшаве накануне второй мировой войны проживало 375,000 евреев. Это была самая крупная община в Европе. Там можно было найти публикации и организации на идиш на любой вкус.
Рахель не поехала ни в Варшаву, ни в Вильно. Она решила что будет взращивать культуру на идиш во Львове. (Вряд ли Рахель знала кто такой афроамериканский просветитель Букер Т. Вашингтон, но она вела себя в точности по его знаменитой цитате «Черпай ведром там где стоишь», то есть облагораживай обстановку там где ты есть). Параллельно с получением второй степени (психология), она писала, редактировала и переводила и работала директором львовского филиала ИВО. Надо сказать, что Рахель никогда не стремилась к личной славе и охотно работала в команде, литературным и редактирующим «н*гром». Ее пунктиком было что на идиш можно и нужно писать литературу не хуже польской и многие в ее кружке выучили идиш уже взрослыми, заново отрастили еврейскую идентичность. Особенно это касалось женщин – им с самого начала особого еврейского образования не давали.
Незадолго до начала второй мировой войны Рахель все-таки переехала в Варшаву – доделывать докторат. Старые литературные связи и тут не подвели. Организация благотворительных инициатив в гетто была делом горизонтальным, хаотичным, инициатива-снизу, кто мог – включался в работу. Историк Эммануэль Рингельблюм отыскал Рахель и поручил ей сложное дело: благотворительную столовую. Дал скромную сумму и назвал адрес: улица Лезно, дом 40.
Рахель присоединилась к коллективу людей поставивших себе задачу сохранить письменные свидетельства о жизни в гетто и довоенной еврейской Варшаве. Рингельблюм назвал этот кружок Онег Шабат, что означает «счастье субботнего отдыха». Это было абсолютно сознательным –возвысить ежедневный тяжелый, подчас унизительный и опасный труд по выживанию в гетто и сохранению наследия, сделать его делом святым и благородным.
Уже в июне 1942 английская радиостанция Би-Би-Си использовала собранные Онег Шабат материалы и факты как основу для своих информационных передач. В своем дневнике Эммануэль Рингельблюм выражал как потом оказалось ни на чем не основанный оптимизм – что немецкие народные массы узнают что творится от их имени восстанут. Было ли это маркизмом или общим гуманизмом, сейчас сказать сложно. (Рингельблюм много лет занимал не последние должности в партии Поалей Цион, но ее только с большой натяжкой можно назвать марксистской). Для Рахель Ойербах ее работа на суповой кухне и обязанности архивиста было частью единого целого. Ежедневно на этой кухне кормились порядка двух тысяч человек, там было что записать. И Рахель записывала – каждый день, после 12-часового рабочего дня.
Онег Шабат вывозил функции целого института социологии. Они проводили опросы на десятки разных тем. Коллекционировали продуктовые карточки, купоны которые ходили в гетто вместо денег, объявления на стенах, разного рода самиздат, открытки, нарукавные повязки. Они составили целую картотеку лагерей смерти на территории Польши. Они верили что это все будет бесценно для будущих поколений евреев и не ошиблись. Десять жестяных коробок и три бидона из под молока закопали в разных частях гетто. Только Эммануэль Рингельблюм знал где находятся все схроны и он погиб. Но Рахель знала тоже знала кое-что.
В марте 1943 ей удалось бежать из гетто по арийским документам. Кроме нее из кружка Онег Шабат выжило еще двое, а было их десятки. В 1946 в составе польской комиссии по расследованию нацистских преступлений Рахель вернулась в Варшаву и нашла схрон из десяти коробок зарытых под зданием школы на улице Новолипки. Два бидона с документами нашли польские строительные рабочие в 1950. Третий бидон до сих пор не найден. Рахель в 1950 уехала в Израиль и до самой пенсии работала в Яд Вашеме. Она выступала на процессе Эйхмана как свидетель и как эксперт. От нее остался огромный архив лично ей написанного, но на английский переведена лишь мизерная часть. (На русский вообще ничего).