Получившие университетское образование еврейки по многим причинам сидели у нацистского режима как кость в горле – как еврейки, как неженственно ведущие себя женщины, как социалистки или коммунистки. Многие не сумели доделать докторат, многим перекрыли возможность зарабатывать. Некоторые сразу поняли чем это пахнет и предприняли шаги к эмиграции, но большинство задержалось в Германии/Австрии еще на несколько лет. Кто-то устраивался учительницами в еврейские школы, кто-то соцработницами в еврейские же благотворительные агентства, кто-то продолжал частную практику с в основном еврейскими пациентами или клиентами. Большая часть женщин в нашей выборке таки эмигрировало, осознав что ничего хорошего их под властью нацистской Германии не ждет. Но найти безопасную гавань оказалось делом куда как нелегким.

Часть уехало в 1933-1934 годах. Еще одна большая волна наметилась в 1935, после принятия Нюрнбергских законов. Еще одна – в 1939, после двух знаковых событий 1938-ого: аншлюса с Австрией и Хрустальной ночи. Кое-кому удалось ускользнуть уже когда началась война, до 1941. Лишь немногие из тех кто остался пережили следующие четыре года.

В Германии и Австрии с начала двадцатого века антисемитизм существовал в разных политических, экономических и социальных проявлениях, но не настолько чтобы мешать евреям комфортно жить. Еврейки в основном сталкивались с вербальным и социальным антисемитизмом и он так же закрывал им возможности для карьерного роста в большей степени чем евреям. Евреек нанимали последними и увольняли первыми. Однако до установления нацистской власти в Германии в 1933 и годом позже в Австрии, еврейка могла, если хотела, получить высшее образование, получить диплом и найти работу по специальности, пусть плохо оплачиваемую и на птичьих правах.

Нацистское законотворчество развернуло вспять процесс эмансипации как евреев, так и женщин. Женщины, особенно замужние и особенно оппозиционерки, быстро потеряли политические и гражданские права. Все женщины на которых был политический компромат или жены зарабатывающих мужчин подлежали немедленному увольнению со всех государственных должностей – из общественного здравоохранения, из университетов, из судов. Гендерная политика рейха была направлена на то чтобы выдавить даже арийских женщин из академии и интеллектуальных профессий. Та же картина наблюдалась и с евреями. По закону о восстановлении профессионализма гражданских служащих (апрель 1933, еще не Нюрнбергские законы) евреев начали планомерно вычищать со всех академических должностей и прекратили обновлять им лицензии на медицинскую и адвокатскую практику. У евреек не было даже тех куцых механизмов защиты чтобы были у их соплеменников – среди них не было ни ветеранов первой мировой, ни профессоров с tenure.

Под властью нацистов еврейки с высшим образованием которое дотоле имели лишь ограниченные контакты с еврейской общиной, поневоле в нее влились. Они вступали в различные кружки и сообщества (Юдишеркультурбунд, Юдишерфрауэнбунд), читали лекции на профессиональные темы и писали статьи в еврейскую прессу. Евреи были вынуждены идти за социальной, экономической и культурной поддержкой почти исключительно к другим евреям потому что их немецкие друзья и коллеги их почти повсеместно бросили.

Необычная история случилась с этрусковедом Евой Фисель. Ее коллеги и студенты написали коллективное письмо в ее защиту. Там напирали не только на ее профессиональную незаменимость (этрусковедов на всю Европу было раз-два-и-обчелся), но и на ее арийскую внешность (!). Из письма – «Доктор Фисель выросла протестанткой и у нее абсолютно арийская внешность, светлые волосы и голубые глаза». Не помогло, как не помогло и письмо от том что в первую мировую Ева Фисель трудилась в военном госпитале медсестрой. В 1933 Фисель покинула Германию. В берлинском университете 8 из 14 женщин в звании full professor поперли с должностей по расовым и политическим причинам: физика Лизу Мейтнер, политолога Шарлотту Либушер, зоолога Матильду Херц, химика Гертруду Корнфельд, прикладного математика Хильду Герингер, физиолога Аннелизу Витгенштейн и историка Хедвиг Хинце. Лиза Мейтнер потеряла право преподавать, но продолжала заниматься исследованиями в химическом институте им. кайзера Вильгельма – руководства института нашло зацепку в законе, раз Лиза Мейтнер гражданка Австрии, то она Нюрнбергским законам не подлежит. Так продолжалось до самого аншлюса.

Хотя еврейских врачей выгнали из государственных больниц и других учреждений вскоре после прихода нацистов к власти, они могли еще какое-то время заниматься частной практикой. В своих неопубликованных мемуарах доктор Генриетта Нехелес рассказывает что пришла открывать свой кабинет и обнаружила там двух стоящий у двери штурмовиков, а на самой двери плакат «Это еврейское предприятие, арийцам не посещать». На пациенты продолжали приходить, оставляли любимому доктору цветы и подарки и говорили «Мы эту политику не поддерживаем». Одна пациентка даже связала одеяло. Но добрые чувства проиграли бюрократической машине. Государственная страховка визиты к еврейским врачам пациентам не оплачивала. Генриетта продолжала вести прием в основном еврейских пациентов и оплачивали они консультации из своего кармана. В начале 1933 года на всю Германию было 587 евреек-врачей, из них 270 в Берлине. К концу года право на возмещение от государственной страховки потеряли триста врачей, из них 126 в Берлине. К 1936 в Берлине осталось только восемь евреек которые еще могли принимать пациентов по государственной страховке. Одна из них, Ирма Клаузнер-Кронхайм, сумела вырваться в Америку, к взрослым сыновьям. Остальным было некуда ехать и они погибли.

* * *

Для многих женщин серьезным препятствием к эмиграции был страх перед мыслью оставить пожилых родителей, особенно овдовевших матерей. Кэте Лейхтер, активистка австрийского социалистического подполья с 1934, отправила в эмиграцию мужа и сыновей, а сама осталась с матерью, в надежде что им удастся вместе уехать. Когда этот план провалился, Кэте решила ехать одна – по поддельным документам в Чехословакию. Не получилось – гестапо арестовало ее на квартире матери в мае 1938 года. Сначала ее держали в венской тюрьме, потом отправили в Равенсбрюк, где она погибла. Мать покончила с собой. Иммунолог Люси Адельсбергер могла остаться в Америке, ей предлагали место в Гарварде, но матери не дали визу и Люси вернулась в Берлин. Мать перенесла инсульт, уже не вставала. Из мемуаров Люси Адельсбергер

«Мне удалось скрывать от мамы новости о депортации евреев, радиоприемника у нас не было. Каждый звук у двери, каждые шаги по лестнице, каждый шум двигателя за окном наполнял меня мучительным страхом… Когда они придут? Возьмут нас порознь или обеих? Я, человек, который всю жизнь спасал жизни, теперь должна умертвить собственную мать, самого дорогого мне на свете человека? Может ли кто-то кто верит в бога прервать чужую жизнь или свою собственную? Я вот не смогла.

Но я на коленях просила дать моей матери умереть прежде чем палачи утащат ее, старенькую и слабенькую, на мучительную смерть. И я была не одна такая – многие сыновья и дочери просили небо о том же.

Люси Адельсбергер «повезло» — ее мать дожила до 1943 и спокойно умерла в своей постели. Саму ее депортировали в Аушвиц. Уже в самом конце войны она пережила марш смерти в Равенсбрюк, а потом эмигрировала в США.

На женщинах которые эмигрировали без родственников чувство вины ложилось тяжелым грузом. Кое-кому удалось вытащить матерей, сиблингов, племянниц, племянников, на как правило чем старше было человек, тем труднее было добиться для него визы.

Если можно говорить о каком-то одном определяющем статистическом факторе в решении эмигрировать, то это возраст. Женщины рожденные в двадцатом веке были более склонны решиться на эмиграцию чем представительницы более старших поколений. Среди кому на момент прихода Гитлера к власти было больше 55 лет, в Германии осталось больше половины. В результате лишь немногие из первого поколения евреек с университетским образованием дожили до весны 1945-ого года.

Среди женщин помоложе необходимость эмигрировать вызвала вспышку скоропалительных браков. Очень высокий процент женщин в нашей выборке из тех кто вышел замуж в 1930-ые, сделали это накануне отъезда из Германии/Австрии или сразу после. Возможно эмигрировать вдвоем было не так страшно как в одиночку. Розмари Папанек Аксельрад всопминала через какой кафкианский бюрократический ад им с женихом пришлось пройти в Вене летом 1938 чтобы иметь возможность зарегистрировать брак и уехать как семейная пара. Доктор Анна Ягедорф Игель вышла замуж за только что отучившегося студента-медика и их, вместе с другими новобрачными, погнали оттирать социалистические лозунги со стен на венских улицах. Что касается женщин в смешанных браках, то там складывалось по разному. Бывало так что супруги разводились чтобы наличие жены-еврейки не портило арийцу карьеру. Если такой женщине удавалось покинуть рейх, у нее был шанс на нормальную жизнь. Историк Хедвиг Хинце уже в 1933 году поняла что ей, еврейке и социалистке, оставаться в Германии опасно и смылась во Францию. В Берлине остался ее муж Отто, пожилой и больной, но ариец. Коллеги по университету винили Хедвиг что она бросила мужа, хотя в опасности была ее жизнь. Сам Отто ни в чем Хедвиг не обвинял. Вот строки из его последнего письма: «Война разрушила все твои профессиональные перспективы, но что делать. Нет никакой причины почему у еврейки не может быть чести и я верю что ты будешь держать голову высоку. Я люблю тебя и другой жены мне не нужно». Через два года Хедвиг не сумела уехать в Нью-Йорк, хотя там ей предложили работу. В отчаянии она покончила с собой.

* * *

Выживет ли еврейка в нацистской мясорубке зависело в основном от везения и обстоятельств и в меньше степени от возраста и довоенной профессии. Понятно что у женщины в возрасте от 20 до 45 было больше шансов выжить чем у женщины более старшего возраста и статистика это отражает. Что касается профессии, то больше всего данных имеется о врачах. В 1993 немецкий историк медиицины Иоганна Блекер опубликовала список из 133 евреек-врачей, которые подверглись преследованиям в нацистской Германии. 51 эмигрировала (очевидно в конце тридцатых, еще можно было отсидеть в лагере и эмигрировать), 12 погибли, шесть прятались всю войну в Германии, пять умерло своей смертью до 1941, а что с 59 остальными женщинами, в основном на тот момент пожилыми, установить не удалось.

В ретроспективе понятно что шанс сохранить жизнь давала лишь эмиграция. У немецких и австрийских евреев было преимущество над евреями восточной Европы, у них было время подумать чем все-то кончится и попытаться убежать. Но найти куда убежать было нелегко. Оформление виз было сложным, дорогим и мучительным делом, без гарантии результата. По закона рейха человека желавшего эмигрировать государство обдирало как липку, государство делало всё чтобы евреи уезжали, что называется, налегке. Получить визу в США был тот еще квест. Некоторым женщинам в нашей выборке это удалось. Так же получали визу в Великобританию и Палестину, бежали во Францию, Швейцарию, пока еше независимую Чехословакию. Кто-то нашел убежище в таких экзотических местах как Турция, Египет, Латинская Америка и СССР.

Первыми поехали активистки левых движений, они очень хорошо понимали что новая власт их не пощадит. В Австрии, кроме Кэте Лейхтер активными социалистками были Мари Яхода, Мари Глас (в будущем Лангер) и Алина Фюртмюллер. Мари Глас удалось бежать в Испанию, где она служила врачом в армии республиканцев. (Про Мари Глас-Лангер ссылка в первом комментарии). Остальных троих загребли, но Мари Яхода освободилась в 1937 и бежала в Англию, а Алина Фюртмюллер в 1939 и добралась до США. Кэте Лейхтер, как уже говорилось, погибла.

Для большинства эмигранток конечной безопасной гаванью оказались США, Англия или Палестина. Около половины добрались туда не сразу, пришлось «застрять» в странах континентальной Европы, таких как Франция, Италия, Швейцария, Голландия, Бельгия, Чехословакия в ожидании виз. Подавляющее большинство не могло в этой ситуации работать по специальности, перебивались случайными заработками. Кому-то удавалось зарабатывать писаниной, переводами, частными уроками. Но были и те кому пришлось устраиваться сиделками, гувернантками и домработницами.

.