В. Ш.

— Проклятая дыра! На всю жизнь наглотался песка! Ноги моей больше на пляже не будет!
— Ладно, не возникай. Разбуди лучше капитана, а то пока она наведёт марафет, мы ещё на полчаса здесь застрянем.
Услышав это, я свесила растрёпанную голову с крыши грузовика, где провела неспокойную ночь в компании двух пауков, и сказала:
— Не надо меня будить. Сейчас причешусь, вот и весь марафет. Когда выезжаем?
— Мэм, — сконфузился сержант Герера, только что подозревавший меня в намерении открыть в кувейтской пустыне косметический салон, – Я не имел в виду…
— Когда начальник колонны скажет, тогда и выезжаем – сказал лейтенант Мэллори, который даже после нескольких часов, проведённых за рулём, и ночёвки в пустыне сохранял правильный уставной вид. – Попрошу не задерживаться.
Я скатилась с крыши. Кроме пауков, мне прошлой ночью повезло ещё и на песчаную бурю. Я лежала скрючившись в своём спальном мешке и слушала завывание ветра. Хотя я знала, что я далеко не одна, что я еду в Багдад в составе колонны из сотни грузовиков, но не могла отделаться от чувства, что я одна лицом к лицу с грозной стихией, что ещё минута – и меня сметёт с крыши и унесёт туда, куда ворон костей не заносил.
Песчаная буря – страшное зрелище. Сначала небо из синего становится белёсым, потом зловеще-кровавым. По пустыне начинают носиться пыльные смерчи, похожие на маленькие торнадо, примерно в человеческий рост. Кажется, что внутри каждого такого смерча прячется живое существо, явно недоброжелательное. Возможно, именно так и пришли арабам в голову сказки о джиннах, которые, как известно, путешествуют в облаке пыли.
Всё-таки хорошо, что я взяла с собой автомат в спальный мешок. Конечно, было тесно, но вычищать из автомата такую кучу песка – себе дороже.
Несмотря на предсказание сержанта Гереры, наведение марафета заняло у меня всего десять минут. Бронижилет застегнула, каску на голову, обойму в автомат. Поехали.
Ирак встретил нас доброжелательно. Шииты, населяющие южные провинции, натерпелись от Саддама и были рады его падению. Они десятками выстраивались у кромки шоссе. Женщины издали напоминали стога сена, только чёрные. Из под покрывала обычно торчала одна рука, протянутая к нам. Дети всех возрастов мельтешились чуть ли не под колёсами в ожидании того, что им что-нибудь перепадёт.
Стоило нам замедлить ход, как начиналась коммерция. Мужчины торговали банкнотами с изображением Саддама, сомнительного вида кинжалами, банками кока-колы, срок годности которых истёк ещё при президенте Клинтоне.
Вид у них был абсолютно разбойный и когда они приближались к нашей машине, мне было очень не по себе. Но они и не опускались до разговоров с женщиной, а предлагали свой товар лейтенанту Мэллори. Тот интеллигентно и многословно разъяснял, что закупки у местного населения может делать только интедантское ведомство. Интересно, неужели он в самом деле думает, что они понимают хоть слово из того, что он говорит?
Пару раз в безлюдных местах мы делали короткие остановки. Ни кустов, ни лесочка в пустыне не было, а даже если бы и были – имелся приказ не сходить с шоссе. Мужчины без стеснения выстраивались у края дороги и делали своё дело, не снимая автоматов. Девушкам же оставалось только присаживаться под брюхом грузовиков. Через некоторое время они вылезали оттуда с абсолютно счастливыми лицами. Как мало человеку надо для счастья!
Стемнело, рассвело и снова стемнело, а мы всё ехали и ехали, каждые два часа сменяясь за рулём. Мэллори, Герера и я. Четвёртый наш товарищ ещё в районе Басры получил тепловой удар и сажать его за руль было бесполезно.
Я засыпала сидя и просыпалась от того, что стукалась лбом о приклад. Мэллори выглядел не лучше. У него слипались глаза и тряслась голова, как у столетнего старика. Наша машина елозила по шоссе, рискуя съехать в кювет.
— Осторожно! Ты сейчас врежешься в эту пальму! – крикнула я ему.
— Какая пальма? У тебя глюки.
Точно. Там, где я секунду назад видела пальму, теперь было ровное шоссе.
— Мэллори – сказала я – Мы так не доедем до аэропорта. Нам надо каким-то образом не уснуть. Давай играть в города.
— Что?!
— Ну я тебе называю город, а ты мне называешь следующий, чтобы начинался на ту же букву, на которую кончился предыдущий. Проигравший должен выигравшему что-нибудь из своей следующей посылки.
— Вашингтон, – начал он.
— Нью-Йорк, – вспомнила я свой родной город.
— Кейптаун.
— Новый Орлеан. – Я давно лелеяла желание побывать на Марди Гра и сходить на могилу родоначальницы культа вуду Мэри Лаво. Говорят, её дух помогает готовить классное гамбо.
— Найроби.
— Искандерия.
— Это ещё что?
— Город такой в Ираке. Ты что, спал на последнем брифинге?
— Я не спал. Я был на дежурстве. Яффо.
— Оклахома-Сити.
— Ты меня без ножа режешь. Где я тебе возьму город на И?
— Думай. Сосредоточься. Не спи.
— А Ипсиланти не хочешь?
— Не хочу.
Так продолжалось ещё часа полтора.
— Майями – сказал Мэллори.
— Иерусалим
— Мексико-сити.
Нет, он точно решил загнать меня на «и».
— Багдад.
— Ты мухлюешь. Причём тут Багдад?
— При том, что мы только что проехали указатель, где было написано «Багдад – 5 км»
В ответ на это сообщение Мэллори растопырил глаза так, что стал похож на аквариумную рыбку-телескоп и нажал на газ.

* * *

Некоторое время наши с Мэллори дороги не пересекались. Он работал в ночную смену, а я в дневную. Однажды утром он явился и сказал:
— За вами должок, капитан.
И пока мы разъедали банку ананасов из маминой посылки, он поведал мне, что на ночном дежурстве в штабе особенно делать нечего и что народ там так увлёкся игрой в города, что сегодня ночью ожидается большой чемпионат.
— Только мы никак не можем найти город на букву “З” – пожаловался Мэллори.
— Звенигород – сказала я больше себе чем ему.
— Это где?
— Это в России. Город, где звонят в колокола.
Мэллори ушёл спать, а я сидела и вспоминала поляну с ромашками и себя, девочку в сарафане и белой панамке.
Могла ли я представить себе в детстве на подмосковной даче, играя за самоваром в города, что эта игра выручит меня на бесконечной тёмной дороге в чужой опасной стране? Выручит и поможет остаться в живых.