Я перемешиваю содержимое выгребной ямы. Яма небольшая, но глубокая, огороженая натянутым на колышки полиэтиленом. На дне ямы горит костёр. Солнце в зените у меня за спиной, я чувствую как спекается кожа на шее, лице и руках. Резиновые перчатки прилипли к пальцам. Хорошие перчатки от костюма химзащиты. Значит не зря я тащила его из Германии в Кувейт, а из Кувейта сюда.
Мешать надо медленно и непрерывно, чтобы хорошо горело. По ночам мы костры не жжём, чтобы не привлекать кого не следует. А днём самое время, дыма от этого всё равно мало. Биологические отходы.
Двумя руками я медленно вращаю палку и стараюсь не смотреть вниз. Зачем смотреть вниз, когда кругом столько интересного. Вон из под моста выехали огромные платформы на танковых гусеницах. Никогда таких не видала, наверное инженерные войска к нам пожаловали. Может быть, они поставят генератор и тогда мы сможем печатать наши документы. Я, конечно, могу написать клиенту доверенность от руки. Поставить печать и надеяться, что суд примет во внимание место и дату выдачи – Багдад, май 2003-его года.
Вон пролетел грузовой вертолёт “Чинук” – этакая пьявка с двумя пропеллерами. Почему-то вертолётам всегда дают названия индейских племён – чинук, апаче, команче. Интересно, индейцы не возражают? Надо будет спросить сержанта Серое Облако, что он думает на эту тему.
Кстати об облаках. Я уже десять дней не видела ни одного. Вот эта финиковая пальма на краю пустыря, как она умудряется выживать без воды? Мы не можем прожить без воды ни одного дня. Если солдат с утра забывает пить, то к полудню он начинает растягивать слова, становится бледным и не видит куда идёт. А потом падает и не может встать. Как раз сегодня это случилось с одной из моих рядовых.
Я продолжаю мешать. Маска, которую я собственноручно вырезала из форменной майки (голь на выдумки хитра) промокла от пота. Я приподнимаю нижний край и вдыхаю ртом раскалённый воздух. Носом лучше не дышать. Сюда сносят отходы со всего лагеря.
В нашей конторе тоже есть такое ведёрко с крышкой. Оно отгорожено плащ-палаткой в углу. Там же висит на веревочке фотография Усамы бин Ладена. Когда кто-нибудь пользуется удобствами, Усама вывешивается поверх плащ-палатки. Значит кабинка занята.
Солдаты по очереди выносят ведро. Я тоже вынесла пару раз, пока меня не поймал за этим  вездесущий сержант Монро. Последовал взрыв благородного негодования. “Что вы делаете, мэм? Разве это офицерское дело?” Причём тут звание? Я же пользуюсь этим ведром.  Хотя в чём-то он и прав. К концу рабочего дня меня шатает ветром и если я не удержу ведро, то весь наш юридический отдел пропахнет всерьёз и надолго.
Раз-два-три, раз-два-три. Губы растрескались, во рту сухо. Надо выпить воды. Она горячая, с привкусом дезинфекционных таблеток и пластмассы. Но другой нет.
Мне совсем не скучно. Наоборот, здесь так редко удаётся побыть одной. Работа с восьми утра до восьми вечера. Палатка, с гравием вместо пола, где раскладушки стоят впритирку. Уединение роскошь в Ираке. Такая же роскошь, как чистый воздух, холодная вода и зелёная травка… На зелёных лугах даст Он мне отдохнуть и приведёт меня к спокойным водам… Я надеюсь, что приведёт. Я ещё увижу нарциссы у подножия гранитной скалы в Центральном парке.
Не знаю, почему я побоялась взять сюда плеер с кассетой. Нажала бы сейчас кнопочку и негромкий, знакомый с детства голос запел бы про синий троллейбус. Ну что ж… Слова я и сама помню, а отсутствия слуха здесь можно не стесняться. Страдать от моего пения может только вон тот портрет усатого вождя на бетонной стене – так так ему и надо.
Снова приподняла край маски, снова вдохнула. И опять раз-два-три, раз-два-три. Можно представить, что танцуешь вальс с каким-нибудь кавалергардом. Мой кавалергард командует артиллерийской батареей в Эль-Наджафе. Вальс он танцевать не умеет, зато мастерски водит мотоцикл. И солдаты его обожают.
Если закрыть на секунду глаза, можно увидеть толпы весёлых голубей на серой брусчатке площади Святого Марка. Солнце танцует на воде, гордый крылатый лев с ключом в лапе смотрит на свой город с колонны. Таинственные маски гуляют по узким улочкам. И девочка-боснийка, художница, разрисовывает лица всем желающим. Узнав что я солдат армии США, она благословляет меня, отказывается брать деньги.
Кто-то трогает меня за плечо. Я оборачиваюсь. Рядовая с нашивками санинструктора смотрит на меня с изумлением.
— Вы что здесь делаете, мэм?
Придётся снять маску.
— Вот мешаю тут… сама понимаешь что.
— Но вы же офицер…
Я вынимаю из кармана часы. Времени без пяти два. Через пять минут начнётся её наряд.
— Пока есть время, сбегай в свою палатку и вырежи себе маску как у меня. Поверь, она тебе очень пригодится.
— Я в медпункте взяла. Кстати, у нас там одна из ваших с солнечным ударом лежит.

* * *

Мой наряд окончен. Только самодельная маска теперь никуда не годится, вся в пятнах. Губы болят, дёсны кровоточат. Пора тебе на свалку, старая мебель, как говорит в таких случаях моя сестра.
Но на свалку ещё рано. Надо сходить в медпункт, узнать как там моя рядовая. Вон она лежит, на крайней койке, под вентилятором.
— Светский раут прошёл без тебя, но ты не много потеряла. – шучу я, присаживаясь на край её раскладушки.
Она улыбается. Хорошо, значит идёт на поправку.

* * *

Я уже восемь лет как служу в армии. У меня никогда не было такого странного наряда. Три часа провела над выгребной ямой наедине со своими мыслями. Непонятно кто кого должен благодарить – я мою рядовую или она меня. Ведь сегодня была её очередь.