Никто так тяжело не переживал ухудшение англо-сионистских отношений вызванное кампанией террора Лехи и Иргуна как Хаим Вейцман. Он сидел в Лондоне и беспомощно смотрел на то как воронка насилия расширяется, затиягивая в себя все больше и больше людей. Премьер-министр уже предупредил Вейцмана довольно недвусмысленно: «если эти убийства будут продолжаться и англичанам не прекратят устраивать выволочки в американской прессе, мы потеряем интерес к евреям и их интересам». От Черчилля слышать такое было особенно больно. Он был давним и преданным другом сионистскому делу. Со времен Декларации Бальфура он последовательно помогал сионистам. В 1939 он сделал всё чтобы Белая Книга не была принята и это было зафиксировано в официальных документах. На критическом заседании военного кабинета 2 июля 1943 под давлением Черчилля было решено не возобновлять действие Белой Книги после его окончания (март 1944) и пересмотреть иммиграционную политику только когда заполнится квота на 75,000 сертификатов. Кроме того было решено не разоружать в Палестине евреев, если симметричные шаги не предпринимались в отношении арабов. Но главное – было сформирована межминистерская комиссия по Палестине, куда вошли высшие чиновники известные своими просионистскими симпатиями. 10 декабря 1943 комиссия опубликовала свое решение – раздел Палестины между арабами и евреями и это решение получила поддержку другой комиссии которое отвечала за Ближний Восток. Но Черчилль считал что с вынесением этого решения на одобрение всего кабинета следует подождать до президентских выборов в США 7 ноября 1944. Дело зависло почти на год – и тут можно понять как терзала Хаима Вейцмана мысль что кампания еврейского терроризма в Палестине саботирует исполнение сионистской мечты о независимом государстве когда это исполнение так близко, вот руку протяни.

(Дальше про его переписку с Еврейским Агентством. Можно сказать что Хаим Вейцман подтолкнул борьбу официального ишува с террористическим подпольем, но невозможно подтолкнуть то что не назрело)

Исполком Еврейского Агентства собрался на заседание по поводу контр-террористических мер. Главным их сторонником был глава политического отдела Моше Черток, будущий Моше Шарет (первый министр иностранных дел и второй премьер независимого Израиля). Он сказал что слов осуждения уже мало, нужны конкретные действия. Попытки Еврейского Агентства устроить Эцель и Лехи общественную изоляцию путем пропагандистской кампании не дали плодов. Убийства британских солдат и полицейских мало того что продолжались – участились. Ишув находился в критической точке где дальнейшее антибританское насилие могло перечеркнуть все предыдущие достижения – у англичан лежал на столе альтернативный план сделать Палестину двухнациональным образованием с запретом на еврейскую иммиграцию, а арабов и так было большинство. Черток настаивал на том что Еврейское Агентство должно активно бороться с Эцель и Лехи, привлекать к этому гражданское население и силы Хаганы. Его поддержал Элиягу Голомб.

Мнения в исполкоме разделились. Против были рав Иегуда Фишман, Ицхак Гринбаум и Эмиль Шморак. Они выдвигали аргументы что такая форма сотрудничества с иностранной властью, помогать им расправляться с евреями, будет означать что ишув предал сам себя. Пусть с терроризмом борятся профессионалы, армия и полиция, а не гражданское общество. И вообще настоящие враги ишува это англичане с их иммиграционными ограничениями, а Лехи и Эцель – это братья. После многих часов криков и споров Давид Бен Гурион предложил компромисс – собранная в результате антитеррористических операций информация может быть передана британским властям только с единогласного одобрения исполкома Еврейского Агентства.

Операция получила название «Сезон» (в смысле сезон охоты). Сбор информации поручили разведывательному подразделению Хаганы под названием «Шай». На несколько сотен бойцов Хаганы и пальмахников возложили задачу выслеживать, ловить и допрашивать членов Эцеля. Кое-кому поручили охрану высокопоставленных членов исполкома – из опасений что Эцель будет мстить. Прошло несколько дней и Еврейское Агентство наводнило Палестину памфлетами с критикой Эцеля и объяснениями что происходит.

Почему же Лехи до поры до времени оставили в покое? В исполкоме Еврейского Агентства это объясняли тактическими причинами. Эцель был крупнее, мощнее, многочисленнее Лехи, имел лучшую материальную базу – и представлял бОльшую угрозу. Кроме того применили классическую тактику «разделяй и властвуй» — никто не хотел чтобы Эцель и Лехи объединились против Хаганы. Нельзя сказать чтобы эти страхи были уж совсем необоснованными. С конца 1943 Эцель и Лехи проводили консультации на тему «а не объединиться ли нам под единым командованием?». Однако было еще один фактор, о котором меньше говорили, но который трудно было не заметить, как гориллу в комнате. Рабочие сионисты видели в ревизионистах (чьим боевым крылом и являлся Эцель) как потенциального соперника в борьбе за власть в будущем еврейском государстве.

Новый верховный комиссар, Джон Верекер, лорд Горт, приехал в Палестину 31 октября 1944. Изначально Черчилль его на этот пост не прочил. Премьер-министр вообще хотел назначить на этот пост Хаима Вейцмана, помня об успехах первого верховного комиссара, сэра Герберта Самуэля, который тоже был евреем. Но на фоне ухудшающейся ситуации с еврейским терроризмом в Палестине это стало просто невозможно. В июне американская разведка доносила из Лондона что Черчилль ищет военного, а не гражданского человека на пост верховного комиссара в Палестине. Американский резидент высказывал мнение что именно поэтому МакМайкл задержался на своем посту на полгода дольше срока – все высшие офицеры были заняты планированием и проведением военных операций в Европе, просто было некого послать ему на замену. Лишь в июле месяце назначении Горта было оформлено. На прощание Черчилль ему сказал: «Позаботьтесь о наших друзьях. Евреи сослужили нам неоценимую службу в этой войне».

Горт оказался необыкновенно популярным верховным комиссаром и заслужил поистине всенародную любовь. В отличии от МакМайкла, он везде ходил без охраны, со всеми знакомился, всех выслушивал. Когда он входил в театр или в кинозал, все присутствующие, в равной степени арабы и евреи, вставали и аплодировали. Горт часто говорил – «они не посмеют меня застрелить из страха что пришлют кого похуже на мое место». Бен Гурион в записях назвал Горта «человеком редкой доброты и редкого понимания», который глубоко сочувствовал евреям попавшим под нацистские жернова.

(Горт так увлекся своей новой работой, что отмахивался от болей в животе – климат сменился, съел не то. Но к осени следующего, 1945-ого года стало понятно что дела обстоят куда более серьезно, боли были такие что он уже не мог работать. 5 ноября 1945 Горт сложил свои полномочия верховного комиссара и покинул Палестину. В марте 1946 он умер в Лондоне от неоперабельного рака печени.)

Тем временем Эцель и Лехи не сидели без дела. В октябре 1944 не было ни одной атаки, зато на всю мощь заработала пропагандистская машина. Радиостанция «Голос сражающегося Сиона» (та самая где часто звучал голос Геулы Коэн) противпоставляла пропаганде Еврейского Агентства свой нарратив – «неужели вы будете стучать на своих иностранным угнетателям?». В это же время еврейское подполье начало обращаться к британским солдатам с достаточно «высокой» риторикой, а не просто «всех убьем». Расклеивались плакаты на английском языке со следующим текстом: «Ваш долг угнетать евреев у них на родине? Вот это ваши политики называют «борьбой с тиранией?». Именно тогда в подпольной газете «Лехи» «Ха-Хазит (Фронт)» впервые появилось имя министра по делам Ближнего Востока, Уолтера Эдварда Гинесса, барона Мойна. Мойн однозначно не любил евреев и те платили ему взаимностью. Будучи министром колоний в 1941-1942 годах, он всячески препятствовал созданию еврейских национальных частей в британской армии. Его решением не пустили в Палестину злосчастный транспорт «Струма», где из 700+ человек спасся один. Во время дебатов в Палате Лордов в 1942 он высказывался против еврейской иммиграции в Палестину.

(Дальше очень подробно про подготовку покушения на лорда Мойна, про каирскую ячейку Лехи, больщинство из бойцов которое состояло на службе в британской армии (!) и женском вспомогательном корпусе. Кто куда пошел, кто что делал, страниц шесть. Перейдем непосредственно к покушению в исполнении Элиягу Хакима и Элиягу Бет-Цури).

Утром 6 ноября 1944, в понедельник два Элиягу сели на велосипеды и отправились по адресу Шария Габалия 4, в резиденцию лорда Мойна. Там они залегли в засаде. У Хакима был с собой наган, а у Бет Цури парабеллум. По карманам у обоих были рассованы ручные гранаты. Лорд Мойн каждый день отчаливал из офиса на обед в ресторан в полдень и возвращался в час дня. Так было и в тот день. Мойн вышел из резиденции вместе со своим адьютантом, капитаном Хьюс-Онслоу и гражданской секретаршей Дороти Осмонд. За рулем был водитель Мойна, капрал Фуллер. Через час они вернулись в резиденцию и Дороти Осмонд обратила внимание на двух молодых людей, болтавшихся возле ворот – потом она говорила, что запомнила только то, что один был похож на англичанина, а второй на египтянина.

Хьюс-Онслоу вылез из машины, чтобы открыть дверь и тут услышал, что ему говорит на английском языке «Не с места. Не двигайся». Это сказал Элиягу Хаким. Фуллер стоял рядом с лимузином и открывал заднюю дверь, поднял глаза и увидел, что Элиягу Бет Цури идет на него с оружием в руке. Раздалось три выстрела и Фуллер упал на дорожке к входу в дом, смертельно раненный. Хаким подошел к машине с другой стороны, крикнул Дороти Осмонд, чтобы она не двигалась и направил свой наган на Мойна. Тут тоже было три выстрела в упор. «Они нас убили» — простонал Мойн прежде, чем потерять сознание.

Хаким с Бет-Цури выбежали на улицу, сели на велосипеды и дали жару педалям. Хьюс-Онслоу некоторое время бежал за ними, пытаясь подстрелить, но не попал. (Дальше про то, как египетская полиция взяла Хакима и Бет-Цури, когда те расстреляли весь свой запас патронов).

К тому времени к дому министра по делам Ближнего Востока подъехала машина скорой помощи. К 1:40 он уже был в больнице. Лорд Мойн получил переливание крови и на какой-то момент пришел в себя. Но скоро поняли – внутреннее кровотечение в кишечнике, в нескольких местах. Мойну снова стало хуже, его положили на операционный стол, сам король Фарук сидел в приемной и ждал новостей. Несмотря на присланного королем хирурга, лорд Мойн умер около девяти вечера в тот же день.

Вечером того же дня Черчилль доложил военному кабинету, что Мойн опасно ранен и ранили его не египтяне. Потом из Каира пришло уточнение – Хаким и Бет-Цури заявили полицейским на иврите «Нам сказать нечего. Мы будем ждать суда.» Тогда Черчилль понял, что за покушением стоят евреи. Именно это он и сказал Хаиму Вейцману прежде, чем тот вылетел в Палестину.

На следующий день Черчилль толкнул в Палате Общин искренне прочувствованную речь в память о лорде Мойне. Они вместе работали более тридцати лет. Лорд Мойн пережил две войны, остался в живых после мясорубки в Галлиполи, на полях Фландрии и Франции – только чтобы погибнуть от пули в Каире. На первый взгляд кажется удивительным, что и Вейцман искренне переживал, но оплакивал он скорее всего не лично лорда Мойна, а очень сильно пошатнувшиеся отношения между Британской империей и официальным ишувом. Сохранилась запись, где гибель собственного сына Хаим Вейцман называл личной трагедией, а гибель Мойна – трагедией для всего народа. (25-летний Майкл Вейцман, летчик королевских ВВС, погиб когда в 1942 его самолет сбили над Бискайским заливом)

.

1) Бен-Гурион с Полей встречают лорда Горта

   

2) У микрофона Геула Коэн

3) Элиягу Хаким и Элиягу Бет Цури

4) Уолтер Гиннесс, барон Мойн